– Боже мой! – воскликнул тогда Пашка и драматически всплеснул руками. – А я-то все гадал, кто эти люди, что составили кассу «Сумеркам», а теперь ерзают в ожидании «Пятидесяти оттенков серого»? Так вот какие они!

Макс скривился, но отомстил – танцующей походкой направился к собственной тачке. Рогозину уже исполнилось восемнадцать, в школе он учился лишь потому, что как-то проболтался с папочкой в Европе и пропустил почти два года. Так что у него уже имелись права, а к правам прилагалась серо-голубая «Вольво».

Пашка быстро сопоставил и расплылся до ушей.

– И теперь я знаю, почему у тебя «Вольво С30»! Но не волнуйся, твоя страшная тайна останется между нами! Я никому не скажу, что ты фанат Эдварда Каллена! – заорал он что есть сил.

Макс показал средний палец, но несколько нервно, и быстро вырулил со школьной парковки.

Пашка зашагал к своему мопеду в полном удовлетворении, изредка подхихикивая.

Сейчас нервничал он не из-за ДТП, не из-за старенького мопеда и уж точно не из-за Макса. Погода была мерзкая – грязь и морось, ночью он просыпался от панических атак, воздуха не хватало, пульс зашкаливал, и он лежал и таращился в потолок, дыша медленно и размеренно, с задержками, как учили. Пару раз он проснулся и не смог сразу осознать, кто он и где, мычал, судорожно хватался за одеяло, за предметы в комнате, пока сознание не переставало быть спутанным. Забыть место, где находишься – это одно, а вот забыть, кто ты, забыть, что ты вообще человек, и чувствовать себя бессмысленным, неопределенным существом, сгустком сознания и материи – совсем другое. Кошмарное другое.

Пашка после таких ночей долго отходил и засыпал только под утро, а на уроках клевал носом, конечно же, и ему даже влепили несколько двоек. Но хуже всего приходилось на физкультуре. Физрук в лицее был легендарный, его знали даже в других школах. Из него вышел бы замечательный взводный. Со своим свистком он состоял в тесном симбиозе, Пашка даже подозревал, что он с ним родился.

– Крымский! – орал Роберт Афанасьевич, или просто Буйный Бобби, как его звали в школе. – Что ты виснешь на турнике, как обморочный пингвин? Давай подтянись по-мужски! А теперь приседания! Да вы все издеваетесь надо мной?! Даже мой дедушка приседает лучше, а у него колени не гнутся уже тридцать лет!

Иногда Пашке остро хотелось поинтересоваться, сколько конкретно у Бобби бабушек и дедушек. Потому что он помнил парочку, что мертвы, парочку безруких, глухого и подозревал еще неисчислимое количество престарелых родственников с неизлечимыми увечьями. Одно утешало – команде «Красные львы» приходилось гораздо хуже, поскольку Бобби ей приходился тренером.

Сегодня десятиклассники бегали кросс на воздухе, в парке. То еще удовольствие, учитывая, что траву можно было выжимать от дождей, с кустов и деревьев летели маленькие водопады и даже песок дорожек был мокрым, так что кроссовки у некоторых скользили. (Только, конечно, не шипованные «найки» из последней коллекции на блистательных ногах Макса Рогозина!)

Тренер вперевалочку бежал вместе с классом и пронзительно свистел.

– Не отставать! Не растягиваться! Собрались, подтянулись! Бежим легко, с искрой! Утренний бег – всему голова! Дышим правильно! Что случилось, Вайсберг? Ты не в армии! Ты в школе! Не расслабляться!

На секунду Пашке ярко представилось, что физрук сейчас заорет: «Это же Вьетнам, вашу мать!» Пыл майора морских котиков, которому дали роту новобранцев, – вот каким традиционно было настроение тренера.

– Но… – попробовал возразить бедный Вайсберг, щуплый мальчишка в очках, которому, кажется, кроссовки были велики на два размера.

Физрук свистнул еще отчаяннее.

– Дайте мне ска!..

Свист.

– Я же!..

СВИСТ.

– Ладно, ладно!.. – Вайсберг, поверженный сиятельным тренером, вернулся на свое место в строю.

– В следующий раз побежите с гантелями, а то стали похожи на морских свинок! – разорялся Роберт Афанасьевич. – Мне ваши щеки со спины видны!

Класс припустил, как стадо испуганных косуль, впечатленный перспективой бега с гантелями. Капли летели с мокрых веток прямо в лицо, но в чем-то Бобби был даже прав: бег бодрил. И еще: такие тренировки замечательно выключали мозги. Никаким мыслям просто невозможно было просочиться в краткие перерывы между свистками и руганью физрука.

Бедный тренер пока не догадывался, что для него наступает эпохальный момент. Когда его западнической, но вполне брутальной кличке суждено было роковым образом перемениться.

Весь этот день был посвящен спортивной пытке. Шесть часов с Буйным Бобби – испытание, достойное самурая. После кросса сделали небольшой перерыв, а потом планировали поиграть в баскетбол в зале. В это время Бобби послал в свой кабинет злосчастного Вайсберга и красавчика Дениса Кораблева (лучшего саксофониста лицейского оркестра, над чьим исполнением Синатры обычно рыдала вся женская половина зала) – перенести оценки из журнала с нормативами в классный журнал. Сам Бобби ненавидел цифры и записи, безбожно в них путался и простейшие бумаги заполнить был не способен.

И случилось невероятное! Эти двое подрались! Пашка подозревал, что это новый опыт для обоих. Шекспировская сцена началась в кабинете, а потом оттуда выкатился клубок сплетенных тел, молотящих друг друга руками и ногами. Какое-то время класс с восторгом взирал на разбитые очки Вайсберга и красную морду Кораблева, которого раньше никто не видел даже с растрепанной прической, а потом всех снова оглушил свист.

– Не верю своим глазам! – возопил тренер. – Куда вы тратите свою энергию?! Кораблев, ты бы так мячи бросал, как бедного Вайсберга колотишь по почкам! Он же единственный математик в классе, у кого ты будешь списывать, если его прикончишь? Отставить!

Парни расцепились, их развели по углам, потных, расхристанных, со злобно сверкающими глазами. Тренер отправился в кабинет, как обычно, ругаясь, на чем свет стоит, и вдруг… наступила тишина. Мертвая.

Тяжелой и медленной поступью призрака отца Гамлета Бобби вернулся в зал.

– Что это? – вопросил он, потрясая чем-то зажатым в руке. – Почему ЭТО висело на золотом кубке «Красных львов» прошлого года? Мы выиграли его в общегородском турнире!

И тут класс разглядел, что тренер держит в руке – носок. Видимо, носок Вайсберга, слетевший в пылу битвы, поскольку именно тот сейчас сверкал голой ногой, смотревшейся в красном кроссовке, как бледная спичка.

Грязный и вонючий после кросса носок.

Класс завспыхивал смешками, как сухая солома, которая разгоралась стремительно, все сильнее и сильнее, и тут в общем змеистом шепотке кто-то тихо сострил: «Наш Бобби теперь Добби!» После этого вся линейка из двадцати человек согнулась, держась за бока. Ржали все – от Рогозина и Лидии до самого Вайсберга. Ржали до слез, до икоты, хлопая себя по коленям, утираясь майками, сотрясаясь от хохота, истерически. Бобби, нет, теперь навсегда Добби оглушительно свистел, не понимая, в чем дело, и грозно потрясал полосатым носком. И только было успокоившийся класс снова грохал, не в силах удержаться. Пожалуй, в таком блаженном единении они пребывали только в младшей школе.

В следующий раз после физкультурных пар в раздевалке осталось двадцать забытых носков. Непарных.

***

Бубен Пашка приобрел в лавке индийских сувениров «Музыка ветра» – крошечном помещении, пропахшем резкими благовониями и звенящем от сотен колокольчиков под потолком. Бубен был большой и слегка поцарапанный, словно уже побывавший в употреблении. Однако продавец-азиат сказал, что многие вещи для таких магазинчиков старят специально. Пашка пожал плечами и затолкал бубен в рюкзак.

Порывшись в Гугле, он несколько успокоился. По всему выходило, что с подлинным вызовом Дикой охоты они уже опоздали или должны были подождать – лучший день для ритуала приходился на последнее полнолуние до Самайна или же первое полнолуние после него. Последнее полнолуние пришлось на 19 октября, а до следующего оставалось еще две недели. Лидия, очевидно, фактор луны проигнорировала, и Пашка решил ее не просвещать. Хотя многие сайты очень конкретно говорили о Луне Охотника. Считалось, что именно ночь полнолуния – ночь Дикой охоты.