И смутно подумалось, что ему нужен тот, в ком бы она бесновалась красными огненными сполохами, как августовские зарницы мечутся над полями. Но здесь не было никого подобного, и Том не представлял, как, где и зачем его искать.

***

Роуз оказалась легкой попутчицей – вроде и не скажешь, что ведьма. Иногда Тому даже чудилось, что она его побаивается, хотя это не помешало им совокупиться еще пару раз до того, как самолет вернул их в Лондон. Здесь, в реальной жизни, без флера темной магии, без отсвета пограничного мира, она казалось совсем девчонкой, с внешностью, которую обожали некоторые художники прошлого: темные кудрявые волосы, яркие глаза, пухлые губы вишнями, пышные формы…

Том не стал спрашивать, родилась она в мире сидов или земном мире – сейчас она все равно принадлежала Перепутью. И пока он не знал, зачем взял ее с собой, кроме плотских утех. Его просто устраивало то, что, когда ему надо было подумать, Роуз молчала, а когда он хотел ее, с готовностью отзывалась.

Лондон выглядел так, словно был вырезан из глянцевого журнала или напечатан на пачке с чаем – что-то чужое в нем появилось, что-то ненастоящее. Иногда Тому казалось, что реальность рябит и напрыгивает на него. Она была словно какофония красок и звуков, и еще отовсюду теперь до него доносились подозрительные шорохи, посвистывания, завывания, плеск моря, шум леса, лай и скрип, заунывные мелодии – и все это прямо в гуще мегаполиса, среди шума машин, людского гомона, бормотания радио, мертвых воплей рекламных экранов. Красное, желтое, синее, холодный дождь, разноголосые туристы, велосипеды и кэбы, запах кофе, мяса и пива, газетные заголовки, зонты и шарфы, звон монет и шуршание купюр, писк мобильных телефонов – все взрывалось у Тома в мозгу.

– Что будем делать с твоим псом, дорогуша? – спросил Роуз, когда они зашли перекусить в кафе.

Второсортное, совсем крошечное, со столами, накрытыми красно-белой клетчатой клеенкой, с допотопными солонками и перечницами, но Том внезапно почувствовал, что умирает от голода. Роуз с наслаждением уплетала жирные пончики и каждый, прежде чем отправить в рот, топила в белейшей сахарной пудре. Том подумал, что Джейн бы зашлась в истерике, только завидев эти пончики. Диета и прочие глупости.

– Псом? – бездумно повторил он.

– Ну да, псом, которого Друид приставил к тебе, – кивнула Роуз, запивая пончики капучино, в который положила столько сахара, что казалось – ложка должна стоять.

Том покончил с вполне сносной картошкой и теперь цедил свой кофе – черный, без сахара.

– Ты ведь знаешь все про него, не так ли? – спросил он.

– Про волка? – удивилась Роуз. – Все то же, что и у других волков, только подозреваю, твой несколько смышленее.

– Нет же, – досадливо отмахнулся Том. – Не про Хилла. Про Друида.

Тут по свеженькому личику Роуз прошла какая-то неясная рябь. Она даже пончик положила обратно на тарелку.

– Никто не может знать все про такого, как он. Даже повелителям Эмайн Эблах не дано это. Он очень силен, и мне так жаль тебя, сладкий, он пометил тебя, и этого уже не исправить... Но ничего, ты тоже становишься сильнее, и вскоре уже сможешь потягаться с ним, ангелочек. Только держись подальше от этого кобеля.

– Смогу потягаться с ним?..

– Твоя сила растет очень быстро, – покивала Роуз, снова принимаясь за пончики и, видимо, успокоившись.

Это Том и сам чувствовал. И наслаждался. Казалось, теперь язык отчаянья был ему неведом. Однако что толку от силы, которую некуда применить? Ему сказали – надо играть, и Волшебная страна откроется. Все звучало так просто, но никто не сказал ему – когда. И зачем. И позволено ли ему будет там остаться.

– Что ты знаешь про игру, Роуз?

Она прищурилась, внимательно посмотрела на него и после длинной паузы, словно бы нехотя, пожала плечами. Лампы над барной стойкой, и так довольно тусклые, два раза мигнули и вновь загорелись ровно.

– Про эту игру по-настоящему знают только туатские маги. Нам она неведома, не поддается. Я знаю, что как только ты завершишь искомое число партий, сможешь пройти в Эмайн Эблах и встретиться с нашим даном. Королем, если говорить вашим языком. Хотя когда-то вы называли его богом. Может быть, кто-то и сейчас называет.

– И какое же имя у этого бога?

– Луг, – спокойно сказала Роуз.

Том некоторое время рассматривал кофейный осадок на стенках чашки. Кофе здесь подавали отвратительный.

– Тот самый Луг? – наконец спросил он. – Луг Самилданах? Сияющий?

– Так его называли когда-то очень давно, – отвечала Роуз, покачивая головой, и в этот момент показалась Коллинзу древней, древней старухой, которая уже наполовину потеряла свою безмерную память. – Очень давно, когда я даже на свет еще не родилась. Хотя время в Эмайн Эблах стало течь по-другому тоже очень давно. Оно замедлилось. Оно впало в сон, как и весь наш мир…

– Впало в сон?..

– Да, и теперь яблоки зреют в десять раз медленнее. Раньше мы боялись старости, а теперь многие молили бы о ней, если бы смели…

– Я не понимаю тебя, Роуз.

– Поймешь, когда увидишь. А ты увидишь, Том. И пора тебе уже сменить имя – это звучит как имя какого-то безродного глупого пастуха.

Том усмехнулся – кажется, характер ведьмы начинал прорываться сквозь очаровательную оболочку. Ему и в голову не пришло обидеться на слова девчонки – или же впавшей в маразм и брюзгливость старухи.

– Не тебе судить, моя маленькая розочка, не тебе судить.

Роуз определенно стоило показать, как она может ему быть полезна. Потому что терпение никогда не значилось среди достоинств Тома, и следовало ли сейчас учиться этому прекрасному качеству – он не знал.

***

После полудня, оставив Роуз дома, Коллинз в одиночестве отправился гулять, с ультрабуком под мышкой.

Хотя кого было обманывать, он отправился играть в онлайн-го, оккупировав одну из скамеек в Кенсингтонских садах, в Цветочной аллее. Дворники собирали по дорожкам опавшие листья. В разрывах сплошной темной линии кустарников пламенели яркие японские клены. Еще три месяца назад Коллинз навестил бы в сотый раз статую Питера Пэна и мемориал принца Альберта, зашел в кафе в оранжерее у дворца выпить чая с чудесными сконсами с изюмом. А теперь ему пришло в голову, что когда-то Джеймс Барри видел здесь фей, и сегодня это казалось абсолютно реальным.

Потому что теперь и он мог их видеть. Ему подумалось, что именно Кенсингтонские сады могли быть местом портала, если феи здесь появлялись. Впрочем, возможно, он закрылся со временем – такое бывало, откуда-то знал Том. Или не Том, а кто-то другой, кто темнел глазами и улыбался где-то в его голове. Коллинз чувствовал себя псом, бегущим по краю неведомого моря, моря, которое он когда-то давно видел, но полностью забыл.

Он быстро зашел на уже опробованный сайт, без особого разбора нашел первого висевшего в онлайн любителя игры и начал играть остервенело, не в силах заглушить в себе слепящее нетерпение, раздражение от необходимости совершать лишние действия. И если бы не тот, темный и холодный, тот, кто, кажется, сотни лет пролежал на ледяном и черном морском дне, созерцая алмазные толщи воды над собой, ничего бы не вышло. Но пока Тома разрывало на части, распаленного, не желающего ждать, тот, другой, вел свою партию с ленивой усмешкой – для него любой игрок из человеческой виртуальной паутины был все равно что безмозглый цыпленок. Изначально неравные, нечестные условия, но разве кто-то возражал?

Том играл несколько часов и провел не меньше пяти партий с неизменным выигрышем. Когда он, наконец, закрыл ультрабук, руки его дрожали от странного смятения; солнце медленно опускалось за зеленые и красные деревья, пахло подгнившими опавшими яблоками, как винным суслом. Где-то в кустах слышались жужжанье и тонкий звон, а потом Том различил едва слышное пение крошечных существ: либо он окончательно сошел с ума, либо Волшебная страна открыла ему свои объятья. И, проходя мимо пары облупленных статуй парковых гномов, которую надо было еще суметь отыскать в высокой траве, подумал, не служила ли именно эта сладкая парочка знаком, отметившим место портала. Однако сегодня пользоваться им было еще слишком рано.