Национальные христианские государства, сложившиеся в пределах Византийской Империи на Балканах (Болгария, Сербия, Албания) и в Закавказье (Грузия) возникли в период ее ослабления и просуществовали очень недолго – не более 1,5-2 столетий. Так, I Болгарское царство просуществовало от царя Симеона (конец IX в.) до царя Самуила (начало XI в.). II Болгарское царство и Сербское королевство возникли уже после распада Византийской Империи в результате IV Крестового похода 1204 г. и просуществовали до 80-х гг. XIV в., после чего попали под иго турок-османов. И I Болгарское царство Симеона, и Сербское королевство династии Неманичей претендовали не на отдельные области, заселенные исключительно собственными народами, а на все византийское наследство. И болгарский царь Симеон, и сербский краль (король) Стефан Душан приняли титул “автократора (самодержца, то есть Императора) болгар (сербов) и ромеев (то есть римлян)”. Таким образом, первые славянские государства на Балканах были национальными монархиями по рождению, но в идеале претендовали на наследство универсальной ромейской, то есть христианской Империи. В знак этого все они – и Болгария, и Сербия, и даже Албания приняли в качестве державного символа двуглавого Орла Византийской Империи (в свою очередь являвшегося выражением претензии на власть над обеими половинами древней Римской Империи – как Западной, так и Восточной!). Этим замыслам не суждено было сбыться из-за несвоевременности их претензий и из-за недостатка материальных и духовных сил, но главным образом – потому, что двух альтернативных универсальных, то есть мировых, Империй одновременно быть просто не может.
Тем не менее, сама идея, лежавшая в основе балканских монархий, была правильной. Только православная Империя, с ее задачей поддержания и ограждения Христианства от врагов, могла нести служение Удерживающего мировое зло (“Pимской власти” христианских Святоотеческих писаний) и не допускать пришествия в мир антихриста. Мелкие же княжества, подчиненные всецело узким, местным национальным интересам, миссии такого служения выполнить не могли.
На византийское наследство претендовала и Османская Турция – Оттоманская Империя, или Блистательная Порта, которая также не являлась ни национальным турецким (ни даже тюркским) государством, а носила характер универсальной религиозной Империи (только не христианской, а исламской). Державообразующим народом в ней были турки-османы, но Османская Империя охватывала большую часть тогдашнего мусульманского мира, а османский султан-падишах, приняв древний титул халифа Багдадского, претендовал на роль не только светского, но и духовного главы всех мусульман. Именно в этом и заключалась одна из причин многовековой живучести султанской Турции. Заняв место Восточной Римской Империи в строго территориальном смысле, Османская империя стала ее двойником-антиподом, втянув в свою орбиту всех бывших подданных Империи Христианской. Значительная часть покоренных османами народов (в особенности же – их аристократии) приняла ислам (отсюда появились на Балканах албанцы-мусульмане, сербские босняки, болгарские потурченцы, занявшие целые области) и стала служить „безбожным агарянам“; прочие же, сохранив христианскую веру, были, тем не менее, включены в активное военно-государственное строительство чуждой им по духу империи.
Правопреемниками Византийских Императоров думали стать и западные монархи. Кроме идеи восстановления Римской Империи на Западе при Карле Великом и Оттоне I, их претензии основывались на результатах IV Крестового похода. Но, несмотря на захват Константинополя и европейской Греции (Ахайи) латинскими крестоносцами в 1204 г. и основание ими на бывшей восточно-римской территории ряда феодальных владений, в том числе и самой Латинской Империи („Романии“), все эти государства не имели универсального религиозного характера, а были по преимуществу именно личными феодальными владениями и потому просуществовали в массе своей не долее полувека. Универсальный религиозный характер носили не они и даже не “Священная Римская Империя германской нации”, а духовно-светская “империя” римских пап (по иронии судьбы именовавшаяся папами Res publica, как мы указывали выше!). Именно папские претензии на византийское наследство (особенно после Лионской и Флорентийской уний, на которых византийские православные иерархи и василевсы-самодержцы, забыв о своем высочайшем предназначении, фактически малодушно капитулировали перед западной католической Церковью) выглядели более солидно, чем результаты частных военных успехов некоторых западных монархов.
И, наконец, правопреемниками византийских Императоров считали себя c XV в. Великие Князья Московские (в дальнейшем – Русские Цари). В их случае имело место прямое преемство и православной христианской веры, и самодержавной царской власти. Именно в качестве последнего православного Царя – хранителя и покровителя Православной веры – московский Великий Государь-Самодержец являлся единственным законным преемником восточно-римских византийских василевсов-автократоров. Никакой иной православный христианский народ, кроме русского, не воспринимал себя в качестве такого законного наследника; никто, кроме русских, не дерзнул назвать свою столицу Третьим Римом (“четвертому же не быть!”); никто, кроме русских, не рассматривал еще в начале ХХ в., в качестве одной из своих главных целей в I мировой войне (!) ВОССТАНОВЛЕНИЕ КРЕСТА НА СВЯТОЙ СОФИИ в Константинополе (этот крест даже был отлит и до начала революционной смуты 1917 г. находился на борту линейного корабля „Императрица Мария“, флагмана русского Черноморского флота)!
Впрочем, первоначально русское преемство ромейского наследия мыслилось чисто духовным, без притязаний на территории бывшей Византийской Империи. Русские Цари желали быть наследниками Византии, не выступая из Москвы и не вступая в Константинополь. Московское государство, возникшее как национальная монархия с державообразующим русским народом, также носило характер универсальной Христианской Империи, объединявшей всех православных христиан. Такое объединение под высокой рукой “Царя Белого, Православного” поначалу не имело ничего общего с борьбой далеких балканских народов “за независимость”. О ней долгое время не помышляли не только московские Цари, но и сами балканские народы, пребывавшие под османским владычеством почти полтысячелетия, ибо многовековой исторический опыт этих народов убедил их в том, что они способны существовать только в составе сильной Империи, а не сами по себе. Даже в “век Просвещения” лучшие государственные умы России, державной поступью шедшей к Проливам, сметая татарско-турецкие орды „безбожных агарян“ – не только Платон Зубов с его “константинопольским проектом”, но и сам Светлейший князь Г. Потемкин-Таврический думали о “восстановлении Креста на Святой Софии”, иными словами – о восстановлении Греческой (Византийской) Империи в целом (с русским Цесаревичем, не без значения названного Константином, во главе), а не о восстановлении на Балканах сербских, болгарских или албанских “национальных автономий”. Ибо в представлениях десятков поколений христиан Востока и Запада Константинополь, Новый Рим, Царьград, Матерь городов - издревле ассоциировался с представлениями о средоточии земного мира, об оси Вселенной, о точке, в которой как бы сходились историческое время и географическое пространство, центре пространственной и исторической протяженности цивилизованного мира – на что всегда претендовал, но чего никогда не мог достичь в полной мере „первый“, „ветхий“, италийский, Рим.
Вспомним хотя бы чеканные державинские строки, написанные в годы блестящих побед русского оружия над ордами Ислама, когда казалось – протяни руку – и Царьград будет наш!: