Приехала комиссия, стала выяснять. Дело в том, что раньше этот участок обследовали солдаты с миноискателями. Не обнаружить склад снарядов — преступление. Спрашивают меня — виноват ли солдат, проверявший участок. Отвечаю — нет. Когда он шел по берегу, миноискатель не подал сигнала, снаряды-то были глубоко под водой. А Дик все-таки уловил запах. Собачий нос, как видите, одержал еще одну победу.

И второй случай.

Низко опустив голову и глубоко втягивая воздух, шла по лесу Сота — эрдельтерьер. Вдруг она села. Значит, учуяла запах тола или металла. Курсант Шеремет проверил щупом верхний слой земли — ничего нет. А Сота ведет себя как-то странно. Смотрит в небо. Чего она там ищет! Шеремет вытер пот со лба, и снова стал прощупывать землю. Сделал более трехсот уколов — хоть убей, нету никакой мины. Поднимает Соту, чтобы идти дальше. А она не хочет вставать. Шеремет вызвал меня. Так, мол, и так, весь окружающий участок проверил щупом, мины нет. А собака уходить не хочет. Сидит и смотрит в небо. И в самом деле Сота задрала морду. Повел я взглядом вверх по березке и говорю: «Эх, Шеремет, Шеремет… Вас обучали обследовать местность, а вы?» «Я обследовал, — отвечает он. — Вон сколько уколов сделал». «Так это же не поле, — говорю. — Смотрите!» — Показал на березку. Ахнул Шеремет: «Боже, ты мой, как же она туда попала?!»

Удивиться было чему. На высоте трех метров, на ветвях тихо-мирно лежала мина. Видно, когда ее сбросили, при ударе ветки спружинили, и мина не разорвалась. Дерево росло, поднимало ее. И вот через несколько лет она оказалась на высоте трех метров. Качалось на ветру дерево, качалась на ветвях и мина. Упади она с такой высоты — и конец березке, разнесла бы на мелкие щепки.

Сконфуженный Шеремет нагнулся, ласково погладил собаку: «Извини, Сота. Это не ты, а я, дуралей, ошибся».

Он не кидался навстречу пуле — зачем? Напротив, старался пробежать там, где реже свистят осколки. И где пули не поднимают фонтанчики. Знал Урбаз — добром это не кончится. Однако и осторожничать слишком не в его было натуре. В иные моменты он был смел до безрассудства. Впрочем, кто же не рискует на войне!

Все жарче разгорался бой. Взрывы мин, снарядов, бомб поднимают в воздух фонтаны земли, кругом звенькают пули, рассекают воздух осколки. Урбаз сидит пока в траншее, ему строго-настрого запрещено выглядывать из окопа. Тем не менее он пытается встать на задние лапы и посмотреть, как там развиваются события. Однако вожатый — рядовой Алексей Кют — строго приказывает: «Сидеть!»

Уже который час рота капитана Сергеева, попавшая в окружение, отбивает атаки. Патроны на исходе, гранаты тоже. Телефонная связь прервана. Все реже стреляет Алексей Кют — бережет патроны. Вот-вот его должны вызвать к командиру роты. Но проходит пять, десять минут — вызова нет. Ротный, пригибаясь, сам идет по траншее.

— Вот донесение. Отправь с Урбазом в штаб полка. Быстро!

— Есть!

Алексей вкладывает донесение в портдепешник, пристегнутый к ошейнику. Солнце уже скрылось. Подождать хотя бы час, в сумерках послать собаку. Наверняка бы пробралась. А сейчас? Бабушка надвое сказала. Местность простреливается.

Но вот все готово, собака уже знает — сейчас последует команда и она, стремительно выскочив из окопа, побежит, петляя, на восток. Так и получилось. Хозяин хлопает ее по мохнатой спине и тут же, сказав «Пост!», приподнимает, помогая выбраться наверх.

Голос боя над траншеей куда грознее и отчетливее, нежели в уютном окопе. Впрочем, Урбазу некогда рассуждать об этом, он со всех ног бросается к лощине. Хотя и не глубока она, да и коротка, откровенно говоря, но все-таки бежать там безопаснее. Он благополучно миновал лощинку, и, вступив вновь на ровное поле, пополз.

Просвистели чуть выше пули. Ах, как трудно ползти — у человека это лучше получается. Может ползти и на локтях, и по-пластунски. Тем не менее собака ползет вперед, пока не оказывается в другой лощине. Ну, теперь самое опасное позади. Это Урбаз знал по прежним вылазкам. Он вскочил на ноги и побежал. Лощинка привела его в овраг. И вдруг донеслась чужая речь. Урбаз остановился, лег. Долго ждать он не мог. На пути чужие, значит, надо сделать крюк. Он побежал по склону вверх, однако и здесь увидел врагов. Что делать? Урбаз стал спускаться. Не доходя метров пять до дна оврага, увидел мелкий кустарник и решил бежать этим путем — хотя и ненадежная маскировка, а все-таки лучше, чем ничего. Кустарник тянулся вдоль всего оврага. Урбаз побежал, лучше сказать, осторожно пошел, стараясь не делать шума. Приходилось то и дело петлять, обходить опасность стороной. Уж очень много было в овраге людей с чужим запахом и незнакомой гортанной речью.

Незаметно спустились сумерки. Там, наверху, еще светло, а здесь, среди крутых склонов, ночь уже махнула темным крылом.

А овраг все шире, шире. Но что это? Впереди костры. И там, наверху, тоже… Шерсть поднялась на загривке. Урбаз, тихо ворча, лег, подождал минуту, другую, будто раздумывая, что делать в такой ситуации. Возвращаться строго-настрого запрещено. Надо идти на пост, то есть в штаб полка. Во что бы то ни стало.

Урбаз вскочил и со всех ног бросился по прямой. Гитлеровцы приняли его за волка, шарахнулись во все стороны, открыли беспорядочную пальбу. Раздались крики и стоны раненых. А виновник всей этой кутерьмы, благополучно проскочив огневую черту, уже оставил овраг далеко позади и через час был в штабе. Совсем немного дали передохнуть собаке — всего тридцать минут. Полковник связался по телефону со штабом дивизии, переговорил, что-то уточнил со своими офицерами, и вот уже Урбаз возвращается в свою роту. Ночью он без особых приключений добирается до места. Рядовой Алексей Кют, вынув из карманчика записку полковника и передав ее командиру роты, ласково треплет собаку.

А в полночь залп «катюши» разметал фашистов, донеслось громкое «ура!». Поднялись в атаку оставшиеся в живых солдаты, сержанты и офицеры окруженной роты. Дрогнули враги, побежали. И первым их настиг Урбаз. Выбрав самого толстого, тяжело пыхтевшего гитлеровца, с рычанием вскочил на широкую спину и вцепился в шею. Гитлеровец упал, автомат покатился в сторону. А Урбаз, не теряя времени, погнался за усатым капралом, сумел увернуться от пистолетного выстрела и, грозно рыча, кинулся на него.

…Один лишь бой, одно доставленное в штаб донесение. А всего Урбаз доставил за время войны 730 боевых донесений. И кроме того, стал невольным участником рукопашной схватки. Все, как один, бросились на прорыв. И Урбаз выпрыгнул из окопа и помчался вперед, победно подняв хвост.

Звали его Нордом. По кличке видно — чистокровный. Дворняжку Нордом не назовешь. Правда, экстерьером эрдельтерьер не блистал. Да и роста был ниже среднего. Зато вынослив. Мог пробежать десять верст и хоть бы что. Трусцой мог пробежать и двадцать. Капает с языка слюна, ходят бока, а он знай себе бежит и не останавливается. Ну, за двадцать верст Норда на фронте, положим, не посылали. Однако на тренировках такое расстояние покрывал без особых усилий.

На передовой он был неутомим. Старший сержант Улубек Бурлкбаев только-только успеет подать команду, как Норд быстрой тенью уже мчится по полю боя. Оторвался, скажем, батальон от полка, вырвался вперед. А враги грозно нависли на фланге, приходится вести тяжелый встречный бой. Нужна помощь. И Норд спешит в штаб полка и никогда не подводит.

Вовремя доставлял боевые донесения ото всюду — из окопов, с марша, из глубокого прорыва. Ходил с разведчиками в ближний тыл врага, откуда также приносил ценные сведения в портдепешнике. А однажды одна наша рота попала в окружение. Вышли все боеприпасы. Как доставить патроны через кольцо?

— Разрешите попытаться, — обратился к командиру старший сержант Бурлкбаев.

— Уже пытались. Троих бойцов посылали. Ни один не дошел. Чем вы лучше других?

— Не я, товарищ подполковник.