Наутро в райкоме собрались члены бюро. Обсудили первостепенные вопросы: о ходе строительства оборонительных сооружений, о потайных местах хранения продовольствия для партизанских отрядов. Потом приезжали председатели колхозов, советовались, как поступить с зерном, скопившимся на токах, просили помочь транспортом. Озабоченные, усталые, пришли со своими неотложными нуждами военные товарищи. Обстановка вынуждала до предела убыстрить земляные работы на строящемся рубеже обороны. Дополнительно требовались люди.
Под вечер раздался телефонный звонок из Ростова. Меня срочно вызывал секретарь обкома партии Борис Александрович Двинский.
По пути я остановился в Самбеке посмотреть, как идут оборонительные работы. Противотанковые рвы начинались у самого моря и тянулись в глубину нашего района, огибая Таганрог, по направлению к Матвеево-Кургану. Кое-где глубокие траншеи пролегали по колхозным садам и виноградникам. Тысячи крестьян с лопатами в руках, не жалея сил, помогали армии сражаться с ненавистным врагом.
Когда мы подъезжали к Ростову, вражеская авиация бомбила город. Куда ни посмотришь, всюду бушевало пламя пожаров. В районе моста и у железнодорожного вокзала наши зенитки отражали воздушный налет. При въезде в город нас оглушили грохот разрывов, яростная дробь крупнокалиберных пулеметов и частые выстрелы зенитных орудий.
Шофер завел райкомовский вездеход во двор разрушенного дома на Пушкинской улице. Я пошел в обком через городской сад. Было безлюдно, лишь в одной аллее у автомобилей, замаскированных ветвями, копошились люди.
Здание обкома было почти разрушено вражеской авиацией, и комитет разместился в подземном убежище. Я опустился по ступенькам, освещенным тусклым светом электрических ламп. Внизу, у входа, дежурный офицер внимательно рассмотрел мое удостоверение секретаря райкома и партийный билет и сказал уважительно:
— Проходите, товарищ.
В конце длинного узкого коридора из полуоткрытой двери на пол падала полоса света. В комнатах за перегородками из досок размещались приемная и кабинет первого секретаря обкома партии.
В приемной толпились люди. Помощник секретаря выслушивал посетителей и советовал, к кому обратиться. Тем, кто настаивал на встрече с первым секретарем, он отвечал, что товарищ Двинский принимает только прибывших по вызову.
— Вам придется немного подождать, — сказал он мне и впустил в комнату отдыха, смежную с кабинетом секретаря. — Можете прилечь на койку, — предложил он. — Как только Борис Александрович освободится, я вам сообщу.
Койка для приезжающих… Трогательная деталь сурового фронтового быта. В обкоме знали, что на сон у партийных работников времени почти не оставалось, поэтому для них дорога была, каждая свободная минута.
Однако заснуть не пришлось. За дощатой стеной кто-то поспешно прошел и громко произнес:
— Товарищ член Военного совета!. Вас вызывает Ставка!
Двинский поспешил к телефону. Вслед за ним в коридор вошла группа военных.
Вскоре секретарь вернулся и принял меня в небольшой комнате, служившей ему кабинетом. Как обычно, он поднялся из-за стола, сделал несколько шагов навстречу, поздоровался и пригласил сесть. Одетый в суконную, защитного цвета гимнастерку, Б. А. Двинский походил на военного человека. А в остальном он был прежним. Тот же внимательный взгляд, те же скупые движения рук, тот же теплый голос. И только присмотревшись, я заметил отеки под утомленными глазами. Красноречивее слов они свидетельствовали о бессонных ночах и тяжелых заботах.
Борис Александрович вкратце обрисовал мне положение на фронте. Отвечая на его вопросы, я рассказал об эвакуации людей, колхозных машин, скота…
— А вот что делать с зерном — не знаю, — заключил я свое сообщение. — Ведь его на элеваторах и токах больше десяти тысяч тонн!
Подумав, секретарь предложил:
— Зерно, какое не успеете вывезти, раздать колхозникам. Хлеб — это их труд, их кровь. Пусть берут и прячут. Чтобы ни одного зернышка не досталось врагу!
Наступила небольшая пауза. Прикрыв рукой воспаленные глаза, Борис Александрович спросил, как в районе обстоят дела с подготовкой партизанского отряда и диверсионных групп.
— Не забывайте, — напомнил он, — подбирать на ответственные задания людей смелых, выдержанных, самоотверженных. Нужно разъяснять им, какая большая опасность их ждет. Пусть каждый подумает, сможет ли он, найдет ли в себе достаточно мужества.
Я сообщил, что в партизанский отряд подобраны достойные бойцы из жителей Марьевки, Синявки, Приморки, Морского Чулека. Подготовлено восемь диверсионных трупп, намечены явочные квартиры.
Борис Александрович одобрительно покачал головой и сказал:
— Никто не должен знать расположение отряда, тогда как каждый в отряде должен знать дорогу к противнику. Для этого необходимо иметь связь с надежными людьми, хорошо знать, на кого можно положиться, кому доверять. Это нелегкая задача. Всего сейчас не предусмотришь. В Азовском море будут действовать моряки военной флотилии. Вы получили из обкома указания?
— Да, указания выполняем. Помощь морякам оказана, лодки переправлены на левый берег Дона.
Рассказал о встрече с Куниковым. Борис Александрович улыбнулся:
— Как видно, боевой офицер. Его отряду доставили морские катера по железной дороге, но почему-то произошла заминка с выгрузкой — он забил тревогу. Ко мне добрался. Помог ему… И еще: пулемет в музее обнаружил, опять — ко мне. Вооружение на катерах недостаточное, а станковый пулемет требует лишь незначительной починки. Директор музея — человек упрямый. Пришлось вызвать его. Он начал доказывать, что у этого пулемета замечательная история. В семнадцатом году из него строчили по юнкерам у Зимнего, по белобандитам Юденича под Петроградом, уничтожали интервентов. В двадцатом году буденовцы с этим пулеметом, установленным на тачанке, первыми ворвались в Ростов… Все же пришлось убедить директора и передать пулемет морякам. Куников благодарил. — Немного помолчав, Борис Александрович добавил: — Держи с моряками связь — они выполняют ответственную задачу…
В комнату вошли второй секретарь обкома Петр Ильич Александрюк и помощник секретаря. Помощник наклонился к Двинскому и тихо сказал, что его ждут срочно вызванные товарищи.
Борис Александрович понимающе кивнул головой:
— А, собрались директора заводов. Задержка эшелонов с оборудованием.
Он встал и, обращаясь к Александрюку, предложил детально обсудить со мной подготовку к партизанским действиям.
В кабинете Александрюка, как и у Двинского, на стене висела большая карта СССР с обозначением на ней линии фронта. Рядом — карта нашей области. Западная часть этой карты была испещрена условными отметками и пунктирами.
Петр Ильич пригласил меня к карте и указал на район приазовских плавней. На карте были отмечены места базирования партизанских отрядов. Затем Александрюк познакомил меня с расположением явочных квартир, которые следовало внести в систему конспиративных связей. Потом я подробно рассказал о продовольственном обеспечении отряда с расчетом на полгода. А вооружения не хватало. Винтовки имелись у каждого бойца, ручных пулеметов только три да полсотни гранат. Куников обещал снабдить взрывчаткой, но много не выделит, моряки сами нуждались в боеприпасах.
Александрюк раскрыл блокнот и сделал пометки.
— На первый случай обеспечим бутылками с горючей смесью, — сказал он. — И еще: могу предложить портативную пишущую машинку. Будете печатать листовки, обращения. У вас в отряде и редактор есть.
Хорошо зная приазовские плавни, Петр Ильич посоветовал, куда, в случае необходимости, перебазировать отряд.
— Нечего скрывать, сложно партизанить в равнинном Приазовье, — продолжал он, — труднее, чем в лесах. Будьте бдительными. Население горой стоит за Советскую власть, но в семье не без урода. Могут объявиться и одиночки-предатели, из разных «бывших» да «обиженных». Кстати, фашисты пытаются заигрывать с казачеством. Вытащили из нафталина генерала Краснова, того, который в годы гражданской войны формировал на Дону казачьи сотни на борьбу с революцией. Сейчас в оккупированных районах он объезжает лагеря военнопленных, призывает сотрудничать с немцами. Напрасно старается гитлеровский холуй!