Петр Ильич вынул из папки документ и протянул мне:

— Почитай открытое письмо казаков этому извергу. Написано оно еще в мае 1918 года, в ответ на предложение Краснова частям Красной Армии сложить оружие, а звучит весьма современно. Вот оно, это письмо: «…Будь проклят, генерал-кровопиец… Ты несешь цепи позорного рабства для трудового казачества. Помни, этому не быть!.. Не имея твердой опоры, опираясь на германские штыки, желаешь гасить огонь справедливой могучей Октябрьской революции. Все равно свернешь себе шею… Наш совет — застрели себя сам, по примеру Каледина, иначе тебя ждет позорная смерть от рук восставших трудовых казаков…» Так отвечают вражьему прихвостню казаки и в наши дни, — сказал Петр Ильич, пряча письмо. — Не миновать Краснову виселицы.

Слова его оказались пророческими. В 1947 году царский генерал Краснов решением советского суда был приговорен к смертной казни и повешен…

Перед расставанием Александрюк вновь повел разговор о важности конспирации в боевой жизни отряда, призвал поддерживать тесную связь с областным комитетом партии и руководством партизанским движением.

Перед отъездом я зашел к Двинскому проститься. Борис Александрович сидел за столом, читал документы. Увидев меня, он устало откинулся на спинку стула, спросил:

— Что, в путь-дорогу?

Он встал, вышел из-за стола, положил мне на плечо свою широкую ладонь, сказал тихо:

— Спеши в район. Вести неутешительные. Бои идут на подступах к Миусу. Все сосредоточено на обороне Таганрога. До скорой встречи!

…Над Ростовом ползли тучи дыма от негаснувших пожаров. За Доном, в районе Батайска, слышались разрывы бомб. Вблизи Чалтыря нам повстречались пехотные подразделения. Они занимали оборону в траншеях, отрытых местными жителями. У Недвиговки зенитная артиллерия отражала налет немецких бомбардировщиков. Наша машина мчалась на запад, туда, где пролег передний край войны.

По пути я обдумывал свои встречи в обкоме партии. Ни у кого я не заметил и тени растерянности. Было другое: обычная деловитость, напряженный труд, была глубокая вера в могучие силы народа. Я словно получил там заряд бодрости, которого — чувствовал — хватит надолго.

Обстановка на фронте под Ростовом продолжала накаляться. В конце сентября возник Таганрогский оборонительный участок. Войска получили приказ занять оборону по реке Миусу. Наш партизанский отряд еще не приступал к активным боевым действиям, зато побратимам-морякам вскоре довелось скрестить с врагом оружие.

Командование Азовской военной флотилии поставило перед отрядом Куникова три задачи: оказывать поддержку армейским подразделениям у водных рубежей, охранять переправы и, сообразуясь с боевой обстановкой, предпринимать десантные операции.

Незадолго перед тем в отряд прибыла группа офицеров-москвичей. Комиссаром отряда стал Василий Петрович Никитин, товарищ Куникова еще по совместной комсомольской работе, заместителем командира по строевой части — Вениамин Сергеевич Богуславский, архитектор по образованию, но сведущий в военном деле человек.

В нашем краю отряд, состоявший в основном из москвичей, пополнился молодежью, призванной в Азовском, Александровском и других близлежащих районах. Теперь многие бойцы в отряде Куникова хорошо знали Азовское море, приазовские плавни и южные степи.

Боевая подготовка в отряде велась днем и ночью. Куников составил памятку бойцу-десантнику, по-суворовски афористичную. Вот она: «Идя в море, обеспечь строжайшую маскировку и строгий порядок». «Паника на корабле, катере — смерти подобна». «Неустанно следи за противником». «При высадке на берег действуй быстро и организованно». «Как бы враг ни оборонялся или наступал — он должен быть уничтожен». «От смелого удара — враг бежит». «Научись умело просачиваться в тыл врага». «Проявляй инициативу и военную хитрость». «Точно выполняй приказание командира! Помни, что трусость — это предательство Родины!» «Перед боем забудь обо всем, что есть на душе. Об одном твердо помни — победить!» «Один против двух, нет, сколько бы врагов ни встретилось — всех старайся уничтожить!»

Цезарь Львович готовил к боям команды катеров со всей страстью своей кипучей натуры, максимально приближая занятия к боевой обстановке.

Часто, исхлестанные холодным дождем, краснофлотцы взбирались в ночной темноте на крутой обрыв Турецкого вала на окраине Азова, укрывались в расщелинах, спускались к самому Дону. Команды тренировались «на высадку» каждую ночь. Командиры первыми прыгали в воду с катеров и первыми добирались до берега.

Помнится, однажды на разборе учебных занятий Куников объяснял:

— Командовать — это значит умело использовать все средства боевой техники, все свои знания, изобретательность, инициативу. А главное — ценить человека. Чем больше ты, как командир, ценишь в человеке его достоинство, инициативу, тем на большее он способен. Человек сильнее всякого боевого оружия.

Используя опыт отряда Куникова, занимались боевой подготовкой и партизаны. Но недолго продолжалась напряженная учеба.

В октябрьскую ночь по приказанию командования Азовской военной флотилии часть катеров направилась в Миусский лиман. Вместе с моряками ушла на первое боевое задание и группа партизан, хорошо знавших побережье Азовского моря и Миусского лимана.

Ночь выдалась темной и ветреной. Вдали, на горизонте, багровело зарево. Там горели скирды необмолоченного хлеба, колхозные постройки. Катера, разрезая крутую волну, полным ходом шли по заданному курсу. Бойцы сидели и лежали на низких палубах катеров, не выпуская из рук винтовок, автоматов. Кто спал, кто тихо, вполголоса, разговаривал с товарищем. Иные, накрыв голову, украдкой курили, думая о чем-то своем.

Молодой боец-партизан Леонид Сидоренко примостился на связке канатов, лежавших на носу катера, смотрел на зарево и угадывал, в каком колхозе бушевало пламя. Рядом с ним, завернувшись в плащпалатку, лежал моряк старшина Василий Молотов. Он не спал, ворочался, то и дело приподнимался, оглядывая горизонт.

— Тебя наше море страшит? — спросил Сидоренко.

— Меня-то? — усмехнулся Молотов. — Отец мой моряк. Сам я родился на берегу Балтийского моря. А ваше Азовское против нашего — большая лужа.

Сидоренко вроде обиделся:

— Лужа, говоришь? Погоди, как заштормит, болтанка такая будет…

— Если до утра не высадимся, — примирительно пробасил старшина, — да налетит авиация, тогда заговорите о болтанке иначе.

Под утро ветер усилился. Волны перехлестывали через палубы катеров, но десантники держались уверенно.

В предрассветной дымке показались призрачные очертания высокого берега, светлые пятна домов. Мелководье заставило изменить план высадки. Часть катеров с глубокой осадкой отправилась в обход мимо рыбачьего хутора Ломакино и вскоре достигла указанного, места в Миусском лимане.

Отделение старшины Молотова получило задачу: занять участок у рыбоприемного пункта недалеко от переправы. Это был самый важный участок. Отсюда легко наблюдать весь берег лимана и дорогу, идущую в степь. По этой дороге предполагалось наступление немецкой пехоты, возможно, в сопровождении танков. Предстояло встретить врага и задержать его любой ценой, пока основные силы отряда основательно не закрепятся у переправы через Миус.

С передовых позиций доносился гул канонады, дробь пулеметных очередей. Но с восходом солнца установилась полная тишина. Лишь изредка с неба глухо слышались прощальные крики улетающих журавлей.

Весь день прошел в томительном ожидании. Десантники окопались и замаскировали окопы. Наступила ночь. Молотов внимательно следил за дорогой, но враг не появлялся. Перед рассветом моряка стало тяготить одиночество.

— Сидоренко! — окликнул он тихо. — Как там?

— Морской порядок! Жду команды.

— Тогда швартуйся ко мне!

Леонид лег рядом с товарищем. Он стал рассказывать, как на утренней заре при тихой погоде в донских гирлах от рыбы кипит вода.