Барков вспомнил о странном объяснении, которое потребовал Веретенников, и снова закурил.

Арслана содержали в Калтусской тюрьме, в пятидесяти километрах от города. На допросы его привозили в автозаке, в одной из тесных, темных камер кузова с маленьким глазком, закрытым фанерной шторкой.

Сидя в этой маленькой тюрьме на колесах, он старался отогнать тревожные мысли. Так пловец, попав в открытое море, не должен думать, что под ним многометровая толща воды, холодной и молчаливой. Тревожные мысли сами лезли в голову, и незаметно он ловил себя на том, что снова переживает свой арест, напрасно бередит свои раны. Тогда он старался определить, с какой стороны от него находится кабина водителя, но сосредоточиться не мог и вновь отдавался своим мыслям…

Уже после первой встречи с Барковым он перестал считать себя человеком с особенной судьбой, перестал чувствовать себя отверженным, одиноким. Когда Барков предложил ему поступить в профтехшколу, он согласился. Пришлось готовиться к экзаменам. Раза два к нему домой приезжал Барков, пил чай, разговаривал с Майей про «Тэсс из рода д'Эрбервилей», которую она считала самой лучшей и правдивой книгой на свете…

— Майя! — позвал как-то Арслан сестру, сидя за учебником по алгебре, когда Барков от них ушел. — Ты ведь в детдоме все это проходила, помоги…

Он хитрил, видел, что ей самой до смерти хочется взять в руки учебник и карандаш. С этого вечера, как только его маленький племянник укладывался спать, они садились за учебники.

— Может, нам вместе поступить? — как-то спросил он.

— Придумал тоже!

Был один вечер. Нурик спал, а они сидели за столом, накрыв абажур платком, чтобы свет не падал ему на лицо. Майя, взобравшись с коленками на стул, как любила когда-то делать их мать, решала задачку, покусывая кончик карандаша. В комнате было совсем тихо. Арслан на миг поднял голову и вдруг вспомнил, что все это уже было. Было в последнее лето перед войной. Отец и мать сидели вот так за столом, прикрыв абажур, а он, тогда еще мальчишка, который никогда не притрагивался к чужому, которому летом каждый день перед сном мыли ноги, лежал в кровати с белыми спинками…

Все! Все могло быть по-другому, если бы не война, если б он не связался с «добрыми людьми», если б кто-нибудь оттолкнул его от них, ведь он еще был совсем мальчишкой…

Арслан, отшатнувшись, стукнулся головой о стенку кузова — машина шла по ухабам…

Его арестовали в деревне у Коромыслова, с которым он вместе должен был сдавать экзамены. Это было самое унизительное Пусть бы его взяли дома или на улице. Пусть Коромыслов узнал бы потом, придя в школу, что Джалилов законченный негодяй, гуда ему и дорога. Но там, при сестре и матери Коромыслова, которые ни о чем не подозревали и с таким вниманием его слушали…

С того дня, когда он случайно встретил Волчару и решил, что Кораблик будет отомщен, он хитрил. В присутствии Волчары по-прежнему угрюмо валялся на диване, прятал учебники в чемодан. Майя тоже невольно была вовлечена в эту игру, хотя боялась Волчары.

Конечно, Арслану ничего не стоило просто выгнать его из дому, но этого было слишком мало. Он заставил Майю каждый раз с приходом Волчары вынимать на стол все, что было в доме, бегать в магазин за вином, внимательно интересовался делами Волчары. Он угрюмо качал головой, когда Волчара с ненавистью говорил о ворах, которые отошли от «закона», работали, учились, женились. А сам жадно ловил каждое слово и еле сдерживал ликующую радость.

Ничего нечестного в своем поведении он не находил — просто он стал умнее и не хотел больше смотреть на мир глазами волчар.

Порой, когда Волчара уходил, Арслан нахлобучивал на глаза старую кепку, поднимал воротник и, жеманно прикладывая к нижней губе платок, обращался к сестре и Нурику:

— У меня, понял ты, руки, золотые по локоть…

Им нравились его представления. Они смеялись.

И вместе с ними смеялся Арслан. Смеялся над тем, что совсем недавно было главным в его жизни. Главным и страшным.

Когда Волчара ночью заехал к нему на работу и сказал, что они пойдут сегодня на кражу и все уже готово — Волчара не вводил его в курс дела заранее, — Арслан хладнокровно позвонил Баркову и собирался после смены уйти домой, предоставив Волчару своей судьбе. Он так же хладнокровно сказал бы обо всем самому Волчаре, если бы знал, что от этого что-то изменится. Но он хорошо знал, что Волчара еще долго не бросит воровское ремесло и будет воровать и втягивать в это дело других, пока не убедится на своей шее, что ворам не светит ни на воле, ни в колониях, что времена действительно переменились.

Но если бы Волчара узнал, что в Барбешках их будут ждать, он отказался бы от этой кражи п сразу стал бы готовить другую. Все началось бы сначала.

В ту ночь Арслан пытался снова позвонить Баркову в конце смены, но Волчара и Гошка пришли раньше срока и чуть не застали его у телефона. Теперь он просто мог отказаться, сказать, что не пойдет, пока сам не убедится в том, что дело стоящее. Он уже хотел так и сделать, но Гошка опередил его:

— Здесь поточить негде? — Он вытащил финку, сделанную из напильника.

— Спрячь! — цыкнул на него Волчара.

Арслан удивился.

— Куда она тебе?

— А у Волчары вон пистолет.

Арслан не учел, что у Волчары может быть с собой оружие. И еще он вдруг подумал о Гошке, которому Волчара может вручить пистолет, как вручил когда-то нож самому Арслану…

Автозак остановился. Сначала открылся замок наружной дверцы, потом на секунду приоткрылась фанерная шторка зрачка, наконец, щелкнула задвижка. Блеснул свет.

— Выходи!

Выйдя из машины, он привычно сложил руки за спиной и, испытывая острый стыд перед проходившими по двору управления людьми, пошел к двери. Здесь тоже были люди, и старший конвоя громко и молодцевато крикнул:

— Освободите проход! Проводите арестованного!

Они пошли по лестнице на второй этаж. Команды старшего повторялись у каждого коридора, и Арслану казалось, что все смотрят на него, только на него.

Наверху старший поправил фуражку и ремень и, постучавшись, неловко переступил высокий порожек. Вышел из кабинета он через секунду и громко скомандовал:

— Перекурить!

Одна из машинисток заволновалась:

— У нас не курят!

— Отставить! — тем же тоном приказал старший.

Арслана допрашивали уже два раза — в основном о его взаимоотношениях с Барковым и их последнем телефонном разговоре. Сама кража и его откровенный разговор с Гошкой, когда Волчара убегал за машиной, Веретенникова не интересовали.

Несмотря на запрещение, Арслан тайком закурил, пуская дым сквозь согнутую ладонь к полу. Вторая машинистка, не говоря ни слова, открыла окно, и один из милиционеров конвоя по кивку старшего встал у окна. Из-за его спины были видны новые корпуса завода агрегатных станков, подъемные краны, разбросанные среди игрушечных красных кубиков корпусов на том, более низком берегу, где до последнего времени были только две старые деревянные церкви, магазин да несколько десятков деревенских изб.

В углу приемной, под потолком затрещал звонок, и секретарша прошла в кабинет. Через секунду вернулась:

— Вводите!

Джалилов уже привык к тому, что старший оперуполномоченный Веретенников, допрашивая, избегал смотреть в глаза подследственному. Не сделал он исключения и на этот раз.

— Прочтите и подпишитесь, — Веретенников по привычке заложил руку за китель и отвел глаза.

Арслан с секунду наблюдал за его мутными с желтизной белками, затем придвинул к себе отпечатанный на папиросной бумаге текст. Машинально прочел последнюю фразу — «изменить на подписку о невыезде». Свободен!

Непослушными пальцами коряво вывел свою фамилию.

— Смотрите в следующий раз, — сказал Веретенников, краем глаза наблюдавший за происходящим.

Джалилов вздохнул: и на этот раз его опять не поняли…

— В общем вести себя надо как положено… Вы свободны!