— «Ваши вещи» Сталь, скала, булат. Больше скажу Петр. Когда я вижу таких людей, мне хочется жить. Понимаешь. Очень хочется. Второе. Таксист. Это дело чести Петр. Уж очень он самоварен. Сам себя в столпы общества записал. Затих в своей железобетонной программе. Внуки и монтировка. Пришлось подкинуть в топку дровишек да изрядно пошуровать кочергой, чтобы наш огонь разгорелся. Но ведь разгорелся. Петр. Сколько раз говорить. Не бросай свой плащ на пол. Есть вешалка. Не бойся, вешай рядом с моей аристократкой. Ничего с ней не станется, если повисит с твоим разбойником. Тем более что мезальянсы стоит приветствовать. Они так горячат кровь, а Петр?

— Наверное, Антоша.

Запеканкин стоял посреди прихожей, не зная, что делать дальше. Фиалка не пригласил его пройти

, а сам он не осмеливался сделать это и теребил взлохмаченные концы своего радугового шарфа. В квартире было жарко, и Запеканкин покрылся тонкой противной пленочкой пота. Ему ужасно хотелось почесаться, но он не знал, как на это отреагирует Антон.

— Ты еще здесь? — спросил Антон. Он разбирался с хитрым замочком на кейсе — Дуй в маразум. Засыпай пельмешки. Сегодня будем веселиться.

Трехкомнатная квартира была переделана Антоном под «многофункциональное жилище». Квартира располагалась в бывшем горкомовском доме. Здесь все и потолки, и комнаты, и соседи были надлежащего калибра и размера. На этом вся прелесть ее для Антона заканчивалась. «Она досталась мне в отвратительном состоянии» — говорил Антон — «Пришлось засучить рукава и усердно помолясь, приняться разбирать завалы» Насчет завалов Антон привирал, но потрудиться ему действительно пришлось, подгоняя улучшенную еще гэдээровскую планировку под себя. В комнате, в обычных квартирах прозванной детской, Антон безжалостно содрал обои и штукатурку, обнажив кирпичную силикатную кладку. Отправившись в ЖЭС на встречу с почтенным председателем М.Р. Бесолбасовым, Антон добился права заложить кирпичом ненужное ему окно. Это стоило Антону непринужденной беседы, где каждый из собеседников прекрасно понял другого, плохо заклеенного конверта и энной суммы. В момент передачи взятки Антон не удержался и щелкнул действие потайным фотоаппаратом.

— Для шантажа — бесхитростно признавался он позднее Запеканкину. Уничтожив окно Антон получил четыре замечательные кирпичные стены. Скудная дизайнерская аскеза была разбавлена талантливой выдумкой Антона. Посередине он установил круглый стол с вырезанной сердцевиной. В сердцевине находилось модное офисное кресло и бархатный торшер на барельефной бронзовой ноге. На столе стояли два недремлющих компьютерных ока, факс, принтер и древний Ремингтон. Оригинально Антон подошел к хранению собственной библиотеки. Две сотни томов уместились на полках, что в два ряда были набиты по окружности стола. На лакированную крышку были наклеены фетровые полоски, обозначавшие стороны света. Это вносило нужную частицу порядка. С севера на восток шла энциклопедическая литература. Солидные толстяки в тускло-красных значимых переплетах, знающие про всех и про все. БСЭ, соседствовала с МСЭ. К последней прижималась худосочная, но с претензией РСЭ. С востока на юг строгие шеренги крытой пылью классики. Весь Чехов и Булгаков. Немножко Достоевского и Толстого. Для поддержки нужной формы Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Фет и Тютчев. С зюйда на вест, и с веста на норд стояли «рабочие лошадки». Так Антон называл литературу постоянного потребления. Самуэль Беккет и христианский экзистенционалист Бердяев, немытый Буковски и элегантный до порока Оскар Уайльд. Литературные экзерсисы современного постмодернизма и грустный от всего этого Лорка. Маяковский, Чейз, Локк, Фукуяма и Чаянов. Иванов и Дон-Аминадо, печальный лебедь от эмигрантской сатиры. Ни ранжира, ни правил, ни этикета. Вповалку, зачитанные до дыр, а значит счастливые. Универсальный стол назывался яблоком. Когда Фиалка, утвердясь в офисном кресле, работал — червивым яблоком. Комната получила название — Келья. На вопросы по поводу интерьера, более всего напоминающего тюремную камеру, Антон отвечал так.

— Первое, что приходит на ум при виде этой пустыни — чувство незавершенности. Чего-то недоделанного, что необходимо тут же исправить, подчистить, починить, достроить. Гибнут отвлекающие рецепторы, и в келье властвует мысль, творчество так нужное для плодотворного труда.

После детской-кельи переделке подверглась спальня. Стены и потолок были задрапированы легкой струящейся тканью. На полу лежал пушистый исфаханский ковер, созданный скромными пальцами восточных женщин. Примерно половину пространства занимала готическая высокая кровать с шелковым балдахином. Залу Антон оставил без изменений, напичкав нужной для представительства мебелью.

— Мои деловые партнеры — люди, отягощенные достатком и рядом заплесневелых табу. Я уважаю их за профессионализм и не хочу пугать их консерватизм. Я смиряюсь с этим, без головы влезая в конформизм. Зала стала называться «Необходимая комната» Из главного в ней были бар с неисчерпаемыми запасами. Пятиконечные коньяки, марочные вина, фигуристые водки, ликеры для любителей смешать голубой кюрасао и ржаное виски. В компактной морозилке — ванночки со льдом и бутерброды в целлофановых пакетиках. На журнальном столике стояла открытая коробка сосисочных сигар и соломка дамских сигарет. Веером лежали мужские глянцевые журналы, словно в предбаннике любой парикмахерской. Каждый кто утопал в вольтеровских с шелковой обивкой креслах, кто потягивал пахнущую клопами жидкость, кто вдыхал пьянящий аромат пота и слез счастливых от незнания собственного несчастья кубинских мулатов не мог не подумать.

— А хозяин с достатком. Дом полная чаша. Для начала с таким можно иметь дело.

Санузел, который Антон совместил с ванной комнатой, звался незатейливо «Приют странника». А вот кухню Фиалка задумал как филиал римских пиршественных собраний. Он не гнался за размахом лукулловых пиров (слишком выпирала бы карикатурность). Он попытался схватить атмосферу, дающую усладу телу и духу. Парчовые лежанки с успехом заменяли две г-образно поставленные софы. Стилизованный под самовар кальян давал необходимую дозу релаксации. Ответом на разнообразное меню гурманов в тогах стал под завязку набитый нехитрой закуской холодильник. Антон не мог обеспечить свои пиры в равной степени образованными и сластолюбивыми гетерами. Те вымерли как класс задолго до его рождения. Но приходили веселые девы. У дев не всегда шла декламация. Они не могли свободно рассуждать о значении «протос» в становлении кинической школы, зато знали такие штучки-дрючки, что все остальное им благосклонно прощалось. На кухне Фиалки варилось необычайное интеллектуальное варево. Собеседники сходились в жарком споре, ожесточенно ругались, отстаивая свои позиции, ругались, порой дело доходило до прямого рукоприкладства, мирились. Важна была не сама цель, часто она была просто недостижима, и удалялась все дальше и дальше с каждой выпитой рюмкой и каждым кальянным вдохом. Важен был способ достижения призрачного итога, общение с неординарными людьми. Маразум пропустил через себя всю городскую богему. Чтобы в полной мере ощутить то, что творилось в Маразуме, приведем кусок разговора. Он состоялся несколько лет назад. Присутствовали.

Савраскин — В старину он был бы менезингером. Шлялся бы по Европе с пустой холщовой сумкой и вселенной под пыльным бурсачьим рубищем. Сейчас же стряпает афишки для кинотеатра да помаленьку пакостит администратору Шайбе. Умен. Иногда не в меру говорлив. Скорее играет в богему, чем таковой является.

Гуз — Собственно за все платит. Деляга средней руки. Пролетарий от бизнеса. Долго останавливаться не будем. Описан характер ярко и выпукло. См. например («Мещанин во дворянстве» худрука КорТеатра, засл. арт. Франции Мольера).

Архип Инконю — престарелый хиппи с серебристой гривой. Противоречив, как мужская рука под женской блузкой. Все хочет уйти из дома, а дома то и нет. Оттого пьет. Страшно пьет. Без литературных преувеличений. Страшно.

Ланселотов — выживший из декаданса. Служит в какой-то фирме. По оптовой части. Чиновничает от зари до 17 00. По выходным отливает стансы и оды во славу Коктебеля. Так собственно себе ничего особенного, но менеджер иногда возьми да и рявкни пятиалтынной заносчивостью.