Богатый порывался что-то сказать.

— Не стоит благодарностей курсант — Чулюкин, смущаясь, задвигал булыжниками желваков. — Просто у меня такая должность. Помогать хорошим людям.

— Служу отечеству — осознав величину трагедии, промямлил Богатый.

— А-а! Черт с ними, пусть пишут жалобы. Доверять так, доверять. Курсант вам полному энергии я доверяю обеспечить наш пункт новогодними елками. Финансовый аспект данной проблемы, проработаем в январе или феврале будущего года.

Долго, очень долго пушечными раскатами гремел пузановский хохот рикошетом, отбиваясь от метровой бетонной брони бывшего бомбоубежища.

Оставшись наедине с Запеканкиным, майор сменил шутливое настроение на педантичную деловитость. Повисло молчание. Понурый Запеканкин, беззащитно стоял посреди кабинета. Чулюкин навел порядок на столе. Достал из ящика кожаную с осыпавшимся гербом папку. Смотреть ее майор не стал. Безжалостные дымчатые хамелеоны поджаривали Запеканкина на медленном огне. Запеканкин задымился. Столь необычное природное явление можно было бы объяснить сырой одеждой и жаркими радиаторами, которые обогревали чулюкинский кабинет. Но Запеканкин думал иначе. Все это были чулюкинские проделки. Более всего Запеканкин походил на обезьянку. Из тех заслуженных цирковых мартышек, что заканчивают свой век на пестрых плечах ярмарочных зазывал, вытаскивая из стеклянного барабана грошовые фантики счастья. Черные волосы скобочкой. В покорно-покинутых моченых оливах, не имевших зрачков, жили боязливость, пришибленность и смиренная вера. Чешуйчатый от старости кожаный плащ стягивал перекрученный пояс с белой рельефной пряжкой. Шайба цветного (нет. вяло!) шайба радугового шарфа сидела на цыплячьей шее с треугольным мотыжным кадыком. Под тяжелым взглядом майора Запеканкин старался выглядеть независимо, но его выдавало хроническое помаргивание. Веки ходили неровно и быстро, как крылышки мотылька у дачной керосинки.

— Вы гражданин Запеканкин, присядьте пока — сказал Чулюкин и открыл папку.

Запеканкин опустился на несгораемый шкаф-диван.

— Начнем вот с чего, гражданин Запеканкин — майор поднялся и прошелся, печатая шаг. — Чтобы не быть голословным, я зачитаю вам заявление, написанное вами собственноручно и без принуждения… Чулюкин вернулся к папке и извлек из нее заявление.

— Начальнику отделения… Это мы пропустим. Я, Запеканкин Петр Никандрович, год рождения. Обязуюсь — выделил голосом Чулюкин — Обязуюсь. Не производить никаких преднамеренных действий, направленных на порчу государственного имущества и восстанавливаемого за счет государственного бюджета. Не использовать в противозаконных целях принадлежащие мне рисовальные принадлежности: как-то кисточки и краски. Об ответственности предупрежден. Дата. Подпись. Скажите, гражданин Запеканкин. Это ваша рука? Молчите? Вам нечего сказать?. И отпираться вы не смеете, потому что прекрасно помните, что эту бумажку я прямо таки силой вырвал у вас здесь, в этом самом кабинете в присутствии вашего дражайшего приятеля Фиалки, попортившего мне нимало крови. После нашей последней встречи, гражданин Запеканкин, я надеялся, что вы образумитесь. Все основания были к тому. Что же я вижу теперь? Что? Вы принялись за старое, гражданин Запеканкин. Вы неисправимы. Вы рецедевист и злостный нарушитель. Скажите мне гражданин Запеканкин, каким новым шедевром вы осчастливили наш город на этот раз? Новой коровой, которая тигр. А может сорокой? Помните вашу фиолетовую сороку на фасаде налоговой инспекции? Мы прекрасно помним. Что же, по-вашему, там одни воры сидят? Это поли тический момент. Не молчите. Ответьте. Имели честь гадить, имейте честь и прибраться.

— Зайца — вырвалось у Запеканкина.

— Что вы сказали.

— Я нарисовал зайца.

— На грызунов перешли, гражданин Запеканкин — лишенная поддержки нижняя челюсть отвисла. Чулюкин улыбнулся. — Понятно. Не понимаю только зачем это вам нужно. Вы же взрослый человек. Снова молчите. Так я вам отвечу. У меня сохранилась ваша объяснительная.

Майор Чулюкин лелеял и пестовал свой архив. Это был его хлеб. Он слишком долго служил государству и знал. что грабить государство дело накладное и хлопотное. Такой грабеж может принести сиюминутную выгоду, но никогда не обеспечит достаток и самое важное надежную индульгенцию на него. Государство — чудище зело огромно есть. Растопчет и не заметит. Потому что слепо, а вот этим уже можно воспользоваться. Если научиться его направлять, заметьте не управлять, а направлять, можно обеспечить себе безбедное существование. Майор Чулюкин понимал это хорошо.

— Объяснительная — продолжал Чулюкин — Памятка нашего первого свидания. «Я такой-то такой-то, порчу государственное имущество, чтоб было красиво и нравилось людям». Что вы на это скажете. А ведь вам 24 года, через 6 лет 30. Рубеж. В вашем возрасте начинают оформлять жизнь. Заводят семьи, занимаются профессией, а чем заняты вы. «Чтоб было красиво и нравилось людям». Отменнейшая бредятина. Красиво. Подумаешь выискался. Черный квадрат Малевич. Зеленая клякса — Запеканкин. Очень занимательно.

От стыда Запеканкин не знал куда себя девать.

— Герой не нашего времени — бушевал Чулюкин — Рисует он. Сидел бы дома, не беспокоил общественность. Так нет же. Он выходит на улицы. Чтоб нравилось людям, чтоб нравилось людям. Да плевать они на тебя хотели. На тебя и на твой зоопарк корявый. Понимаешь плевать. С самой высокой колокольни. Ты что думаешь, мы тебя ловим? Невелика птица. Плевать мы на тебя хотели, у самих забот полон рот. Люди твои любимые сигнализируют. До тебя, что не доходит?

— Я знаю.

— Тем более загадка ты для меня — Чулюкин присел рядом с Запеканкиным — Может объяснишь? Поначалу думал спьяну, но ты не пьющий. Доказать что то хочешь? Добиться — да?

— Нет.

— Нет. Может тебе конкуренты платят, чтоб ты стены размалевывал. Хотя какие конкуренты. — Чулюкин с досадой поморщился — Тогда что же? Выгоды Запеканкин от твоих художеств никакой, одни неприятности. Что же тобой движет, чудак человек?

— А вы не будете ругаться?

— Что за детский лепет, гражданин Запеканкин. Прям нет слов, до чего вы любите дурочку ломать.

Запеканкин изучал теперь край чулюкинского кителя, где-то в районе самой нижней пуговицы.

— Вы только ничего такого не подумайте, товарищ майор. Я не сумасшедший. Но накатит на меня. Ничего с собой поделать не могу. Вчера джип на автостанции окатил с ног до головы и дальше поехал. Кнопик в рукавичках на тесемочках плачет. Шарик улетел. Собаки бездомные все бегут. Занятой мужчина, жука слушает, по сотовому ругается — как прилежный ученик положил открытые ладони на колени Запеканкин. Оливы намокли.

— У него цепь вот такая, а на штанине, я сам видел, грязь засохшая. Плохо ему наверное. Жалко мне становится, так что дышать не могу. И вас тоже, товарищ майор. — неожиданно добавил Запеканкин.

Брови Чулюкина поползли вверх. Можно держать пари, но наверняка, за дымчатыми хамелеонами глаза округлились от удивления.

— Ты ископаемое Запеканкин. Аномалия. Неужели из-за этой мелочевки ты начинаешь пакостить?

— Да — просто ответил Запеканкин.

— Я и говорю. Ископаемое. Занимается черте чем. От безделья мучаешься? Почему не работаешь? Ты же дворник в ЖЭСе?

— Уволили.

— И там учудил? В другое место устраивайся. Не берут? Правильно, кому ты нужен без образования. Сейчас, слава богу, без диплома и к сливному бачку не подойдешь. Вобщем так. — Чулюкин поднялся — В последний раз я выслушиваю твои идиотские рассуждения. Не знаю, что меня удерживает от того, чтобы засадить тебя на пару-тройку суток. — Чулюкин подошел к одной из вешалок снял с зубца жестяной короны песцовую шапку с фальшивыми ушами и нахлобучил ее на голову.

— Жалеет он. Нас жалеть не надо, гражданин Запеканкин, Лучше денег дай.

Придерживая подбородком крест роскошного кашне, Чулюкин одел джинсовую куртку с белым мехом. Просмотрев папку, Чулюкин сунул ее под мышку.

— Пойдем — сказал майор Запеканкину.

— Куда — забеспокоился Запеканкин.