– Еще лучше.

– А в музее встретилась нам дама вот с таким декольте. Валерий заглянул прямо за платье и сказал: «Ой, какая смешная попка».

– Совсем хорошо.

– Вы надсмехаетесь... А у него юморно выходило.

– Нина, по какому адресу он жил?

– Тополиный канал, дом восемь, квартира шесть.

– Извините, я позвоню... Алло! Леденцов? Боря, Тополиный канал, дом восемь, квартира шесть. Да, немедленно. Я буду попозже.

– А вы... кому звонили?

– В уголовный розыск.

– Зачем?

– Чтобы наведались в эту квартиру.

– Валерий же уехал...

– Я так и предполагал.

– Тогда зачем? И почему уголовный розыск?

– Так надо.

– Не хотите сказать?

– Почему же... Чтобы сделать обыск и следить за квартирой.

– Какой... Обыск?

– Обычный.

– Да какое вы имеете право?

– С санкции прокурора.

– Знаем мы вашу санкцию! Привыкли при культе людей хватать.

– Нина, при культе я был мальчишкой.

– Дура я деревянная, соловьем тут распеваю... Господи, чего только не наговорила... Думала, Валерий попал в какую-нибудь беду, так мои слова ему помогут. Больше ни слова!

– Валерий действительно попал в беду.

– В какую?

– Но давно, до встречи с вами.

– В какую, в какую?

– Скажу потом.

– Все, больше не куплюсь! Господи, в первый раз в прокуратуре, вот язык и распустила. Разрешите мне уйти!

– Уйти не разрешаю. Да вы успокойтесь...

– Как успокоиться, когда обманули!

– В чем?

– Сперва полагается сказать, зачем вызвали, а потом уж расспрашивать.

– Нет, так не полагается.

– Дайте мне уйти! Все равно я говорить больше не буду.

– А у меня всего один вопрос.

– А у меня ни одного ответа, дядя!

– Хамить-то к чему?

– Простите, я в цеху работаю.

– Тогда матюгайся, чего уж там, коли в цеху.

– По закону я имею право не отвечать на вопросы?

– Знаешь, кто меня об этом спрашивает? Преступники или люди с нечистой совестью.

– Представьте, я не преступница и совесть у меня чистая.

– Тогда в чем же дело? В том, что я не называю причину допроса? Нина, я же следователь, у меня есть следственная тайна. Но я обещал все выложить в конце разговора. Так в чем же дело, Нина?

– Какой у вас последний вопрос?

– Ты уже обещала об этом рассказать – о пурпуре Ольхина.

– Хорошо... Господи, половину дня сидим. Хотя бы отпустили кофейку выпить.

– А если чайку?

– Хоть чайку.

– Тогда мы попьем здесь. У меня литровый термос и бутерброды.

– Вон какой допрос... Как в гостях, с чаем.

– Тебе с лимоном?

– Спасибо, я лимон не употребляю.

– Почему?

– От него учащается дыхание.

– Ну и пусть себе учащается.

– Подумаете, что я вру...

– Нина, я столько лет работаю, что, пожалуй, разгляжу, врет человек от лимона или из-за выгоды.

– А почему вы пошли на такую работу?

– Ну, это еще из детства...

– С детства задумали стать следователем?

– Я вырос в провинциальном послевоенном городке. Кражи, пьянство, дебоши, спекуляция... На танцах в городском саду ежедневные драки с поножовщиной. Наш сосед отравился самогоном. Меня не раз била городская шпана. А годы шли голодные, жили без отца. Мы с матерью подняли большой кусок торфяников. Помню, топором рубили дерн. Посадили картошку. Окучивали, пололи, буквально лелеяли. Любовались, как цветет. Ждали урожая. А сами чего только не ели. Мороженую картошку весной, ходили по окопышам, крапиву, капустную хряпу, дуранду... Ждали, значит, урожая – на всю бы зиму хватило. Приходим в конце августа на поле... Боже, ни кустика. Приехали на трехтонке и все выкопали. Мама как стояла, так и упала на пустую ботву. Вот тогда, там же, на обкраденном поле, я поклялся всю жизнь бороться с преступностью и несправедливостью. Кончил школу, а потом заочно юридический факультет...

– Преступников ненавидите?

– Ненавижу.

– Но ведь у людей бывают ошибки.

– Преступление – это не ошибка, это преступление.

– А если он раскаялся?

– Кто раскаялся, тот уже не преступник.

– В газетах пишут, и по телевизору... Жалеть надо преступников, сочувствовать и помогать.

– О преступниках знаешь кого надо спрашивать? Потерпевших. Людей избитых, покалеченных, обворованных и погибших.

– Мне все преступники кажутся на одно лицо – подстрижены наголо и морды свирепые, с наколками да с фиксами.

– Почему же... Они разные, как и люди. Колбаску-то бери, от нее дыхание не учащается.

– Копченая. Цена такая, что дыхание участится сильнее, чем от лимона.

– Преступников, Нина, я делю на четыре сорта. Первые – это рецидивисты: те, которые, нарушив закон однажды, уже не хотят останавливаться. У них лихая жизнь сделалась второй натурой. Правильно, морды свирепые и острижены наголо. Второй сорт преступников – как бы случайный. Оступившись раз, они больше век этого не сделают. Например, кражу или драку. Третий сорт преступников таков, что народ их преступниками не считает. Они нарушили закон, но как бы не затронули человеческую мораль. Скажем, нарушение техники безопасности, выпуск недоброкачественной продукции... Ну а четвертый сорт преступников – это подростки. Здесь много чего переплетается.

– Сергей Георгиевич, а бывали преступники интересные?

– Чем?

– Ну хоть чем. Романтические.

– От блатной романтики приличного человека воротит.

– Вы же сами сказали, что преступники разные...

– Разные, да неинтересные. Впрочем, бывали случаи весьма оригинальные.

– Расскажите.

– Тебя интересует что-нибудь кровавенькое и с душком, а?

– Я жизненные случаи люблю.

– Сразу разве вспомнишь... Жизненные-то не очень любопытны. Давай подолью горяченького. Вот был у меня такой случай... Возвращается женщина домой из магазина, входит в комнату и видит человека. Лежит на диване. И говорит: гражданочка, дайте скорее сердечного лекарства. Она в страхе и недоумении, мол, кто вы такой и как сюда попали. Но видит, что ему действительно худо. Кто это, по-твоему, был?

– Человек почувствовал себя плохо и зашел в первую попавшуюся квартиру.

– Взломав замок?

– Вор?

– Первый раз в жизни пошел на кражу. От страха ноги подкосились. Кстати, определили микроинфаркт. Женщина вызвала «скорую» и милицию.

– Я бы милицию вызывать не стала.

– Кстати, вот еще подобная история... Женщина с двумя детьми возвращается из отпуска. Входит в квартиру. Мужа нет. Но что такое? Пьяные мужчина и женщина. Первый раз видит их в жизни. Не только пьяные, но и сумасшедшие. Или перепились. Мужчина ее в чем-то убеждает, женщина плачет пьяными слезами. Из их бессвязных речей она поняла, что мужа больше нет. Убили? Выскочила из квартиры, соседи вызвали милицию. Твой покорный слуга выехал на место происшествия. С сиреной мчались, на убийство.

– Что оказалось?

– А что, по-твоему?

– Его дружки гуляли.

– Он научный работник, а эта парочка пропойная.

– Так что они вам сказали?

– Сказали, что не убили, но скоро убьют.

– Я же говорю, что знакомые.

– Даже не встречались. Эта пара, оба бездомные и безработные, залезли в квартиру. Стали искать деньги. В шкафу нашли пачку любовных писем, хозяин квартиры в молодости писал хозяйке. Воровка их даже почитала. Первый раз в жизни читала про такую любовь, а потом немного почитала ответы – еще нежнее. И вдруг они видят – на кухне записка жене от мужа такого банального содержания: мол, извини, разлюбил, ухожу к другой, попроси прощения у детей. Эти пьяницы, особенно она, расстроились, достали из холодильника водку, выпили, прочли все письма, закусили и заплакали... Тут и хозяйка приехала.

– Воры, а люди хорошие...

– С этими выездами на места происшествия много курьезов. Однажды вызвали... К набережной подъехала машина и двое мужчин что-то бросили в реку. Свидетели клялись, что труп. Длинное, тяжелое, обернутое мешковиной. И бросали так, как бросают трупы, – за руки, за ноги. Этих типов тут же задержали. Молчат, как отпетые рецидивисты. Значит, свидетели правду говорят. Река глубокая, ничего не видно. Послали за водолазами. На берегу толпа... Что делать? Убийство?