— Нет? Никогда не видели? — Я поднёс ящик поближе, чтобы он мог рассмотреть, и указал на набор острых закруглённых захватов. — Ну, угадайте по форме, что отрезают с их помощью? Эта часть тела у человека не намного меньше, чем у лошади, хотя в вашем случае различие может оказаться гораздо больше обычного.

И вот тогда Линтон закричал.

— Орите громче, — подбодрил я, — какой-нибудь прохожий подумает просто, что ветер завывает в кровле.

На улице бушевала буря, в маленькое окно хлестали ветер и дождь, деревья стонали, как привидения. Я знал — действовать надо быстро; буря быстро доберётся до аббатства и заставит обитателей Торнфилда поторопиться с возвращением.

Он не страдал, Кэти, — потом, во всяком случае. К его чести, ему удалось собраться и нанести мне несколько довольно болезненных тычков, но сокрушительным ударом в подбородок, от которого он потерял ориентацию в пространстве, я положил этому конец. Для верности я прижал к его ноздрям губку Spongia somconifera, которой мы пользуемся, чтобы успокаивать лошадей. Он тихо застонал, но полуоткрытые голубые глаза ничего не видели.

Я работал быстро. Крепко привязал сбруей его запястья и лодыжки к крюкам на стене, чтобы придать телу удобное для работы положение и на случай, если Линтон очнётся слишком рано. Потом, закрепив его, подобрал инструменты для этой тонкой операции, которую выполнял столько раз вместе с Дэниелом, но никогда ещё она не требовала такой точности исполнения, такой аккуратности при ампутации, такой тщательности при сшивании сосудов, мышц и кожи.

Я сделал всё за несколько минут. Крови почти не было. Разрез, который я смазал целебной мазью, сделал бы честь самому искусному хирургу, швы мелкие и ровные. Забинтовав рану, я застегнул его бриджи, развязал путы и поднёс к его носу нюхательную соль.

Я рывком перевернула рукопись, щёки мои пылали; потом исподлобья взглянула на мистера Локвуда — не разбудило ли его это резкое движение; не хотелось, чтобы моё потрясение и замешательство кто-то заметил. Но укрытая одеялом фигура не шевелилась.

Хитклиф! Животное! Изверг! Безумец! Пелена спала с моих глаз; я увидела его таким, каков он был. Без сомнения, он вполне заслуживал своей злосчастной судьбы; да, и краха своих безудержных желаний.

Я была вне себя. Хотелось докричаться до Хитклифа, заставить понять, каким чудовищным заблуждением были все его самооправдания, каким извращённым выродком предстал он в моих глазах. Но он был недосягаем для моих проповедей. Я не могла говорить с ним, а он со мной — мог.

Я могла лишь заткнуть уши. Читать дальше не было надобности; да и не стоило; в дополнительных подробностях я не нуждалась, заключение сделано: Нелли Дин поступила мудро, разрушив планы этого монстра.

Больше сказать было нечего.

И всё же… всё же…

Казалось, будто до меня донёсся голос моей сестры Эмили — звёзды дрожали в ночном небе, а голос звучал — и сплеталась затейливая паутина рассказа. «Трусиха! И ты от этого отвернёшься? Признаешь лишь пресное подобие жизни, а грубая подлинная изнанка — не для тебя? Не хватает смелости жить самой, так хотя бы не бойся вникнуть в чужую жизнь. Чтобы жить, нужно мужество; знай это, склони перед ним голову».

Руки сами перевернули кипу листов на коленях. Взгляд скользнул вниз. Я читала дальше.

Линтон пришёл в себя, и его вырвало на солому. Видно было, что под действием обезболивающего он всё ещё слишком заторможен, чтобы понять, что с ним произошло. Тут я вспомнил об алом эликсире, что сотворил чудо с мистером Эром нынче утром. Предчувствуя, что он мне ещё понадобится, я припрятал его в свой чемоданчик с инструментами. И вот теперь капнул на язык моему пациенту несколько капель. Через пару минут судороги прошли, и он совершенно спокойно сел передо мной, всё ещё не в силах произнести ни слова от недоумения и шока.

Подрезав фитиль фонаря, я сел против него.

— Знаете, что я с вами сделал, пока вы были без сознания?

Он покачал головой.

— Тогда мужайтесь. Я покажу вам. — И я поднёс к нему лоток, в котором лежало хоть и окровавленное, но вполне узнаваемое вещественное доказательство.

В первое мгновение он ничего не понял, а потом, закричав, выбил его из моей руки. Лоток и его содержимое упали в солому. Рухнув, Линтон зарыдал.

— Прекратите реветь и слушайте, — сказал я, — вы видели только одно, так ведь? Я отрезал только одно. Я оставил вас наполовину мужчиной.

Я заставил его проглотить ещё несколько капель жидкости. Наконец хныканье стихло. Он уставился на меня.

— Сейчас чувствуете боль? — спросил я. Он отрицательно покачал головой.

— И потом не почувствуете, ни через несколько часов, ни после. Первоклассная работа. Вообще почти ничего не почувствуете — пару недель будете чуть прихрамывать на эту сторону, и всё.

Теперь у Эдгара уже хватило сил впасть в ярость.

— Как вы могли! Немыслимо… Вас повесят! Повесят! Вы погубили себя! Эту ночь вы проведёте в тюрьме!

— Думаю, что нет.

— Думаете, нет? Думаете, хоть один суд в Англии сможет вас оправдать?

— Нет, — отвечал я, — но до суда не дойдёт.

Негодование лишило Линтона дара речи, так что я продолжал:

— Вы поранились при падении, тому есть свидетели. Я, рискуя собой, спас вас — и тоже при свидетелях. После этого полдюжины людей видели кровь на ваших брюках. Потом мистер Эр, самый уважаемый джентльмен во всей округе, поручил мне отвезти вас сюда и осмотреть ваши раны. Если вы пожелаете придать огласке, какой именно операции подверглись, я скажу, что вынужден был прибегнуть к ней как к неотложной мере — что данная часть тела была размозжена, открылось кровотечение, и её необходимо было немедленно удалить. Ехать за хирургом было некогда, а мистер Эр имел случай лично убедиться в моей компетенции в этой области.

Линтона затрясло:

— Нет, вам не выпутаться. Против вашей версии я выдвину свою. И даже если она возобладает не сразу, то, поверьте, я настою на своём. В конце концов, моё общественное положение и репутация скажут сами за себя; власти докопаются до истины.

— Возможно, вы и правы, — признал я, — хотя, думаю, вряд ли. Но нам никогда не узнать, чья версия надёжней, ведь вы не пророните ни звука.

Линтон обхватил голову руками.

— Почему? Что ещё за фантазия вас обуяла?

— Потому что тогда речь пойдёт об оставшемся.

В ужасе и недоумении Линтон уставился на меня.

— Я не зря оставил одно in situ[21]. В ту самую минуту, когда я обнаружу, что вы много говорите, я начну действовать, чтобы завершить то, что сегодня здесь начато.

Линтон слегка отшатнулся от меня.

— О да, — заверил я, — чем сильнее вы будете биться, тем крепче затянется петля. Потому что чем успешнее сможете вы убедить окружающих в том, что я преступник, тем меньше я потеряю, подтвердив это.

Он молчал. Я продолжал:

— Смотрите, в каком вы положении. Пока всё останется как есть, вы можете завести семью, продолжить ваш род. Можете подыскать какую-нибудь аппетитную девицу — мисс Ингрэм, например, — затащить её в постель и под венец, хотя, будь вы даже в полной силе, у вас бы пороху не хватило на такое предприятие. Но если вы выдвинете против меня обвинение, род Линтонов закончит своё существование. Занавес. Сходит со сцены Эдгар — никого.

Он сидел, уставясь в пол.

— Теперь мне удалось завладеть вашим вниманием, да? — сказал я. — Вот и хорошо, тогда приступим к главному. — Прежде чем продолжать, я дождался, пока он взглянет на меня. — Как я уже говорил, вы оставите в покое Кэтрин Эрншо.

Тут я сделал паузу — чтобы усилить эффект. Линтона передёрнуло.

— А, вы поняли, о чём речь? Да, вы правы, выбор не из приятных. Либо вы должны отказаться от общества Кэти, от её благосклонности, от разговоров с ней, любезностей и так далее, а даже для ваших жалких чувств это должно оказаться страшным ударом; либо, если станете упорствовать, к моменту брачной ночи будете бесплодны. Нет, не отворачивайтесь от меня. Взгляните в лицо судьбе, слушайте голос рока. Если вы женитесь на Кэтрин Эрншо, вот что я сделаю. Я выслежу вас и оскоплю, я сделаю это с наслаждением (вам нечего мне противопоставить, некуда спрятаться — и в глубине души вы это знаете). Я повторю сегодняшнюю операцию, но на этот раз не стану лишать вас возможности испытать сопутствующие ей самые изысканные ощущения. А потом я методично разрушу ваш дом, ваше здоровье, вашу семью. Я уничтожу всё, что вам дорого, за единственным исключением, а проделав всё это, посмеюсь вам в лицо. Ясно?