Княженка помолчала, видно, ожидая какого-то ответа – если не согласия, то ругательства, брани, осуждения. И видят Боги, Марибор непременно бы её стёр в прах, но не было сил выдавить из себя и слова.

– Будь ты проклят, колдун, – почти безразлично бросила Вагнара и отстранилась, откинув бронзовые волосы за спину. Княженка оставила пленного и присоединилась к Оскабе.

Марибор закрыл глаза и какое-то время слушал, как смеются степняки. Их хохот смешивался со звоном бившихся чар, сыпалась брань, обращённая в сторону привязанного княжича. Анталак подкладывал поленья в костёр, и Марибора опаляло пламя, обливая жёлто-оранжевым светом. Страшно изводила жажда, драла глотку сухость, но никто не подносил воды.

Марибор в полубреду вспомнил Горислава. Теперь княжичу, прикованному к столбу, оказавшемуся во вражеских руках, желание мстить показалось нелепым, напрасным, оно истощилось, ссохлось и потеряло всякий смысл. Марибор не испытывал, как прежде, разрушительного гнева к брату и его жене, внутри было пусто. Наверное, Горислав так же чувствовал себя беспомощным, ожидая, когда явится Мара. Княжич пытался вызвать образ матери, но и тот не приходил к нему. Вся его жизнь развернулась перед ним блеклым платом, показалась никчёмной, ничего не стоящей.

Сердце начало пропускать удары, дыхание сплелось в тугой узел, заставив сотрясаться от безысходности и невозможности вдохнуть. Горло сжал страх пред кончиной. Никто не обращал внимания на бьющегося в агонии пленного. И когда отчаяние нахлынуло с новой мощью, забирая остатки сил и волю к жизни, пред глазами Марибора явился лик травницы. Княжич видел тепло в ясных глазах и всеобъемлющее смирение. Зарислава согласилась быть его… она молила за него Богов. Боль и отчаяние внезапно утихли, позволяя задышать ровно, вновь забилось сжавшееся в болезненном спазме сердце.

В меркнущем сознании Марибор различил девичий пронизывающий стон, повернулся на звук. Обнажённая Вагнара лежала на шкурах, бесстыдно раскинув ноги, над ней, срываясь в дикое рычание, нависал Оскаба. Княжича перекосило от испытываемого отвращения, он опустил голову, посмотрел на себя, но то, что увидел, выглядело ещё отвратней. Рассудок его потух, но проваливающееся в безвременье сознание ухватило блаженный крик княженки.

Когда он очнулся вновь, то жара уже не было, прохлада витала в воздухе, трогала слипшиеся волосы, гладила по воспалённой коже и открытой ране, занимающей половину его тела. Туго опоясывала боль, она жадно обгрызала плоть и рёбра, словно голодная крыса. Мир слился в одну сплошную тьму. До слуха докатывались голоса степняков, и Марибор распознал, что те сворачивают лагерь, собираются впуть, торопясь покинуть становище. Княжич попытался разлепить ресницы и пошевелился, но приступы рези оглушили и снова утянули в пучину беспамятства и тьмы.

Мгла развеялась, и в сером холодном небе мелькнули снежинки. Они плавно и легко опустились на щёку Марибора и тут же растаяли, напоминая, что он снова в Яви и лежит на влажной, остывшей земле, вернувшийся из глубоких вод Навь-реки.

– Поднимайся, застынешь, – поторопил Творимир отрока. Нетерпение сквозило в серых глазах волхва, сверкающих льдистыми осколками. Наставник заговорил громче, окончательно выдёргивая Марибора твёрдым гортанным голосом из небытия.

– Что ты видел? – вновь спросил он, помогая подняться на ноги.

– Ничего, – руки Марибора покалывало иголками, к ногам кровь прильнула не сразу, и не сразу он стал чувствовать их. – Я слышал…

Старик обхватил его за плечи и встряхнул.

– Говори, чадо, не испытывай моего терпения, – потребовал он.

– Я слышал голоса людей. Далеко отсюда, там очень холодно. Мара уже пришла в другие деревни. Я слышал её голос – он трескучий, как лёд, – сказав это, Марибор со смертным холодом вспомнил, как его пронизывала невыносимая мучительная тоска и одиночество.

Творимир долго смотрел на ученика, изучающе и внимательно, неотрывно, пытаясь что-то выведать, вытянуть. Губы его дрогнули в тёплой улыбке. Волхв отвёл глаза, но быстро вернул взгляд на отрока.

– Пошли, нам пора.

Отпустив поклон двуликому Богу, они спешно покинули капище.

Теперь волхв шёл намного бодрее, переставляя посох, выковыривая им клочки земли с прелой листвой. Теперь было хорошо заметно, что Творимир прихрамывает на одну ногу. И не потому, что страдал спинной болью, он был рождён таким – одна нога короче другой.

– Горислав слабый, – забормотал волхв. – А ты, ты можешь многое. Ты сильный. Ты станешь князем.

– Нет, – Марибор резко остановился.

– Что? – насторожившийся было волхв, мгновенно смягчился, но Марибора было не обмануть. Старик напрягся.

– Мой брат станет князем. Он правитель и первый наследник.

Окаменевший Творимир тягуче и с сомнением посмотрел на отрока.

– Земля, трава, деревья, реки и поля – всё это наше. Если настигнет враг, разве не пойдёшь вступаться за родную землю?

Марибор охладел, обидные слова волхва глубоко тронули.

– Пойду, – сжал он упрямо губы.

– Люди, увидев твою силу, встанут за тебя. Боги и народ выбирают правителей, а не вожди друг друга, потомки коих могут рождаться уязвимыми. Недаром обряды совершаются и вече собирают, чтобы решить это. Потому слушай меня, чадо, заветы предков чти, они ведут к Прави. Отец твой, Славер, князь Волдара, Горислав – старший сын его, а ты внебрачный ребёнок, но рождённый в ведовстве²⁸. Славер воздвигает другую крепость, для тебя. Когда окрепнешь, народ потянется к тебе, придёт на твои земли. Разве ты станешь прогонять людей и говорить им, что их князь – Горислав?

Марибор замялся с ответом. Сказать было нечего. Опустив нос, отрок зашагал молча, сбивая носками чёрные комья земли.

Марибор рухнул вниз, ударившись о землю, выбив дыхание из груди. Он закашлялся. Боль пронизала от шеи к лопаткам, опускаясь до поясницы, стягиваясь огненным обручем вокруг пояса. Скривившись, он перевернулся на бок, скорчился, судорожно, с хрипом хватая ртом прохладный воздух. Кажется, застонал, но он мало понимал, что с ним происходит. Бок жгло, дёргались мышцы. Но налетевший ветерок погасил пробудившийся приступ боли. Марибор разлепил ресницы и в предрассветном зареве чистого голубоватого неба увидел нависшую тень.

Глаза Данияра жгли. Марибор не сразу понял. Верно, это он срезал верёвки со столба. Княжич повернулся, заставляя непослушное тело шевелиться. Площадка пустовала, ни одного степняка, лишь прогоревшие угли и разбросанная утварь, обглоданные кости, оставшиеся от ночного пира объедки. Ушли.

– Убью тебя, сучий вымесок, – Данияр подступил ближе, и только тут Марибор заметил, что племянник сжимает в руке булат длиной в локоть.

– Убивай, – прохрипел безразлично Марибор, глядя в затуманенные гневом глаза Данияра.

Тот вспыхнул, мгновенно и резко занёс клинок, но замер. Волдаровский князь отчего-то медлил, сжимал плотно губы и смотрел неотрывно, выказывая дикое презрение, ненависть, отвращение и омерзение. Руки его затряслись, он нехотя опустил сталь.

– Нет. Пусть сделает это народ Волдара. Пусть свершится суд Богов. Пусть знают предателя в лицо. Ты умрёшь позорной смертью. Поднимайся, – Данияр рванул Марибора с земли. Уж какими силами ему это удалось, княжич не смог понять, сам он был настолько обессилен, что не был способен встать на ноги.

Тягучий скрип вливался в поток глубокой реки оглохшего к звукам сознания. Настойчивый скрежет время от времени бился о плотную толщу небытия, вытягивая Зариславу из глубин вязкого бесчувствия, из которого она поднималась слишком долго, но твёрдо, различая всё больше стонущий треск сосен.

Лес спеленал её густой душной сыростью, как любого, кто оказывался в его лоне. Явь ожила множеством звуков: скрипели островерхие сосны, сухо шелестела хвоя, шуршала листва, глухо трещали сороки, где-то далеко отбивал дробь дятел, а возле ушей уныло пищали комары. Кажется, только светало.