На обратном пути мы попытались поймать хотя бы пару мух или комаров. Это никому не удалось. Самое главное, нас очень огорчали воспоминания о той банде люмпенов, чей мошеннический розыгрыш на полпути к Долине миллиона бабочек заставил нас идти дальше…

На одном из поворотов тропинки нам повстречалась группа потных иностранных туристов.

— Ну, как бабочки? — с радостным нетерпением кричали они уже издали.

— Фантастика! — отвечали мы — Их миллионы! Необозримые полчища всех цветов. Возьмите с собой на всякий случай палки, если они на вас набросятся…

На всех четырех добрались мы до такси. Водитель использовал долгое время ожидания, чтобы с другой группой туристов обеспечить еще больше посетителей "Пещеры воющего призрака". Что касается бабочек, то в этом он не компетентен.

— Откуда мне знать, есть они там или нет, — сказал он, пожимая плечами. — Я ни разу не был в этой идиотской долине.

Только тут до нас дошло, что эта долина была именно идиотской, поскольку там даже случайно не увидишь бабочку. Да и разве это дело для взрослых людей — пялиться на бабочек? А тем более их считать.

Странно, но это случилось в один ничем не примечательный воскресный вечер. Все началось с того, что израильский национальный театр "Хабима", будучи в европейском турне, представлял пьесу нашего нобелевского лауреата Агнона, и я пришел в цюрихскую Оперу, чтобы, исполненный патриотической гордости, присутствовать на этом знаменательном событии в мире искусств.

Занавес поднялся, пьеса началась, но когда зал спустя два часа утонул в бушующих аплодисментах, я уже знал много интересного об удивительном мире швейцарских кошек. Мои относящиеся к этой области провалы в знаниях были поначалу скрыты, поскольку на сцене раскрывались первые нежные почки любви. Мой сосед слева наклонился к моему уху и пылко прошептал:

— Знаете, хоть я и не мусульманской веры и не понимаю ни слова по-еврейски, но я в восторге!

Я мысленно отнес мужчину в редкие ряды сочувствующих юдолюбов. Мой благодарный взгляд скользнул по типичному швейцарцу наших дней. Его прямой пробор выдавал в нем одного из этих строителей альпийских туннелей. Его чувства показались мне абсолютно искренними. Но как же я был удивлен, когда он посреди первого акта внезапно встал и с многочисленными "пардон" стал проталкиваться вдоль коленей зрителей к выходу.

— Извините, — прошептал он мне перед своим уходом, — подержите, пожалуйста, мое место свободным. Может быть, это природа настаивает на своих правах, — сказал он мне.

Но нет, спустя короткое время — на сцене как раз бушевал самый драматический конфликт — я снова услышал приближающиеся многочисленные "пардон", и какая-то совершенно незнакомая мне дама заняла место слева от меня.

— Привет, все в порядке, — шепнула она мне, — я его супруга.

Решение загадки открылось в антракте, когда моя новая соседка пригласила меня в фойе что-нибудь выпить, и за бокалом лимонада рассказала мне все по порядку:

— Это все из-за Люси, — начала она. — Так зовут нашу кошку. Просто Люси. Она не выносит одиночества. Так что нам постоянно приходится сменять друг друга, мне и Мартину.

Я попытался найти скрытую иронию в ее словах, но безуспешно. Или, возможно, она была слишком хорошо скрыта. Супруга Мартина была явно не настроена шутить. Она оставалась совершенно серьезной. Настолько серьезной, какой может быть только жительница Цюриха между двумя актами еврейской пьесы.

— Позвольте поинтересоваться, — позволил я себе поинтересоваться у моей собеседницы, — а что, собственно, произойдет, если Люси все-таки останется одна?

— Она будет очень скучать. Она привыкла к нашему обществу с самого раннего детства.

И опять — полная серьезность. Никакой иронии, ни малейшего проблеска улыбки, никакой двусмысленности в словах. Я допускаю, что дама — швейцарка и все проблемы принимает как свои собственные. Но…

— Но, — попытался я снова осторожно прощупать, — разве это не мешает вашим собственным привычкам? Я имею в виду вашего супруга и…

— Это так, — прервала меня моя соседка по зрительному залу, — но ведь, в конце концов, мы поженились вопреки воле Люси.

И только после этого она открыла мне всю историю. Когда сегодняшняя супруга Мартина была еще не замужем, ее родители разошлись. Папа оставил за собой виллу и машину, а мама — Люси. Однако затем мама полюбила одного врача, который никак не мог оставить свою квартиру, поскольку его попугай впадал от этого в меланхолию и мог выщипать на себе все перья. Таким образом, мама вынуждена была заискивать перед попугаем, пока не передала Люси права опеки над дочерью. После чего дочь уже не могла более покинуть свое жилище из страха, что кошка может заскучать.

— Между прочим, Мартин, — доверительно сообщила мне моя соседка, — целых два года общался со мной через переговорное устройство нашего дома.

Подробности этой истории стали меня постепенно захватывать даже против моей воли. Как-то я читал леденящий душу рассказ Эдгара Алана По, где речь шла о том, как один человек строил себе подвал и по рассеянности замуровал там черную кошку. И вот впервые я начал в известной мере понимать подобную рассеянность.

— Я надеюсь, вы не обидитесь на мое любопытство, — сказал я, — но почему Мартин не мог войти в дом? Я имею в виду, почему он должен был стоять у переговорного устройства?

— Потому, что у него была собака.

Излишне добавлять, что этот пес был швейцарцем и наверняка наотрез отказывался выходить на прогулку с кем-либо иным, кроме Мартина. В этом месте было бы целесообразным прервать ход изложения, чтобы вкратце охарактеризовать всю ситуацию.

Итак, врач сидел под домашним арестом из-за Полли, печального попугая. Мама пожертвовала своей свободой передвижения и разделила судьбу заключенного врача, а ее дочь в то же время была вынуждена стать компаньонкой одинокой Люси, вследствие чего Мартин со своим псом стоял на улице и шептал нежные слова в маленькую дырочку во входной двери.

Что касается меня, то мое уважение к Эдгару Алану По выросло неизмеримо.

— Разумеется, мы с радостью бы поженились, Мартин и я, — упомянула г-жа Мартин, — но из-за Люси и той собаки нам пришлось ждать еще долгие годы.

— Но, — продолжал я упрямствовать, — милая дама, неужели вы никогда не обдумывали вариант отказаться от кого-либо? Я имею в виду собаку или кошку…

— Что? Расстаться с живым существом, которое от тебя так зависит? Никогда!

Речь шла о швейцарцах, как уже говорилось. Мартин и его пес, г-жа Мартин и Люси, ее кошка, так же, как и мама со своим врачом. И даже Полли, попугай. Все они швейцарцы. Они уже 700 лет не вели ни одной войны, ну, так должен же человек хоть чем-то в таком случае заняться, не правда ли?

К концу антракта обозначилось долгожданное решение. Пес Мартина по причине значительного возраста отбыл в вечность. Сломленный этим мужчина хотел было покончить с жизнью и повеситься, но его хорошо развитая шейная мускулатура спасла его, и он подошел, наконец, к долгожданной свадьбе, которая через переговорное устройство была уже давно обсуждена во всех деталях.

— Сложность была только в том, — объяснила моя соседка, — что Люси выдвинула против Мартина некую оговорку. Кто знает, может, вынюхала она выветрившийся запах собаки на его одежде. Может быть, камнем преткновения был его альпийский пробор. Но, как и раньше, Мартин вынужден был долгие месяцы добиваться расположения Люси. Еще и сегодня Мартин ежедневно выходит в город и выстаивает очереди у кошачьего мясника за свежей куриной печенкой для Люси.

И г-жа Мартин с гордостью показала несколько фотографий Люси. Я сразу же отметил, кого напоминает мне Люси: любую другую кошку на этом свете.

Г-жа Мартин взглянула на часы.

— Боже мой, я же обещала мужу сменить его в десять!

— А вы, — отважился я на последнюю попытку, — а вы не пробовали когда-нибудь оставлять Люси с бебиситтером?