— Вы можете тут оставаться до одиннадцати часов, — сказал постовой, который в глубине своего сердца был-таки неплохим парнем. — Только не расходуйте горячую воду. Она нужна туристам.

Размеры помещения позволяли только медленное продвижение, самое большее, вдоль стен, и на цыпочках. Глубокое чувство собственной неполноценности охватывало все наше естество.

— Ты не думаешь, что нас публично выпорют, если мы тут останемся? — прошептала моя жена, бесстрашная спутница моей судьбы.

Я успокоил ее. Пока мы не нарушаем постановления вышестоящих органов, нам непосредственно не грозит никакое физическое наказание. Однажды мы столкнулись с помощником директора, патрулировавшим нищий израильский квартал отеля с девятихвостой кошкой в руке. Кланяясь, мы уступили ему дорогу. После обеда мы с удовольствием поспали, но были разбужены гулом моторизованной колонны. Через трещину в стене мы выглянули наружу: прибыла чуть ли не дюжина автобусов класса люкс, и в каждом по целому съезду.

Для гарантии я спросил в регистратуре:

— Ниже котельной есть еще места?

— В порядке исключения.

Наша новая темница была не так уж дурна, только вот летучие мыши досаждали. Еду нам просовывали через люк. Чтобы быть готовыми ко всем неожиданностям, спали мы одетыми.

Действительно, незадолго до полуночи прибыло еще несколько туристических автобусов. И нам опять пришлось искать себе новое пристанище. На этот раз то был маленький плот на озере. К счастью, он был почти новый.

Менее счастливые туземцы должны были довольствоваться несколькими связанными досками. За ночь трое утонуло. Слава Б-гу, что туристы этого не заметили.

Уже давно, с тех пор, как я когда-то побывал в Эйлате с короткой поездкой, которой хватило, чтобы восхититься всем, я знал, что там есть, чем восхищаться. Я посетил медные копи царя Соломона с двумя всемирно известными колоннами, искупался в Красном море, немного поспал, посвежевшим сходил в копи царя Соломона, полюбовался двумя колоннами и после приятного купания в Красном море совершил небольшую экскурсию в копи царя Соломона. Однако все эти незабываемые впечатления меркнут перед поездкой на той ни с чем не сравнимой лодке, сквозь стеклянное дно которой можно видеть все до самого дна, особенно, всю без исключения толщу воды.

Немало туристов, что в начале хотели провести в Эйлате только один день, после одной единственной поездки навеки переселялись в Красное море.

Так же и я не избежал соблазна стеклянной лодки и купил себе билет. Моими попутчиками были один канадский миллионер с супругой и парочка влюбленных. Прогулочная фирма позаботилась о романтической атмосфере, которую обеспечивали сиденья из высококачественной натуральной древесины, и стеклянное дно, которое не чистилось со времен появления человечества.

Капитан, старый морской волк, молча направил суденышко в открытое море, и его песчаное дно уже через несколько метров предстало перед нами во всей своей красе. Песок, чистый песок под перламутровой синевой морской воды. Ничего, кроме песка. Примерно полчаса мы курсировали над неизменной песчаной картиной. Еще никогда в жизни не видел я столь безукоризненного, столь одинаково однообразного, столь ровного, столь безжизненного, куда ни глянь, песка.

Под постоянные восклики восторга канадский миллионер снимал это на камеру. Внезапно мы услышали резкий вскрик миллионерши.

— Смотрите! — кричала она в крайнем возбуждении и указывала дрожащим пальцем вниз. — Вон там!

Мы все с замиранием сердца посмотрели в указанном направлении; внизу, на морском дне, в колеблющихся, блистающих лучах света виднелось нечто круглое, черное, наполовину заросшее фукусами. Никаких сомнений, что там, скрытая в глубине, в безмолвной, величественной тишине покоилась изношенная автомобильная покрышка.

Мы продолжали наше путешествие. Иногда слышался шепот и хихиканье влюбленной парочки; канадский миллионер констатировал, что за свои многочисленные кругосветные путешествия он видел много желтых холмов, но никогда столь желтых, и миллионерша восхищенно поддакнула. Среди этих холмов можно было увидеть множество арабских сокровищ из тысячи и одной ночи: лежали брошенные бутылки всех размеров, целые и разбитые, стройные и пузатые, бутылки на любой вкус.

Совершенно неожиданно там, внизу что-то пошевелилось.

— Рыба! — непроизвольно вырвалось у меня. — Рыба!

Старый морской волк выключил мотор, чтобы мы смогли полностью насладиться увиденным. Прямо под нашими ногами, сверкая серебристой чешуей, проплывала стая из трех сардинок. Но этого было недостаточно:

— Господа, — услышали мы голос старого морского волка. — Мы находимся над обломками корабля, затонувшего во время Войны за независимость.

Но как мы не наклонялись, как ни напрягали глаза, мы не увидели на дне ничего; однако, через некоторое время наши глаза привыкли к напряжению и мы отчетливо разглядели, что там ничего и не было.

— Песок с годами покрыл все, — пояснил капитан, и в его голосе появилось историческое воодушевление. Перед нашим мысленным взором предстала вся глубина трагедии, которая, говоря в нескольких словах, разыгралась в морской битве античного размаха и соответствующих последствий.

Женская часть влюбленной парочки начала всхлипывать и продолжала это вплоть до высадки на берег.

— Здорово, — заключил миллионер, — но Кент я должен увидеть еще раз.

Капитан изменил курс, повернул оверштаг, или как это там называется, и на всех парах пустился в открытое море. После бешеной гонки в течение не менее одной минуты мы остановились. Миллионер повалился животом на стеклянное дно.

— Кент! — восторженно возликовал он. — Кент!

Действительно: на вершине кораллового рифа висела открытая белая коробка из-под сигарет "Кент" с еще читаемой надписью, только "нт" уже немного стерлось. И после того, как миллионер отснял все доступные уголки дна, мы снова снялись с якоря.

На следующий деь я уехал. Больших впечатлений, чем эта поездка на лодке, Эйлат мне не мог предложить.

— Официант! Шеф!

— Слушаю, господин Штернберг!

— Завтрак на двоих, пожалуйста.

— Слушаюсь. Два раза завтрак. Сей момент. Только хотел вас быстренько спросить, господин Штернберг. Вы и есть тот самый писатель Штернберг, о котором сейчас трубят все газеты?

— Меня зовут Джон Стейнбек.

— Ага. Я только вчера видел ваше фото в газете. Только, сдается мне, там у вас борода была побольше. И там еще была статья, что вы хотите здесь пробыть месяц, что вы тут инкогнито, чтобы никто не надоедал. А это ваша жена?

— Да, это госпожа Стейнбек.

— А выглядит гораздо моложе вас.

— Вообще-то я завтрак заказывал.

— Сей момент, господин Стейнберг. Вам, должно быть, известно, что в этом отеле всякие писатели останавливаются. Только что на прошлой неделе был один, который "Исход" написал. Вы читали "Исход"?

— Нет.

— Я тоже нет. Такая толстенная книга! А вот "Алексис Зорбас" я читал. Вы когда написали "Алексис Зорбас"?

— Я "Алексис Зорбас" не писал.

— А мне так нравится этот фильм! В некоторых местах так и лопнул бы от смеха. Помните, там, где…

— Я к завтраку еще и кофе хотел бы. И чай для жены.

— Вы "Зорбас" не писали?

— Нет, я вам уже это говорил.

— А за что же вам Нобелевскую премию дали?

— За "Гроздья гнева".

— Значит, кофе и чай, правильно?

— Правильно.

— Скажите, господин Стейнберг, а сколько дают за эту премию? Наверное, миллион долларов?

— Мы не могли бы этот разговор продолжить после завтрака?

— Нет, к сожалению, у меня не будет времени. А вы к нам, собственно, зачем, господин Стейнберг?

— Меня зовут Стейнбек.

— А вы, наверное, не еврей?

— Нет.

— Я так и подумал. Американские евреи никогда не дают чаевых. Жаль, что вы именно сейчас приехали, когда льют дожди. Сейчас тут нечего смотреть. Или вы, может быть, в Израиле чем-то особым интересуетесь?