Если первое достоверное упоминание о праздновании в честь Ярилы действительно относится к XVII в., возможно, многие копья ломаются зря. По форме именования имя божества скорее эпитет, а не «название». Сравним для примера хотя бы современные «ловчила», «громила», «прилипала»… Интересно, что все эти слова — характеристики качества, свойства кого-либо, но с несколько грубоватым, даже вульгарным, если так можно выразиться, оттенком. Приапические черты Ярилы — молодого «по условиям игры», разнузданного в социальном смысле, эдакого сексуально озабоченного персонажа — побуждают даже заподозрить, что искать древнейшего славянского бога с таким именем бессмысленно. Похоже, перед нами не имя, но прозвище, характеристика.

Известен ещё один персонаж славянской мифологии со столь же «подозрительным» именем: Припегала. Описывая старинные образы южных славян, Никое Чаусидис обрисовывает хорошо сохранившийся обряд, посвященный некоему Герману. Обряд этот в основном сводится к следующему: «В случае длительной засухи, а когда-то и в заранее назначенный день, девушки и молодки собираются и делают болванчик мужа, называемый Герман, часто из глины, а иногда из хвороста, кирпича или соломы. Его ставят на доску, в деревянный ковчег или на турецкую черепицу, увивают цветами и зажигают свечи. Потом с ним поступают как с настоящим покойником. Следует весь обряд погребения. Герман оплакивается, ночью бдят над его „телом“, а потом сундук относится в место у воды (речной или озерный берег), где закапывается, или бросается в воду. В некоторых случаях гроб (вначале или позже) поливается водой. Потом справляется трапеза в честь „умершего“. Во время оплакивания и проводов поются песни, в которых оплакивается Герман. Часто: „Ой, Германе, Германе! Умер Герман от засухи ради дождя“» (Чаусидис, 1994). Исследователи сближают культ южнославянского Германа и Ярилы. Вот и Чаусидис находит у них общие черты.

В поисках западнославянских аналогов обычно называют Припегалу на основании сравнения того, в свою очередь, с Приапом из-за тех же ярко выраженных мужских достоинств. В послании епископа Адельгота (1108) сказано:

«Фанатикам же их [славян] как только угодно бывает предаваться пиршествам, в дикости говоря: „Голов желает наш Припегала“, то следует совершать такого рода жертвоприношения. (Припегала, как говорят, Приап и Белфегор бесстыдный:) Отсекая головы на своих нечестивых алтарях, держат христианские чаши, полные человеческой кровью, и завывают ужасными голосами: „Достигли мы дня радости, побежден Христос, победил Припегала победоноснейший!“» (цит. по: Иванов, Топоров, 1965, с. 41).

Происходит ли такое прозвание от забытого имени божества, сказать в настоящий момент, увы, невозможно. Прояснить картину могли бы помочь календарные особенности празднований Ярилиных дней у восточных славян, но они потребуют от нас погрузиться глубоко в проблему традиционного календаря и затронуть ряд астрономических вопросов, что не является в настоящий момент нашей задачей.

В любом случае мы считаем наиболее вероятным, что Ярило (Яровит?) — воплощение не столько плодородия и уж тем более не солнца, но той силы, которая побуждает зеленеть поля и леса, пробуждает в людях любовное стремление друг к другу и, переходя из мира богов в мир людей, ежегодно умирает, проникнув во всё живое. Эта сила приводит к заключению небесного брака, обеспечивая союз Земли и Неба, что вершится в самую короткую ночь в году. Затем она напитывает собою плоды земли и, возможно, по осени вновь уходит в мир богов — дабы воротиться вновь следующей весной. Если так, то налицо довольно глубокий «уровень абстракции» и развития мифологии, существование которого у славян столь яростно стремятся опровергнуть исследователи вроде Мансикки или Ловмянского иже с ними.

Так или иначе у авторов возникает ряд пока неразрешимых в лоб вопросов:

— насколько соответствует действительности сообщение, что роль Ярилы в белорусской обрядности выполняет девушка, хотя бы и снабжённая выраженными мужскими признаками? Можно ли это расценивать как память об оргиастическом характере культа в честь весенней плодородной силы?

— была ли всё же «мёртвая голова», точно ли она человечья, уж не конская ли?

— какова связь Ярилы и Купалы с учётом того, что на Русском Севере праздник летнего солнцеворота называли Ярилин день? Не связан ли обычай похорон Ярилы с памятью о древнейшем обычае ритуального жертвоприношения «священного царя» типа Диониса (не лишённого, согласно «Деяниям Диониса» Нонна Панополитанского, воинских черт)?

— правомерно ли полное отождествление стареющего и умирающего, но воскресающего Ярилы и бессмертного Яровита (=Марса) и если да, то в какой степени?

В трактате XVII в. о богах лужицких сорбов А. Френцель посвятил одну из глав некоей Тригле «De Trigla, Dea Poli, Soli Salique» (Commentarius). Возможно, это стоит перевести не «Богиня полей и земли», а «Богиня неба, земли и благополучия». «Полей» — от ошибочной интерпретации слова Poli. Polus — «небесный свод» + solum — «земля, почва» + salus — «благополучие, безопасность». Его данные повторили М. Глинка с А. Кайсаровым — славянофилы начала XIX в.

Mater Verborum так характеризует похожий персонаж: «Trihlav Triceps, qui habet capita tria capree»^{66}. В чешской хронике Пржибика Пулкавы из Раденина, умершего в 1380 году, говорится: «В этом городе [Бранденбурге (Браниборе)] идол мерзкий с тремя головами чествовался обманутыми людьми, словно бог почитался» (Palm Т. Wendische Kultstatten. Lund, 1937. S. 95; цит по: Матерь Лада, 2003).

Из «Жизнеописания Оттона Бамбергского» мы узнаём о существовании у славян и в городе Штетине «трехглавого изображения божества, которое имело на одном туловище три головы и называлось Триглавом». Согласно средневековому историку Эббону, Триглав — наивысшее языческое божество (summus paganorum deus) с золотой повязкой на устах и глазах. По Герборду, он властвует над тремя мирами — небом, землёй и подземным миром, а также причастен к гаданию посредством огромного чёрного коня (Житие епископа Оттона, II, 30; III, 22,32). Расположенный на трёх холмах город Штетин, по свидетельству Герборда (ок. 1120), сам по себе был местом служения этому богу о трёх головах. Храм Триглава находился на высочайшем из трёх месте. Завладев боговым столпом, Оттон уничтожил тело идола, а соединённые три головы забрал в качестве трофея и отправил в Рим как доказательство обращения поморян в христианство.

«III. 1. 1126 г. Щецин… заключает в себе три горы, из которых средняя и самая высокая посвящена верховному богу язычников Триглаву; на ней есть трехглавое изваяние, у которого глаза и уста закрыты золотой повязкой. Как объясняют жрецы идолов, главный бог имеет три головы, потому что надзирает за тремя царствами, т. е. небом, землёй и преисподней, а лицо закрывает повязкой, поскольку грехи людейскрывает, словно не видя и не говоря о них» (Monumenta Germaniae… т. XIV; Scriptorum, 1865, т. XII; цит по: Матерь Лада, 2006).

Как мы знаем, белому богу Свентовиту (также высшему божеству, «богу богов») посвящён белый конь, но сам обряд гадания сходен. На Збручском же кумире, который Б. А. Рыбаков отождествил с Родом, в нижнем ярусе изображено некое трёхликое божество (сопоставленное им с Белесом). Допустим, учёный прав. Но слепо принимать его интерпретацию, впрочем, не стоит — собственно Збручский идол весьма отличается от своих изображений и даже некоторых фотографий. Так, можно усомниться в принадлежности двух из четырёх фигур к женскому полу, а спокойные раздумья позволяют предложить целый ряд иных толкований, почему на нижнем ярусе фигуры лица имеются лишь на трёх гранях.

Но если Б. А. Рыбаков прав, то должно бы навести на мысль, что германские авторы Триглавом называли Чернобога, в пользу чего говорит ещё и поклонение славян Штетина ореху (по словам того же Герборда), который считают навьим деревом, связанным с нижним миром. В поздних сербских источниках сказано: некий великан Троян боится солнечного света, и у него козлиные уши (Сказки Югославии… 1984), что согласуется некоторым образом со сведениями Mater Verborum о Триглаве, что тоже указывает на хтонический характер персонажа или на бродячий сюжет, к Трояну как отдельному мифологическому персонажу вовсе не имеющий отношения.