Проблемы у нас начались позже, когда вновь обращённые славянские князья решили сделать церковнославянский лингва франка для всех славянских племён и стали требовать, чтобы и Византия писала им на этом самом языке, а не на благородном греческом. Тут и выяснилось, что наш волапюк позволяет делать значительное множество интерпретаций написанного, что сразу же привело к международному обострению отношения. Порфирородный басилевс, конечно, очень гневался, но в узилище нас не бросил, а обрёк на ещё более страшную долю — мы теперь шляемся по славянским землям и уточняем неточные интерпретации церковнославянского текста.

Эти славяне с их квашеной капустой и борщом у нас уже вот где сидят и мы думаем, что наш порфирородный басилевс мог бы поступить и гуманнее и бросить нас в темницу или вообще отрубить нам головы. Кстати, о благородный высокорожденный господин, как мы видим, у тебя наличествует отличный меч, не можешь ли ты выполнить нашу интимную просьбу и прикончить нас здесь, на лужайке, прямо возле свиньи? Не артачься, доминус, ведь это тебе вообще ничего не стоит!"

"И думать не смейте!" - закричали в ужасе крестьяне. "Свинья супоросная, вы отрубите им головы, они будут сучить ножками и испугают животное. У неё может случиться выкидыш. Вы знаете, сколько в ней поросят? Штук двадцать пять, не меньше. Кто нам оплатит наши потери? Вы, что ли, скоморохи греческие!"

"Крестьяне правы" — задумчиво сказала Клеопатра. "Если вы так уж хотите проститься с жизнью, то вон стоит дубок, сходите да повесьтесь там, не отвлекайте посторонних глупыми просьбами." Клеопатра махнула мне рукой и мы потащились дальше по развалинам дороги, оставив братьев-переводчиков и крестьян разбираться со свиньёй, которая к этому времени проснулась и заявила, что неплохо было бы и перекусить...

Дорога становилась всё хуже и хуже, пока совсем не исчезла, вместе с лесом. Мы теперь брели по степи, со сухой солончаковой степи с проплешинами соли. Ветер носил столбики пыли да высоко в огромном небе парил орёл. (Такое огромное небо бывает только в степи. В горах или в лесу оно всегда ограничено). Солнце било мне в глаза, поэтому это мог быть и ворон или даже ворона. Я никудышный орнитолог.

Внезапно на небе появилась золотистая тучка, на которой сидел лукоморский кот вымершей легендарной казанской породы, заевший в своё время до смерти татарина-перебежчика к Ивану Грозному Рюму Языкова. Кот махал лапой, как это делают керамические китайские коты-болванчики. Помахав лапой, кот внезапно заявил: «Я, наконец, понял, что меня так раздражало в научных теориях о психологии толпы. Это бредовая идея о «коллективном разуме». Нет и быть не может подобного разума ввиду отсутствия носителя. Муравьи и пчёлы не образуют «разум роя», но показывают сложно организованное инстинктивное поведение. Люди не «заражают» друг друга. Люди просто открывают свою глубинную психологию, основу нашей социальной психики, а именно: потребность в принадлежности к «своей» группе и враждебность к «чужой» группе. Человечество стоит на дихотомии «мы и они».

Естественно, чувство «принадлежности» всегда эмоционально заряжено. Естественно, что «мы» всегда правы. И нам никто не навязывает новых идей. «Они» - всегда враги. Вожди могут их по-разному называть, но нам это не очень важно. Мы с одинаковой радостью уничтожим евреев, мусульман, кавказцев, русских, украинцев и пр. Мы всегда правы в своей ненависти к не таким, как мы. Нас не надо этому дополнительно учить. Нас научили этому родители. Вы только скажите нам, кто другой, кто не такой, как мы, и мы с ним разберёмся. У нас всегда работают только два чувства, две мысли: радость принадлежности к «мы» и ненависть к принадлежащим к «они».

Психология толпы не загадочна, психология толпы примитивна. Понаблюдайте за марширующими на плацу солдатами. В каждом подразделении вы найдёте поражённых «маршировочной идиотией» солдат, чеканящих шаг с улыбкой дебила на лице, часто со стекающей слюной… Они счастливы быть частью этого синхронно марширующего «мы». Возможно, это сложно для вас. Миль пардон!»

Кот сплюнул, махнул сердито хвостом и исчез вместе с золотистой тучкой.

Прямо по курсу появилась очень большая юрта. Белые кошмы были украшены красными полотнами и флажками. Перед юртой сидел необычайно толстый азиат, по внешности калмык или татарин, в белом же украшенном золотым шитьём халате и что-то пил из пиалы. По моему разумению это должен был быть или кумыс или калмыцкий чай.

Толстяк повелительно поднял руку и ленивым голосом, не глядя в нашу сторону, сказал:"Задохлика удавить, бабу на женскую половину, буду сегодня пробовать, мужика заковать и в рабы на конюшню," - после чего сделал, как я теперь видел, добрый глоток кумыса. Тотчас неизвестно откуда появился огромный монгол, как я потом узнал, и прошамкал:"Слушаюсь и повинуюсь, о великий хан всех ханов Хубилай!" После чего он повернулся к нам и мерзко улыбнулся, обнажив один единственный оставшийся зуб. Вытащив огромный кривой палаш он двинулся в нашу сторону, но не дошёл. Цезарь элегантным движением уложил его головой в сторону хана. В глазах хана проснулась жизнь и он спросил:"А ещё раз можешь?" Цезарь только молча поклонился. "Дубилай!" - закричал хан — "А ну подь сюды, сын подзаборной суки. Убить этих троих немедленно!" Из юрты выполз ещё один монгол, точная копия первого. Если бы не лежащий перед нами труп, я бы поверил в зомби. Этот второй монгол взмахнул таким же палашом и был так же быстро и эффективно уложен параллельно первому.

Хубилай захлопал в ладоши. "Развеселил, молодчина. Я тебя десятником сделаю, будет у тебя свой арбан, но бабу всё равно на женскую половину и чахлика удавить. Может сам сделаешь?" - обратился он с просьбой к Цезарю. Клеопатра уже давно порывалась что-то сказать, но тут её прорвало:"Ты понимаешь, бздун телесатый, с кем ты разговариваешь?" — заорала она проникновенным до толстой кишки голосом, так что все собаки стойбища замолкли, лошади прижали уши и челядь забилась подальше в юрты. "Перед тобой порфирородный благородный император басилевс Цезарь и порфирородная благородная фараонша басилисса Клеопатра с прислугой". Клеопатра училась легко и новое слово «порфирородный» ей очень понравилось. Я же был тронут, что она и меня включила в состав экспедиции.

Хубилай ошарашенно смотрел на Клеопатру. Казалось, он только теперь рассмотрел её и понял, что она определённо «не отсюда». Никто не смел так говорить с ханом всех ханов. Значит, у неё были основания. Значит, она была, по крайней мере, женой могущественного хана. Хан всех ханов явно не читал дедушку Крылова с его «Моськой и слоном», да и как он мог читать, ведь дедушка собрался донести до народа свою мудрость только через полтысячи лет...

Хубилай решил открутить катушку назад. "Ну чего ты так расстраиваешься, самородная," - сказал он, насколько мог, проникновенно. "Подсаживайтесь на мою кошму, пейте мой кумыс, я угощу вас мозгами барана как самых почётных гостей. Я ведь и не предполагал, кто вы есть будете. Расскажи мне, самородная, откуда же вы бредёте?" Он хлопнул в ладоши:"Женщины, кумыс и мозги!" Как по волшебству на кошме появились чаша с кумысом и блюда с исходящими паром мозгами.

Клеопатра надменно повела плечами, потребовала отдельное блюдо и отрезала себе предложенным Хубилаем кинжалом добрый кусок мозгов. Проба прошла успешно, мозга Клеопатре понравились и она рекомендовала их Цезарю. Глотнув кумыса, она пожаловалась на низкое содержание алкоголя, но в целом гостеприимство хана ханов было оценено положительно. Даже мне швырнули полуобглоданный череп того барана, чьими мозгами потчевались Цезарь с Клеопатрой.

Клеопатра сладко потянулась, рыгнула, что произвело очень хорошее впечатление на Хубилая, и сообщила:"Я Клеопатра, царица, фараонша, императрица, басилисса египетская. Ты, наверняка знаешь, где расположен Египет, не так ли? Кстати, как мне тебя величать?"

"Ах," - сказал Хубилай скромно — "можешь не очень затрудняться, называй меня просто богдыханом, внуком Чингиз-хана, Потрясателя Вселенной. Конечно, я слышал о Египте, но думал, что им управляет Византия."

"Я не знаю, кто тебе рассказал эту ложь и кто такая Византия, но управляю Египтом я," - твёрдо заявила Клеопатра и Хубилай сразу же ей поверил. Клеопатра принимала уже пятую пиалу кумыса и речь её стала круглее, хотя и менее членораздельной. Впрочем, Хубилай стадию пятой пиалы прошёл уже, похоже, давно. "И кто будет твой молчаливый спутник, о порфирородная фараонша?" - спросил богдыхан. Клеопатра нахально улыбнулась, она явно заигрывала с ханом ханов, не очень понимая опасность подобной игры. Цезарь же, похоже, прекрасно осознавал сложность нашего положения и не пьянел даже от десятой пиалы кумыса. Собственно, он пил непрерывно и так же непрерывно бегал за ханскую юрту. Кумыс явно не хотел долго гостить у Цезаря.

Клеопатра, не замечавшая ничего, продолжала:"Да будешь ты знать, о богдыхан богдыханов, это великий римский император и диктатор Гай Юлий Цезарь, которому принадлежит половина мира." Хубилай слегка поморщился:"Во-первых, половина мира принадлежит мне. Во-вторых, Рим — жалкий городишко, которому не то что половина мира, но даже половина Италии не принадлежит."

Клеопатра только пожала плечами:"Данные твоей разведки неверны, о великий хан всех ханов. Рим велик, был велик и будет великим. Даже я плачу им дань." Хубилай как-то подозрительно быстро успокоился и сказал: "Возможно, я не полностью осведомлён о положении на Западе. Завтра же казню начальника разведки. Выпьем же, друзья!"