— Хотите сказать, что там никто не хочет этой должности?

— Конечно! Как же иначе? Лимита всегда едет отсюда в Москву, а отнюдь не в обратном направлении. И раз уж никто из Москвы не рвётся к нам в начальство, то единственная причина назначения сюда их человека — вполне естественное желание руководства головного НИИ прекратить в своём филиале тот бардак, который мы здесь развели. Согласны?

— Да. Тут вы, похоже, правы, Борис Павлович.

— А теперь представьте, что некий сотрудник московского НИИ подходит к своему директору и говорит: уважаемый шеф, я полностью уверен, что если в нашем филиале назначить руководителем господина Гринберга, то больше никаких загадочных увольнений там происходить не будет.

— Представил. Что меняется, если в вашей картинке Гринберга заменить на Лебедева?

— Всё меняется. За меня никакой москвич хлопотать не пойдёт. Я там никого не знаю и никому не нужен.

— А Гринберг — что, в Москве кому-нибудь известен?

— Его там тоже никто не знает, но в столице полно евреев, а эти товарищи всегда друг друга всемерно поддерживают. Такую мелочь для сородича любой из них сделает. Особенно при том условии, что их собственных интересов это никак не ущемляет.

— У меня остался ещё один вопрос, — вступила в разговор Нина. — Мы не знаем, что такое проект «Русский мир», информация о нём засекречена…

— Да. И я не вправе вам её разглашать.

— Но спросить я хочу вот что. В этих трёх письмах не используются ли приёмы, разработанные в рамках проекта?

— Конечно же, нет. Это очевидно. Если бы там содержались разработанные нами компоненты, мы бы их легко распознали. Ведь письма показывали абсолютно всем сотрудникам НИИ.

Дальнейший разговор никаких результатов не дал, и Лебедев, церемонно распрощавшись, направился дальше обустраивать «Русский мир».

Лет примерно за двадцать до описываемых событий Пашу Воронцова, молодого инженера-программиста машиностроительного завода (впоследствии, после недоброй памяти конверсии, завода бытовой техники) вызвал к себе в кабинет начальник вычислительного центра. Кроме начальника, в кабинете находился некий неприметный тип в штатском.

— Паша, поговори с этим товарищем, — попросил начальник и вышел, пряча глаза.

— Павел Дмитриевич, у меня к вам есть один вопрос. Вы советский человек?

— Стукачей вербуешь, тварь? — поинтересовался Паша, мгновенно догадавшийся, кому и зачем он вдруг понадобился.

— Не нервничайте так, пожалуйста. Неужели вы откажетесь послужить нашей социалистической Родине в качестве секретного сотрудника госбезопасности? От вас потребуется только сообщать нам некоторые сведения о…

— Ты угадал. Откажусь.

— Вас устраивает ваша зарплата? Мы можем помочь её увеличить.

— Я, пожалуй, пойду, — решил Паша. — И работы много, и общение со всякой гэбэшной мразью не доставляет мне ни капли удовольствия.

— Что ж, Павел Дмитриевич, вижу, по хорошему нам договориться не удаётся. Давайте тогда по плохому. Помнится, вы были замешаны в деле об изнасиловании. Нет никаких проблем это дело поднять и вновь дать ему ход. Знаете, что делают с насильниками на зоне?

— Хочешь по плохому, давай по плохому, — смиренно согласился Паша.

Примерно через час сотруднику компетентных органов сделали рентген, который выявил переломы нескольких рёбер, причём с разнообразными осложнениями. Паша очень боялся последствий своей неумеренной удали, но вокруг уже буйно цвела перестройка, на окраинах распадающегося Союза полным ходом шли межнациональные войны, так что у КГБ в избытке имелись проблемы несколько более важные, чем безбашенный инженер провинциального российского завода. Благодаря этому его дурацкий поступок так и остался безнаказанным.

Зачем здесь описан этот эпизод? С одной-единственной целью: сообщить, что далеко не все советские интеллигенты отказывались от подобных предложений доблестных органов госбезопасности. Считалось, что среди граждан с высшим образованием примерно каждый третий — сексот. Впрочем, некоторые были уверены, что каждый первый, но эта версия выглядела весьма сомнительной.

В те годы в городе не было филиала московского НИИ русского языка, зато был педагогический институт, ныне, как уже упоминалось, ставший университетом, и в нём почти все преподаватели вдохновенно стучали друг на друга. Что интересно, среди профессоров и доцентов никого не вербовали, но почти все они были сексотами, исключения встречались крайне редко. Этот парадокс объяснялся тем, что практически невозможно было стать доцентом без неофициальной рекомендации капитана Спицына, куратора института от компетентных органов.

Затем рухнул Союз, КГБ преобразовали в ФСБ (или, скорее, просто переименовали), и агентура Спицына весьма и весьма поредела. Никого больше не интересовало, ругают ли преподаватели на кухнях КПСС за дефицит продуктов (в советской провинции с продуктами всегда была напряжёнка), не утверждает ли кто-нибудь из них, что в США уровень жизни несколько выше советского, и не смеётся ли над весьма специфической процедурой выборов в Верховный Совет из одного кандидата. Разумеется, некоторое количество сексотов сохранилось, как же совсем без них, но со старыми временами нечего было и сравнивать.

Когда в городе появился НИИ «матюков», его укомплектовали филологами и лингвистами местного пединститута. Спицын, носивший в те времена уже звание подполковника, был крайне удивлён, узнав, что «матюки» будет курировать другая спецслужба, та самая, чьё существование упорно отрицалось властями, и которой народная молва приписывала почти все нераскрытые громкие убийства на территории России. Чем же они там занимаются, в этом НИИ, недоумевал он, что потребовался столь серьёзный куратор?

Местному ФСБ строго-настрого запретили приближаться к «матюкам» ближе, чем на пушечный выстрел, но когда госбезопасность обращала внимание на запреты? Тем более, что в состав персонала НИИ вошли двое внештатных агентов, завербованных в своё время лично Спицыным. Подполковник, таким образом, оказался в курсе дел проекта «Русский мир», или, по крайней мере, той его части, которая непосредственно связана с русским языком. И то, что он узнал, его основательно встревожило.

Помимо прочего, сотрудники НИИ русского языка отслеживали языковую обстановку в разных регионах, то есть, говоря упрощённо, исследовали, как воспринимаются народом те или иные слова. Например, слово «писец», означающее «человек, профессионально занимающийся переписыванием книг и документов от руки», большинством народа по непонятным причинам понимается в смысле «крах, конец чему-либо или кому-либо», причём обычно дополняется прилагательным «полный». Для этих исследований необходимо опрашивать много людей. Большое количество нужно потому, что чем больше людей, тем меньше влияют на результат индивидуальные особенности каждого из них.

Подобные опросы (их иногда ещё называют интервью, хотя данное слово тоже имеет и другой смысл) требуют немало времени, и бесплатно этим заниматься никто не хочет. Времена Владимира Даля, с которым русские люди безо всякой оплаты щедро делились своими знаниями русского же языка, безвозвратно миновали. Теперь за всё нужно платить, и «матюкам» деньги выделялись в достаточных объёмах. Сотрудники НИИ проводили эти интервью, люди, у которых они брались, получали положенные деньги. На основе полученных данных делались какие-то выводы, разрабатывались какие-то методики и прочее подобное. Стопроцентно достоверных данных не было, но подполковник Спицын обоснованно предполагал, что исследования НИИ «матюков» используются или вскоре будут использоваться для ведения информационной войны, не зря же НИИ курирует очень серьёзная спецслужба. Со стороны казалось, что всё в порядке, работы идут, как им положено идти.

Но Спицын смотрел не совсем со стороны. Его агент под псевдонимом «Никулин» (полковник часто давал своим агентам в качестве псевдонимов фамилии известных советских артистов комического амплуа, избегая только фамилии «Вицин» из-за созвучия с собственной) сообщил, что в роли опрашиваемых в многочисленных интервью представителей русского народа постоянно выступают одни и те же люди, как правило, сами сотрудники НИИ, а иногда их близкие родственники. И то верно — зачем раздавать деньги посторонним, если они и самим лишними не будут? Ни о каком широком охвате населения, таким образом, речь не шла. Полученные данные были недостоверными, поскольку восприятие различных слов русского языка профессиональными лингвистами, которое фактически изучалось, отнюдь не совпадает с восприятием их же остальным населением. Любые выводы, сделанные по недостоверным данным, почти наверняка ошибочны, не зря же основная задача любой разведки впарить противнику дезинформацию. Так что всё уверенно шло к тому, что информационные войны Россия будет постоянно проигрывать.