Касси, спасая хозяйку, кинулась на змею и схватила её зубами. Но она была городской собакой, и как правильно обращаться со змеями, понятия не имела. Змею нельзя хватать посредине туловища, это влечёт за собой гарантированный укус, что и произошло. В здешней местности особо ядовитые змеи не водятся, но бедной собаке хватило и укуса обычной гадюки. Ветеринару привезли уже успевший окоченеть труп. Собака умерла на коленях хозяйки, глядя ей в глаза.
— С тех пор, а уже прошло два месяца, я постоянно вижу её глаза, и я не могу это видеть! Только если как следует выпить, Касси на время пропадает. Но это же тупиковый путь. Я уже заметила, что дозы приходится увеличивать. Ничем хорошим такое «лечение» кончиться не может, — предсказала Людмила Лебедева, и была абсолютно права. — Мне советуют завести новую собаку, но это просто немыслимо. Я не могу предать Касси, которая погибла, защищая меня. Нет, никогда!
— Чего же вы ожидаете от нас? — поинтересовался Павел.
— Чего можно ждать от мага? — горько усмехнулась женщина. — Чуда, чего же ещё? Верните мне мою Касси, если вы, конечно, настоящий маг, а не подлый шарлатан.
Павел однозначно считал себя хотя и не очень подлым, но всё-таки шарлатаном, как, впрочем, и всех остальных магов, экстрасенсов, контактёров, путешественников по астралу и прочую подобную публику, включая сюда заодно и всех пророков, независимо от их религиозной конфессии. Однако это не мешало ему изредка совершать чудеса. Разумеется, при этом всегда приходилось отчаянно врать. Вот и сейчас после примерно десятиминутного раздумья Павел нашёл рецепт очередного чуда.
— Людмила Фёдоровна, тут дело совсем не в вас. Вы видите глаза любимой собаки не потому, что у вас нарушения в психике, а потому, что ваша собака вас зовёт.
— Зовёт на тот свет? Мне что, пора умирать?
— Нет, всё далеко не так ужасно. Вы что-нибудь знаете о реинкарнации?
— Только то, что это переселение душ.
— Для начала — вполне достаточно. Тело вашей собаки мертво, и никто не в силах его воскресить. Но мёртвое тело по определению не может содержать в себе душу. А душа вашей Касси здесь, на земле, и поскольку видения постоянные и ясные, то она находится где-то поблизости, в нашем же городе. Разумеется, она снова собака, ведь такая душа не подойдёт никакому другому зверю или человеку. И она очень хочет вернуться к вам, потому что вас любит, она это доказала, защищая хозяйку ценой собственной жизни. Всё, что нам требуется — найти её. Тут уж вам никто не поможет, это вы должны сделать сами. Только вы сможете отличить вашу собаку от тысяч других.
— Но как?
— Глаза — зеркало души. Вы узнаете её по глазам?
— Конечно, узнаю. Я их не просто отлично помню, я их постоянно вижу, — Людмила заплакала, и Нина налила ей стакан минералки.
— По выходным на центральном рынке продают щенков. Сходите и посмотрите на них. Раз она вас зовёт, скорее всего, она там. Если бы у неё появились хозяева, она бы смирилась и перестала вас звать. Я думаю, она снова той же породы, но это не обязательно.
— Павел Дмитриевич, вы уверены? — теперь в тихом голосе Людмилы отчётливо звучала надежда.
— Если вы не найдёте свою Касси, мы вернём вам деньги, — пообещал Павел, и Нина, стоящая рядом, согласно кивнула.
Деньги возвращать не пришлось. Людмила больше не пила, глаза Касси теперь не внушали ей прежних ужаса и тоски. Через неделю у Лебедевых снова появилась собака, тоже эрдельтерьер, только щенок. Разумеется, собаку назвали Касси. Вместе с собакой в семью Лебедевых вновь вернулись мир и покой. Верила ли Людмила, что это её прежняя Касси, так и осталось неизвестным. Наверное, всё-таки скорее верила, чем нет.
— Так вот, Павел Дмитриевич, магию я не признаю, вы уж меня извините, я убеждённый атеист и материалист, — заявил Лебедев. — Но лично вас я считаю самым настоящим магом. Тут наличествует противоречие, но с точки зрения диалектики, в существовании противоречий нет абсолютно ничего противоестественного. А теперь, если вы не против, давайте перейдём к тому делу, которое привело вас ко мне.
— Мы пытаемся определить, кто и как побудил трёх директоров вашего НИИ уволиться со столь неожиданной скоростью, — сообщил Павел. — Вы можете нам помочь?
— Я знаю, что это сделано при помощи писем. Это все знают, и многие эти письма читали, только они не действуют ни на кого, кроме конкретных людей, для которых и писались. Странно, правда?
— Вы, пожалуйста, не обижайтесь, Борис Павлович, но я обязан задать этот вопрос. Не вы ли писали эти письма?
— Нет, конечно. Их писал тот, кто в итоге всего этого бардака займёт свободное директорское кресло. А это не я. Мне такое назначение не грозит.
— Почему же, Борис Павлович?
— Потому что это место достанется Аркаше Гринбергу. Вот увидите!
— Разве такое возможно?
— Для евреев нет ничего невозможного, будьте уверены.
— Но разве реально назначение на должность директора такого НИИ нерусского?
— Что вас удивляет? Считаете, что в нашем университете кафедру английского языка возглавляет англичанин? Если да, то вы ошибаетесь. Лингвистика в этом плане наука особая. Вот, например, слышали ли вы о деятеле по имени Владимир Иванович Даль?
— Конечно. Он словарь русского языка составил. Как бы не первый в истории.
— Верно. Только Даль — датчанин. Вот так-то. Датчанин нам, русским, составил словарь.
— Но есть же и другие словари. Ушакова, Ожегова, например, — блеснула эрудицией Нина. — Да и Даль всё-таки жил очень давно.
— Если хотите пример из современности, пожалуйста. Кто, по-вашему, составил самый авторитетный на сегодняшний день справочник по правописанию?
— Не знаю, — призналась Нина.
— Не удивляйтесь. Это не какой-нибудь Иванов или Сидоров. Это некий Розенталь.
— Что, еврей?
— Понятия не имею. Я не нацист какой-нибудь, и чужими национальностями не интересуюсь. Но точно знаю, что Дитмар Эльяшевич Розенталь — великий лингвист. Да, фамилия, скорее всего, еврейская. Но имя и отчество на еврейские совсем не похожи. Однако в любом случае нет ни малейшего сомнения, что этот выдающийся русский лингвист — не русский. Такой вот парадокс.
— То есть, вы твёрдо уверены, что эту интригу затеял и ведёт к победному концу Аркадий Исаакович Гринберг? — уточнил Павел.
— А больше некому. Мы с ним последние в НИИ доктора наук. Других не осталось. Если директор будет из наших, местных, то это или я, или он. Мне точно известно, что письма писал не я. Кто же тогда остался? Для меня ответ очевиден.
— Для вас — может, и очевиден. А как насчёт остальных?
— Есть аргумент и для остальных. После того, как один за другим уволились три местных директора, наиболее вероятно, что теперь директором нам назначат москвича. Это же логично, согласны?
— В общем, да. И о чём это говорит?
— Понимаете, Павел Дмитриевич, тот, кто рвётся в директора, наверняка такой вариант предусмотрел и каким-то образом надеется его избежать. У меня нет ни единой возможности предотвратить назначение москвича. Так что мне вся эта интрига никакого выигрыша заведомо не сулит.
— А если назначение москвича плану не мешает? Ему тоже можно будет прислать подобное письмо, и он освободит кресло, как и его местные предшественники.
— Какая наивность! Москвич приедет не один, а с целой командой. Двух своих людей уж наверняка привезёт. Они и будут его преемниками, если вдруг он решит уволиться. Так что тот, кто хочет занять это кресло, должен заранее исключить вариант с москвичом. Повторюсь, я не могу этого сделать.
— Ладно. А Аркадий Исаакович, по-вашему, имеет такую возможность?
— Ручаться, конечно, нельзя, но почему бы и нет? Смотрите, в Москве имеется наш головной НИИ. Именно там сейчас работает человек, который может стать нашим новым директором. Как вы думаете, он рвётся на эту должность?
— Откуда же мне знать?
— А вы представьте себя на его месте. Он живёт в Москве. Захочет ли москвич ехать в провинцию, да ещё и на более низкую зарплату? А его семья? Здесь что, для его супруги найдётся достойная работа? Значит, семья останется в Москве. Продолжать?