Вследствие больших потерь в гаубицах, в том числе тяжелых, в сорок первом году, эвакуации некоторых артиллерийских и смежных с ними заводов на восток страны, значительного срока, требовавшегося для пуска этих предприятий на новом месте, удельный вес гаубичной артиллерии в войсках резко снизился. Это остро чувствовалось в начальный, оборонительный период Сталинградской битвы. Мои товарищи по Штабу артиллерии Красной Армии, занимавшиеся формированием полков РВГК, сетовали на трудности с материальной частью тяжелой артиллерии, особенно гаубиц и пушек-гаубиц. Уже сформированные артполки нельзя было отправить на фронт по этой причине — ждали эшелонов с орудиями. И хотя сталинградское направление находилось в тот момент в центре внимания и Ставки, и Главного [54] артиллерийского управления, и нашего штаба артиллерии, решить проблему тяжелой артиллерии в августе — сентябре еще не удалось. В упоминавшемся, например, наступлении левого крыла войск Сталинградского фронта в 24-й армии было 410 легких орудий и только 12 тяжелых, в 1-й гвардейской армии соответственно 421 и 24 орудия, в 66-й армии — 504 и 12 орудий. А ведь это было главное направление фронта! На правом крыле, где также проводились частные наступательные операции, в одной из которых потерпела серьезное поражение 8-я итальянская армия, обеспеченность тяжелыми калибрами была еще более низкой: на 1500 стволов легкой артиллерии приходилось лишь 24 тяжелых орудия{16}. Это приводило к тому, что наша артиллерия не могла во время артподготовки подавить дальние цели — главным образом дальнобойную артиллерию противника, а та, оставаясь недосягаемой, вела огонь и по нашей атакующей пехоте и по позициям легкой артиллерии.

Но вернусь к плану Ставки. Как пишет маршал Г. К. Жуков, в поисках решения, которое в корне изменило бы обстановку на сталинградском и кавказском направлениях, они пришли к мысли нанести противнику концентрические удары с целью окружить и разгромить его главные силы. Причем обе ударные группировки — и с севера и с юга — решено было сосредоточить против румынских королевских войск, прикрывавших фланги 6-й полевой и 4-й танковой немецких армий. Верховный Главнокомандующий одобрил этот пока предварительный план, и с того дня он стал быстро воплощаться в дело.

Сроки проведения операции в значительной мере определились работой тыла, тем, как заводы и фабрики, наращивая производственные мощности, смогут обеспечить формируемые соединения военной техникой и снаряжением, а фронты — боеприпасами; как справятся работники транспорта с очень большим объемом перевозок в районе, где сеть шоссейных и железных дорог была слабо развита.

Труженики тыла отлично справились со своими заданиями. Самым отрадным для нас стал резкий скачок в производстве артиллерийского вооружения. Теперь по железным дорогам в сторону Сталинграда из мест формирования едва ли не ежедневно уходили эшелоны артиллерийских полков, и не только истребительно-противотанковых с их легкими пушками, но и тяжелых пушечных и гаубичных [55] полков, вооруженных 122-мм пушками, а также гаубицами и пушками-гаубицами калибра 152 мм.

Артиллерийская техника, все нараставшим потоком поступавшая на фронт, радовала. Критический период, когда так не хватало вооружения, был преодолен. Мы понимали — это начало, то самое, про которое говорят, что оно — половина дела. Уральский индустриальный богатырь уже расправил могучие плечи. И когда, например, Нарком вооружения СССР Дмитрий Федорович Устинов писал в начале ноября в открытой печати о трудовых подвигах заводских коллективов, в частности артиллерийского завода, где директором Герой Социалистического Труда т. Елян{17}, мы в штабе артиллерии знали, что за этими скупыми строчками стоит все та же новая пушка ЗИС-3. Рационализаторы предложили вместо кованых осей к этой пушке делать оси штампованные, что сократило время на их обработку в 20 раз!

Трудовой подвиг тыла позволил осенью 1942 года не только регулярно пополнять фронтовые потери в технике и вооружении, но и создать запасы, необходимые для такой крупной наступательной операции, как Сталинградская, и других операций, тесно с ней связанных. В суть готовившейся операции был посвящен очень узкий круг лиц, и в конце сентября, когда оперативная группа начальника артиллерии Красной Армии генерал-полковника Н. Н. Воронова опять выехала под Сталинград, мы, члены этой группы, ничего еще официально не знали. Могли только предполагать. Лишь в октябре на Донском фронте Николай Николаевич Воронов посвятил нас в необходимые для нашей работы детали наступательной операции.

Задачи опергруппы вытекали из задач, поставленных перед генералом Вороновым как представителем Ставки и ведущим артиллеристом. Он должен был оказать помощь командующим артиллерией фронтов и армий в организации артиллерийского наступления в масштабах, которые до сих пор не практиковались даже в крупнейших сражениях сорок первого — сорок второго годов.

Трудностей было много. Начались они с того, что Николай Николаевич Воронов, рассказав очень кратко о предстоящей наступательной операции, предупредил меня о строжайшей секретности и добавил:

— Никаких машинисток, никаких копий. До особого [56] указания каждый документ будете составлять в одном экземпляре, и только от руки.

Среди первых подобных документов были планы рекогносцировки местности. Каждому привлекаемому к рекогносцировке товарищу я вручал документ, он читал, расписывался и возвращал мне. Генерал Воронов сам руководил этими выездами на линию фронта. Сначала с группой командующих артиллерией армий, позже с группами командующих артиллерией дивизий с разных точек зрения изучались и будущие позиционные районы нашей артиллерии, и оборона противника, и даже отдельные цели. Переодевшись в красноармейские шинели с соответствующими знаками отличия, где пешком, где перебежками, а где и ползком по-пластунски отрекогносцировали все участки, намеченные для главных и вспомогательных ударов войск северного крыла — Юго-Западного и Донского фронтов.

Когда работали близ Сталинграда, командующий артиллерией 62-й армии генерал Н. М. Пожарский сказал с сожалением:

— Другие будут наступать. А мы?

Понять его можно. Неимоверную тяжесть Сталинградской многомесячной обороны вынесла на своих плечах 62-я легендарная армия. Высокое мужество и воинское мастерство показали ее артиллеристы в уличных боях. А сам Николай Михайлович Пожарский блестяще организовал управление огнем тяжелой артиллерии, и этот огонь, всегда внезапный для врага, всегда мощный и очень меткий, стал артиллерийским щитом Сталинграда. И вот близится день, когда оборона обернется решительным контрнаступлением, но уже другие армии сыграют в нем решающую роль.

— Успокойтесь, Николай Михайлович! — добродушно сказал генерал Воронов. — Будете наступать, обязательно будете. Но — по особому плану. Наш с вами разговор еще впереди.

К двадцатым числам октября принципиальные вопросы использования артиллерии были отработаны, однако с ними был ознакомлен лишь узкий круг лиц. В артиллерийских штабах до конца октября знали об операции немногие. Добиться скрытности советскому командованию удалось и за счет других заранее разработанных мероприятий. Например, переброска артиллерии РВГК под Сталинград и вывод артполков в позиционные районы должны были осуществиться непосредственно перед наступлением, то есть за восемь — десять дней до него. Ясно, что перебросить к фронту 75 артиллерийских и минометных полков в столь сжатые [57] сроки, причем строжайше соблюдая правила маскировки, весьма трудно. Но поставить эти тысячи орудий на огневые позиции — это еще четверть дела. Главное в том, чтобы полки, дивизионы и батареи, призыв на место, сразу же получили все необходимые сведения о противнике, о целях, по которым будут вести огонь. Ведь многие полки прибудут за день-два до часа Ч, до артподготовки, поэтому времени на разведку и другие подготовительные мероприятия они не получат. Обеспечить их данными для ведения огня — это дело штабов артиллерии армий. Но, как уже говорилось, немногие товарищи в этих штабах были осведомлены о предстоящей операции.