До контрнаступления под Сталинградом выполнить это требование директивы Ставки не удавалось по ряду объективных причин. Сказывались еще наши потери в артиллерийской технике, в вооружении, в командирских кадрах, а также недостаток опыта. День 19 ноября показал, что эти отрицательные факты и явления наша артиллерия уже преодолевает, что происходит качественный скачок в ее развитии. Конечно, если говорить объективно, подобные перестройки не происходят да и не могут произойти в какие-то дни или даже недели. Но мы, в них участвующие, в те дни уже видели, чувствовали, осязали быстро надвигающиеся перемены под Сталинградом. Артиллерия росла не только количественно, но и качественно. И по всем линиям: в огневой подготовке, в тактике, в организации, в разведке и так далее. Вот прибыли на Донской фронт из резерва Ставки две артиллерийские дивизии — 1-я и 4-я. В каждой восемь артполков. И хотя в этих новых артиллерийских соединениях не было ни соответствующих крупных штабов, ни даже средств связи для оперативного и гибкого управления, мы понимали: будущее за такими крупными соединениями. Действительно, уже в следующем году артиллерийские дивизии, получив штабы с опытными специалистами, стали мощным средством прорыва обороны, которому наш противник ничего не смог противопоставить до самого конца войны.
Но вернусь к ноябрю сорок второго.
Незадолго до начала наступательной операции Николай Николаевич Воронов был вызван в Москву. Перед отлетом он дал мне, как старшему группы, несколько заданий. Особо подчеркнул необходимость собрать объективные сведения о результатах артподготовки и действиях артиллерии при сопровождении танков и пехоты в глубине обороны противника. Для этой работы он определил нам полосу на смежных флангах Донского и Юго-Западного фронтов (65, 21 и 5-я танковая армии).
Отделы по изучению опыта войны еще не везде были созданы, поэтому соответствующие задачи возлагались на разные органы Штаба артиллерии РККА, но по большей части на нас, операторов.
В ночь на 19 ноября мы втроем, полковники Ермаков, Ободовский и я, выехали на вспомогательный пункт управления [69] командующего войсками Донского фронта генерал-полковника К. К. Рокоссовского, оборудованный на участке 65-й армии. Все было подготовлено, оставалось ждать рассвета и назначенного часа Ч — семи тридцати утра. Он наступал медленно, его свет едва пробивался сквозь плотный туман. В блиндаже стояла тишина, связисты приникли к рациям и телефонам. Константин Константинович Рокоссовский, член Военного совета Константин Федорович Телегин и начальник артиллерии фронта Василий Иванович Казаков молча сидели друг против друга. Константин Константинович вдруг спросил:
— Хватит у нас снарядов по тяжелым калибрам?
— Хватит! — ответил Василий Иванович. — И по тяжелым и по средним калибрам у нас полный порядок. Еще двенадцать минут, — добавил он, взглянув на часы.
Долгими, тягучими показались нам эти минуты. И оба генерала да и все мы думали сейчас об одном: туман, снегопад исключают наблюдение за результатами артиллерийской стрельбы, а следовательно, ее корректировку. Если в заранее подготовленных установках орудийных прицелов, уровней и угломеров вкрались ошибки, исправить их в ходе артподготовки уже не удастся. Снаряды будут рваться в стороне от пулеметных и орудийных дзотов противника на его переднем крае, не накроют достаточно надежно его батареи, командные пункты, места расположения резервов в глубине обороны. Она останется неподавленной, и как только наша пехота поднимется в атаку... В общем-то, подобные мысли всегда тревожат артиллериста перед атакой, а тут еще слепая снежная круговерть.
В семь тридцать загрохотал бог войны. Дрогнул наш блиндаж, сыпанула земля с потолка и стен. А мощная канонада все нарастала, закладывая нам уши. Она продолжалась восемьдесят минут, грохот перекатывался и слева от нас, в полосе Юго-Западного фронта. В восемь пятьдесят стрелки с поддерживающими их танками атаковали противника. Сразу стало ясным, что, несмотря на плохую погоду, артиллерия свое дело сделала.
К одиннадцати утра первая позиция 3-й румынской армии была полностью прорвана, наша пехота вышла к огневым позициям вражеской артиллерии и овладела ими. Появилась возможность получить предварительное представление о результатах контрбатарейной борьбы, и наша небольшая группа, разделившись, двинулась вслед за пехотой. Впечатление от артиллерийской боевой работы по дальним вражеским целям мы получили сильное. Я обошел [70] и объехал несколько батарейных огневых позиций противника. Они были буквально перепаханы тяжелыми снарядами. Лучшее свидетельство тому, что наша инструментальная разведка очень точно, засекла по звукам выстрелов вражеские батареи, то есть цели отдаленные, такие, которые нельзя выявить другим способом, Владимир Павлович Ободовский побывал в районе станицы Мело-Клетская, обнаружил пять брошенных противником батарейных позиций с четырнадцатью исправными орудиями и несколькими поврежденными. Дмитрий Родионович Ермаков доложил, что в полосе 51-й гвардейской стрелковой дивизии все огневые средства врага были подавлены настолько надежно, что ее полки вошли в прорыв в сопровождении оркестра, игравшего «Интернационал». В полосе 5-й танковой армии 15 румынских батарей, засеченных нашими звуковыми артиллерийскими станциями, были подавлены{25}. В целом же вражеская артиллерия во всей полосе прорыва оказалась почти полностью парализованной, и в первой половине дня ее огневое сопротивление было слабым и эпизодическим. Обследуя результаты контрбатарейной борьбы в полосе 5-й танковой армии, я лишь изредка ловил ухом выстрелы отдельных орудий противника. А стрельбы организованной, батареями, не наблюдалось до вечера.
Между тем события стремительно развивались, танки 5-й танковой армии генерал-майора П. Л. Романенко быстро углублялись в прорыв. Оперативную группу командарма мне удалось догнать уже в глубине тактической зоны обороны врага, северо-западней хутора Клиновой, за который только что закончился бой. Было около часа дня. Прокофий Логвинович Романенко распоряжался по радио, вводя в бой свои новые танковые части. Из коротких реплик командарма и штабных командиров стало ясно, что противник подтягивает к прорыву танки и что наиболее устойчивой оказалась его оборона на левом фланге армии генерала Романенко. С разрешения командарма я отправился туда с колонной 1241-го истребительно-противотанкового полка подполковника Г. И. Пересыпкина. Впереди шли несколько машин 19-й танковой бригады. Вскоре мы обогнали колонну бойцов и уже в сумерках увидели впереди, на юге и юго-востоке, пламя больших пожаров. Это горели хутора Ново-Царицынский, Варламовский, Перелазовский и Ефремовский, протянувшиеся вдоль дороги с севера на [71] юг. Подъехали ближе, заметили наши танки. Один из них горел, другие, укрывшись за буграми и в неглубоких лощинках, вели огонь. Ответный огонь противника со стороны хуторов был интенсивным и точным, несмотря на быстро наступившую темноту. Значит, подступы к хуторам заранее пристреляны. Скорее всего, здесь расположен опорный пункт противника.
Всю ночь на 20 ноября командование 19-й танковой бригады занималось организацией завтрашней атаки. Разведчики привели пленного. Он оказался из 1-й румынской танковой дивизии. По его словам, эта дивизия выдвинулась к прорыву еще вечером. Несколько машин остались в хуторах Перелазовский и Ново-Царицынский, с тем чтобы усилить оборону этого опорного пункта на слиянии речек Царица, Курталак и Крепкая.
По докладам разведчиков, опорный пункт имел минимум пять батарей противотанковых пушек и около десяти легких и средних танков. Обойти хутора с севера или юга трудно. Вражеская оборона устроена за глубокими оврагами, и, обходя их, танки неизбежно подставят борта под фашистские снаряды. Между тем к утру в помощь танковой бригаде подошел и 85-й гвардейский минометный полк. Командование бригады удачно и с хорошей выдумкой распорядилось приданными силами артиллерии и реактивных минометов. За ночь гвардейцы-минометчики подготовили огонь по опорному пункту, а противотанкисты Пересыпкина, пользуясь все теми же степными оврагами, выкатили пушки на дистанцию 400–500 метров от оборонительных сооружений противника.