173-й и 19-й стрелковые полки дивизии генерала Лященко овладели Чарностувом, точнее, уже западной его частью, которая раскинулась за рекой Пелта, и продвигались к лесу. Вдруг комдив звонит:

— Танки! Полки залегли. Дайте огня! — И сообщил координаты.

С моего наблюдательного пункта фашистские танки не просматривались — мешал туман. Пришлось вести огонь по площади. Я зачертил на карте квадрат, соответствующий переданным комдивом данным, вызвал к телефонам командиров тяжелых гаубичных и пушечных бригад. Дал целеуказание. Все дело заняло пять — семь минут, и вот уже четыре сотни стволов мощно ударили где-то за спиной. Когда отстрелялись, позвонил Лященко:

— Ну, — говорит комдив, — спасибо! Мы тут еле-еле на ногах устояли.

— Но хорошо?

— Отлично!

— А танки?

— Какие горят, а какие драпают. Тут еще пехота скапливается на опушке. Надо бы пощекотать.

— Дай-ка Сергея Ивановича!

Трубку взял полковник Новожилов, командующий артиллерией дивизии, я передал ему управление двумя тяжелыми бригадами, и он быстро управился с фашистской пехотой на опушке. 90-я стрелковая дивизия закрепила за собой Чарностув и стала продвигаться дальше на запад — к опорному пункту в господском дворе Кшемень.

Более трудным, длительным и ожесточенным был бой, завязавшийся в своеобразном четырехугольнике, который образуют на этой местности село Баранец, лесной хутор Выгода, деревня Тшцинец и рокадная дорога на Пултуск. Разновременно, в течение дня, противник бросал в атаку большие группы танков в двух направлениях: через Баранец в сторону рокадной дороги — на боевые порядки 176-го и 340-го стрелковых полков 46-й стрелковой дивизии и через хутор Выгода и Тшцинец — на стык этой дивизии с 588-м стрелковым полком 142-й стрелковой дивизии. И опять наша артиллерия сказала свое веское слово. Отлично поработали в этом бою артполки обеих дивизий — 888-й и 334-й, а также 760-й истребительно-противотанковой.

Мне доложили, что несколько танков прорвались к наблюдательному пункту командира 888-го артполка майора [169] Згуры. Один его дивизион стоял на огневых позициях за рекой Пелта, примерно в километре от него, но помочь командиру уже не мог. Танки двигались на НП, ведя огонь и по нему, и по отходившим группам стрелков. Майор Згура вместе с разведчиком сержантом Крюковым кинулись к брошенному неподалеку 105-мм немецкому орудию. Оно оказалось исправным, снарядов много. Згура встал за прицел, Крюков зарядил пушку. Первым же снарядом командир полка поджег немецкий танк. Он горел, а снаряды Згуры уже рвались рядом с другими танками, и они не выдержали и стали пятиться. Попытались обойти огневую позицию стороной, через речку Пелта, но она, хотя и мелкая, не пропустила танки — вязли они на ее раскисших берегах. А из-за реки орудия артдивизиона уже били танкам по бортам. Оставив еще четыре подбитых танка, противник отошел в лес.

Откровенно порадовался я за майора Згуру. Думаю: он или не он? Фамилия-то редкая. Уже после боя связался с ним по телефону:

— Товарищ майор, это вам была объявлена благодарность в 1936 году в Москве, в Кремле, за отличную стрельбу прямой наводкой на полигоне?

— Так точно, товарищ генерал! Я-то вас видел на днях, да постеснялся напомнить.

— Ну, — говорю, — спасибо! Достойно поддержал боевую славу кремлевских курсантов.

Лет десять назад он был одним из лучших курсантов конно-артиллерийского дивизиона в училище имени Верховного Совета РСФСР, а мне довелось тогда командовать этим дивизионом. Остался в памяти плотный, курносый, веселый курсант Згура, у которого все спорилось. И на коня он сел сразу крепко, и на турнике работал отлично, и за орудийного наводчика действовал очень хорошо.

Но я отвлекся от боя 15 января. Всего в этот день фашисты бросили против нас более 100 танков. Основная их масса вклинилась на стыке флангов 46-й и 142-й стрелковых дивизий. Они буквально проломились через Тшцинец, окружили несколько рот 588-го стрелкового полка и дивизион 334-го артполка. Командир дивизиона майор Мащенко организовал круговую оборону, батареи капитана Сулейманова и старшего лейтенанта Кирсанова били по танкам прямой наводкой. Помогая окруженным, командир артполка подполковник Шатохин тоже открыл огонь по танкам оставшимися вне окружения двумя дивизионами. Упорное сопротивление стрелков и артиллеристов не позволяло фашистским танкам с ходу расширить прорыв в обороне 142-й стрелковой [170] дивизии. Однако прорыв был, и это, видимо, встревожило командование не только армии, но и фронта. Ко мне на наблюдательный пункт позвонил маршал К. К. Рокоссовский:

— Что у вас происходит?

Докладываю, что отбиваем атаки 7-й немецкой танковой дивизии и пехоты 5-й и 7-й дивизий. Он спросил:

— Это точно, что 7-я танковая? Не путаете?

— Нет, товарищ командующий фронтом. Взят пленный танкист с документами.

— Что предпринимаете?

— Вывожу на прямую наводку 760-й противотанковый...

Противотанкисты подполковника Капустина уже мчались на своих машинах к месту прорыва. Леонид Михайлович быстро развернул батареи и встретил наступающие танки метким огнем с дистанции 200–300 метров. Часа два продолжался этот поединок, и мало-помалу 7-я немецкая танковая стала сдавать назад, танки горели по всему полю перед рокадной дорогой, по моей команде к месту прорыва поспешили, с ходу вступая в бой, артполки 79-й и 166-й легких артбригад полковников Алферова и Михайленко. Пехота 142-й стрелковой дивизии при поддержке самоходно-артиллерийских установок пошла вперед, противник был сломлен и отброшен и опять оставил деревню Тшцинец.

Член Военного совета армии генерал Шабалин сообщил мне по телефону, что снова звонил маршал Рокоссовский и что он благодарит артиллеристов. Быстро и четко, сказал командующий, расстреляли танковую дивизию. Эти слова и благодарность маршала мы тотчас передали тем, кому они предназначались, — бойцам, командирам и политработникам артиллерийских полков.

По данным, которые сохранились в архиве нашей армии, за два дня боя было сожжено и подбито около 120 танков и штурмовых орудий противника{62}. Конечно, эти подсчеты потерь 7-й немецкой танковой дивизии весьма относительны. Важно другое. В ходе дальнейшего наступления нам встречались только небольшие, в несколько танков, подразделения этой дивизии. А в конце пути, под Эльбингом, 7-я танковая уже сражалась, как говорится, «танковый по-пешему». Значит, потери ее в боях 14–15 января были столь велики, что восстановить свой боевой состав она уже не смогла.

15 января с наступлением темноты бой стих по всему фронту армии, однако не надолго. Генерал Федюнинский [171] приказал продолжить прерванное контратаками противника наступление действиями, как мы их тогда называли, «ночных батальонов». Они выделялись каждой стрелковой дивизии, усиливались артиллерией и самоходками.

Из населенного пункта Тшцинец фашисты отошли в направлении населенного пункта Козлувка и расположенного еще западней населенного пункта Александрово. Командир первого батальона 588-го полка получил приказ сбить боевое охранение врага на окраине Ковлувки, овладеть обоими населенными пунктами. Атаку поддерживали два дивизиона — самоходно-артиллерийский и легкий пушечный майора Мащенко из 334-го артполка. Мащенко хорошо подготовил личный состав дивизиона к ночному бою, особое внимание уделил разведке и взаимодействию своих разведчиков с огневиками и пехотой. Все целеуказания давались ракетами и трассирующими пулями. Например, направление на танки — красной ракетой и короткой очередью трассирующих пуль, сосредоточенный огонь дивизиона — двумя зелеными ракетами и тому подобное. Командир разведывательного отделения сержант Пеняев и разведчики красноармейцы Поляков и Курилкин выучили таблицу сигналов на память. Они первыми направились к Козлувке, чтобы вместе с разведчиками-стрелками изучить расположение противника.

В ночь на 16 января, в два часа, отряд выступил к Козлувке. Совершили марш. Разведчики донесли, что в деревне находится колонна автомашин — около 50 и до 15 танков. Боевое охранение фашистов расположилось только на восточной и южной окраинах деревни.