Там, где японцы слабы, рекомендуется предпринимать частные наступления отрядами не более батальона»{76}.
Ну, что тут скажешь? И смех и грех! Представляете: наступление отрядами не более батальона! И эта галиматья преподносилась в качестве директивы ставки Чан Кайши. Тактика, о которой шутники говорят: «Нас не трогай, мы не тронем».
Именно эта «тактика» привела к тому, что громадные районы Северного, Центрального и Южного Китая, захваченные японцами главным образом в операциях 1937–1938 годов, оставались под их оккупацией вплоть до августа 1945 года, и только когда Советская Армия, разгромив Квантунскую армию в Маньчжурии, стала стремительно продвигаться к Северному Китаю и все японские вооруженные силы в Китае оказались под угрозой скорого и решительного разгрома, они вынуждены были поспешно отходить.
Но вернусь к ноябрьским дням 1939 года.
Прежде всего — о театре боевых действий.
Река Янцзы, начинаясь на западе Китая, с гор и ледников Кунлуня, и сделав несколько больших поворотов, далее, в среднем и нижнем течении, несет свои воды на восток, мимо крупнейших китайских городов — Чунцина, Ханькоу (Уханя), Нанкина и Шанхая, где впадает в Восточно-Китайское море. Этот последний приморский отрезок реки и входил в полосу боевых действий 3-го военного района. Климат субтропический. Здесь долина Янцзы образует плоскую низменность, насыщенную влагой и очень плодородную. Лесов нет, они давно уже сведены земледельцами. Выжил лишь бамбук, который растет очень быстро, [224] образуя там и сям небольшие рощицы. Они окружены чайными плантациями, фруктовыми садами, полями хлопка и риса. Снимают по нескольку урожаев в год. Богатая сельскохозяйственной продукцией долина.
А с точки зрения оперативной, река Янцзы с крупнейшим в Китае шанхайским морским портом, с расположенным неподалеку от Шанхая городом Нанкин — столицей правительства Чан Кайши, с хорошо развитой транспортной речной сетью, ведущей в глубину Китая на тысячи километров, была для японского генерального штаба весьма заманчивым операционным направлением.
В августе 1937 года ставка японского императора отдала соответственный приказ, и военный флот с десантом направился через Восточно-Китайское море к устью реки Янцзы, к Шанхаю и Ханчжоу. Как и обычно, этот очередной акт агрессии императорское правительство закамуфлировало заявлением, что главная цель Японии — «устранить коммунистическую угрозу, идущую из Китая»{77}. Ожесточенные бои за Шанхай и все устье Янцзы продолжались до середины ноября. Овладев этим районом, японские ударные соединения продвинулись по речной долине на запад и к концу 1937 года захватили Нанкин, вынудив правительство Чан Кайши эвакуироваться в глубь страны, в Чунцин.
Весь 1938 год и начало 1939-го японские войска, предпринимая на этом направлении частные наступательные операции, продолжали продвигаться вверх по долине Янцзы, на приречные города Ханькоу и Чанша, захватывая попутно плацдармы на южном берегу реки и за обширными озерами Поянху и Дунтинху. Отходя по долине на запад, китайские войска вместе с тем удерживали позиции южней Янцзы. К осени 1939 года, ко времени, о котором веду речь, японо-китайский фронт вдоль речной долины протянулся, если считать по прямой, на 1200–1300 км. С китайской стороны часть этого фронта от берега моря и до озера Поянху обороняли войска 3-го военного района. Западней Поянху до озера Дунтинху и на север к городу Ханькоу держал оборону 9-й военный район.
В ноябре — декабре мне пришлось много раз бывать на различных участках обороны 3-го военного района. Поездки были связаны с перегруппировкой артиллерии, а также с рекогносцировкой местности, с выбором позиционных районов и даже конкретных огневых позиций для той или иной [225] батареи. Дело в том, что в китайской артиллерии все еще господствовали взгляды и методы прошлого века. Стрельбу вели в основном с открытых позиций, то есть таких, с которых орудия можно наводить прямо на цель. Для этого пушки выдвигались куда-нибудь повыше — на холм или береговой обрыв. Японские артиллеристы, полагаю, с удовлетворением наблюдали этот военный архаизм и своими спрятанными в складках местности орудиями быстро расправлялись с китайскими батареями.
И вот ведь что странно: среди китайских командиров были люди, получившие образование в японских, французских, английских и других иностранных военных школах и, следовательно, прекрасно знавшие, что такое стрельба с закрытых огневых позиций. Однако сила инерции была столь всемогуща, что втягивала в себя и артиллеристов с современной военной подготовкой.
Приходилось доказывать, что инженерное оборудование огневой позиции, отрывка орудийных окопов, укрытий для личного состава и боеприпасов, подготовка и маскировка подъездных путей — не прихоть, но элементарные требования войны. Не лучше обстояло дело и с пехотными укрытиями. Выбираясь на передний край, я удивлялся прямолинейности траншей. Никаких изгибов! Поэтому фланговый огонь противника как бы прочищал подобные траншеи насквозь. Брустверы не маскировались, ходы сообщения были мелкие и узкие: встретятся две пары санитаров с носилками — не разминутся.
Приезжаешь, бывало, на огневую позицию, видишь, что все надо начинать сначала. Поработаешь с командиром батареи, разъяснишь, покажешь. Он, как правило, сразу и со всем согласен. А попадешь на ту же позицию некоторое время спустя — опять все по-старому. Так им легче и привычней. И когда сейчас я пишу о работе в Китае в 1939–1940 годах, то первое, что вспоминается, — это инертность командного состава китайской армии. Казалось, никакие кровавые уроки войны не в силах преодолеть уклад, сложившийся тут с древних времен. Мне, к примеру, потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к такому зрелищу: четыре солдата-носильщика бегом несут на плечах паланкин, где под шелковой с кистями крышей восседает генерал в парчовом халате и с веером в руках.
Начальник артиллерии 3-го военного района генерал Ло Шакай был человеком более современной формации, поэтому наша с ним работа протекала без трений. Мало того, он помог мне понять особенности здешнего «военного стиля «. [226] Например, разъяснил, почему командующий военным районом, в подчинении которого четыре армейские группы и десять армий, готовя наступательную операцию, совершенно ею не занимался. Выступил на совещании, и все.
— Ему некогда, — сказал мне Ло Шакай. — В его ведении вся административная власть провинций Чжецзян, Фуцзянь, южного Аньхоя и восточной части Цзянси. А кроме того, он крупный помещик. Понимаете? Чан Кайши назначил его командующим не потому, что Гу способен командовать массой войск, а потому, что он и до войны держал в своих руках всю власть в здешних местах. Теперь управляющие его имений поставляют продукты в наши войска, и генерал Гу не скупится оплачивать поставки из государственного кармана. И другим купцам и помещикам, возглавляющим армейские группы и армии, дает хорошо заработать. Торгует он и с иностранными компаниями. Он всегда в разъездах по коммерческим делам. Так что давайте заниматься нашими делами без него — он нам не подскажет и не поможет. Он генерал, но — не воин.
Ядовито сказал, но верно. Позже, в ходе развернувшихся боев, я в этом убедился. Тыловая и очень далекая от фронтовых передряг жизнь гоминьдановского генералитета и крупных штабов нарушалась редко. И в подавляющем большинстве случаев — по воле противника. При сильном колебании фронта, тем более если он прорван, штабы первыми срывались с мест и вместе с командующими бежали в глубь страны. А войска отступали сами по себе и на беглецов-генералов как будто бы и не роптали. Привыкли!
В 1938–1939 годах японцы, как правило, наносили удары очень ограниченными силами и на широком фронте. И хотя располагали сотнями средних и легких танков, но использовали их рассредоточенно, как средства непосредственной поддержки пехоты. Настоящих танковых прорывов, массированных и глубоких, с целью окружить и уничтожить большие силы противника, японское командование не применяло. В этом смысле их тактика и оперативное искусство тоже отставали от требований дня. Поэтому, легко опрокинув китайские войска и вынудив к очередному отступлению, японские соединения скоро выдыхались, и гоминьдановский генералитет получал очередную передышку, собирал разбитые полки и дивизии, восстанавливал фронт. Штабы размещались в новых городах, и снова начиналась та же неспешная и вялая военная жизнь, которую в этих штабах называли «нашей тактикой войны». [227]