Конкретным результатом этой, с позволения сказать, тактики в Датун-Чэньянской операции 3-го военного района была боязнь ввести в сражение и тактические и оперативные резервы. В резерве командующего районом было несколько пехотных дивизий, в резерве командующего 86-й армией — 67-я пехотная дивизия. Кроме того, по флангам прорыва бездействовали ударные дивизии 50-й и 21-й армий. Ни одна из них не была введена в бой ни 19 декабря, ни в последующие дни, когда китайская пехота массой своей могла бы смять остатки японских батальонов, сбросить в Янцзы и, развивая удар вдоль южного берега к Датуну и Аньцину, «смотать» оборону противника и превратить тактический успех в оперативный.

— Почему не вводят резервы? — спросил я генерала Ло.

— Японцы могут ударить по флангам, нам нечем будет отразить удар, — ответил он.

Варианты подобного разговора возникали у меня с китайскими офицерами неоднократно, подавляющее большинство было убеждено, что резервы нельзя расходовать в наступлении, что их надо сберегать на случай возможного перехода к обороне. Один только командир 2-го артполка Чжан Вень ответил, вежливо улыбнувшись:

— Наши генералы научились бегать от японцев. Бегать за японцами они еще не научились.

20–22 декабря еще что-то можно было сделать при наличии энергии, решимости и стремления к победе. Японцы [246] подтянули артиллерию — и тяжелую и легкую. С реки били дальнобойные пушки мониторов и канонерок. Авиация продолжала интенсивные бомбежки. И все же шанс опрокинуть японцев в Янцзы был реальным — пехоты у них на плацдарме не прибавлялось. Но уже 23 декабря стали поступать сведения, что их пехота накапливается по флангам прорыва. Между тем 10-я и 16-я китайские дивизии, понеся очень большие потери и не получив ни одного человека пополнения, вели только вялую перестрелку по всему фронту.

Угроза растянутому и значительно ослабленному фронту 86-й армии зримо накапливалась, а никто ничего делать не хотел. Ждали, что будут делать японцы. Отдали им инициативу без борьбы.

Кризис разразился ранним утром 24 декабря. Накануне я вернулся с горы Булин в передовой штаб 3-го военного района. Переночевал, проснулся от криков и топота. Вышел из фанзы. Во дворе суетились множество солдат и офицеров. Запрягали в повозки лошадей и мулов, грузили ящики, мешки, складные столики и стулья и прочий штабной инвентарь. Посреди двора на костре жгли гору бумаг, ветер взвихривал обугленные листы и пепел. Ко мне подскочил переводчик Сун и выкрикнул что-то, мешая русские и китайские слова. Я понял, что японцы в Усичао. Усичао — это тылы 86-й армии. Как японцы там оказались?

— В Усичао! — крикнул Сун. — Господин Казаков, чего мы ждем? Они идут, они идут!

Оказалось, Сун хотел удрать в бричке, где мы возили наше походное имущество, но ординарец Ли Гуи пугнул его маузером.

Меж тем мимо отворенных ворот двора, по деревенской улице, уже валила беспорядочная толпа военных — пешие, конные, на подводах и бричках. Название деревни Усичао перескакивало из уст в уста. Никого из генералов и старших офицеров штаба во дворе не было, и Ли Гуи пальцами очень выразительно показал, как они драпанули. Так что выяснить ситуацию я не мог. Одно было ясно: 86-я армия (а может, и не она одна) поспешно отступает.

Мы вместе с солдатами охраны тоже тронулись этой дорогой в общей штабной колонне. Отходили на юго-восток, на город Чэньян. По пути в эту многотысячную толпу вливались новые толпы солдат, офицеров, носильщиков-кули. Перед мостами возникали огромные людские пробки, жандармы, колотя дубинками направо-налево, прокладывали путь штабной колонне. Ни походного охранения, ни хотя [247] бы импровизированных регулировочных постов или просто старших офицеров, которые могли бы навести порядок, нигде не было.

Дорога, сколько я мог видеть ее и впереди и позади, вся была заполнена отступающей армией. В шесть утра над ней, треща пулеметами, промчались японские истребители, за ними бомбардировщики. Люди бросились прочь от дороги, но многие остались лежать на ней, убитые или раненные. Летчики противника не улетали, пока не израсходовали все бомбы и патроны. Страшное зрелище представляла дорога — сотни людских и конских трупов, горящие повозки и грузовики. Наша маленькая группа переждала бомбежку в канаве без потерь.

Около 11 утра пришли в Чэньян. Здесь догнали дивизион 14-го тяжелого артиллерийского полка. Встретил полковника Пина, обменялся с ним полупоклонами и услышал от него вариант той самой сакраментальной фразы, что-де «мы только разгневали японцев, их теперь ничем не остановишь». От другого офицера узнал, что командование военного района приказало командующему 86-й армией контратаковать прорвавшихся японцев с этого рубежа. Однако командарм уехал из Чэньяна дальше на юг, доложив начальству, что переходит к новым методам борьбы — партизанским, что будет драться с японцами в горах.

Беспорядочное отступление продолжалось. Через Суна я пытался расспросить солдат и младших офицеров, почему они отступали, где их атаковал противник, много ли его было. Ни один ничего толком не ответил, никто атакующих японцев и в глаза не видел. Это была рядовая паника, коллективный психоз, исподволь подготовленный и всей бесхребетной системой войны с агрессором, и общим страхом перед его яростью, и вялыми и нерешительными действиями в конкретной наступательной операции. Готовя ее, генералитет больше думал об обороне. Это передалось в войска, и, стоило одному-двум японским батальонам, переброшенным с другого участка фронта, решительно контратаковать 86-ю армию во фланг, она покатилась обратно.

О том, что противник контратаковал мизерными силами, говорило все его последующее поведение. Отбросив 86-ю армию на исходные позиции и заняв свои старые опорные пункты по линии холмов Чжэнсиньшань — Нюшаньбао, японцы дальше не пошли. Даже не заняли брошенный гоминьдановцами Чэньян — небольшой городок, но важный узел дорог.

25 декабря отступление, уже не подстегиваемое даже [248] разведотрядами японцев, продолжалось. 86-я армия толпами валила по тыловым дорогам на Янтенкен. Беспокоилось начальство только об артиллерии — артполки получили приказ выйти в Тунси. Это в глубоком тылу примерно в 140 км юго-восточней Янтенкена. Если говорить прямо, то артиллерии усиления — наиболее мощной огневой силе района, да, пожалуй, и наиболее организованной и дисциплинированной, было приказано бросить пехоту на произвол судьбы.

К 26 декабря разрыв между прекратившими преследование японскими частями и китайской 86-й армией достиг уже 20–30 км, и все стало успокаиваться. Изголодавшиеся солдаты активно разыскивали свои части, ибо у чужих медных котлов их не кормили. Наиболее энергичные командиры рот и батальонов собирали своих людей, создавали некоторое подобие обороны из спешно отрытых окопчиков. Неожиданно вижу в толпе круглое улыбающееся лицо. Ба, да это же командир 2-го артполка Чжан Вень! Почему здесь, а не в Тунси? Он машет рукой:

— В Тунси и без меня сбежалось много генералов и полковников. А здесь я один.

Он объяснил, что решил помочь пехоте встретить японцев, поставил легкие пушки на прямую наводку, а гаубицы на закрытую позицию. Но все это наспех, и, если я помогу ему подготовить полк к обороне, он будет мне благодарен.

Мы занялись работой. Подыскивали наилучшие огневые позиции для каждой батареи, определяли вероятные направления вражеских атак, ориентиры, прицелы, угломеры и так далее. К вечеру с нами установил связь передовой штаб, а затем и начальник артиллерии Ло Шакай. Совсем поздно вестовой привез мне письмо от А. Н. Боголюбова. Александр Николаевич поздравлял меня с днем рождения. А я-то в этой сумятице позабыл, что мне сегодня уже 37 лет. Внимание главного военного советника меня очень тронуло. Когда ты один среди чужих, такие случаи особенно запоминаются.

На следующий день меня вызвали в штаб и предложили заняться созданием артиллерийской группировки на том же направлении. Генерал Гу Чжутун приказал готовить новое наступление к Янцзы.