Артиллерия японского РГК выросла вдвое и насчитывала 59 полков. Только 19 из них были легкими или горными. Остальные имели на вооружении тяжелые и сверхтяжелые орудия — пушки калибром в 105, 150 и 210 мм и гаубицы калибром в 150 и 305 мм. Кроме полков было еще 18 отдельных тяжелых дивизионов. Все части РГК были механизированы. Например, тяжелый пушечный полк двухдивизионного состава (24 орудия) имея 75 тракторов и около 220 автомашин {83}. Для этой артиллерии были сформированы пять полков артиллерийской инструментальной разведки. Так что в отношении контрбатарейной борьбы, то есть стрельбы по дальним и невидимым целям, японская тяжелая артиллерия, судя по всему, стремилась идти в ногу со временем. Правда, тактико-технические данные большинства японских орудий (дальность стрельбы, вес снаряда, вес орудия и тому подобное) уступали аналогичным нашим образцам.
Откровенно слабой выглядела противотанковая артиллерия. Если на европейских театрах военных действий 37-мм пушка давно уже стала анахронизмом, то в японской армии она (образец «94» 1934 года) все еще являлась основным [271] противотанковым орудием. Новой и более сильной, 47-мм пушкой были вооружены лишь противотанковые дивизионы РГК. Конечно, и эта пушка являлась, образно говоря, «ограниченно годной» для борьбы с современным средним танком, таким, как наш Т-34. А против тяжелого танка она вообще была бессильна. Более крупных противотанковых калибров с высокой начальной скоростью снаряда в японской армии не было, они даже не конструировались.
Надо полагать, японское высшее командование понимало, и, чем ближе был крах ее союзников в Европе — Италии и Германии — тем яснее, что его войскам в конце концов в Китае или на других фронтах придется иметь дело с танками, боевые характеристики которых много выше ответных характеристик японской артиллерии. Но поправить дело уже не было ни времени, ни возможностей. Было решено, что главную тяжесть борьбы против танков примут на себя солдаты-смертники камикадзе. Отряды смертников стали формировать в каждом пехотном полку, в каждом батальоне и даже роте. Позднее, на конкретных примерах в ходе боевых действий в Маньчжурии, я расскажу о японцах-смертниках, об их попытках остановить продвижение 257-й танковой бригады. Пока же заметим, что в целом эти надежды японского командования не оправдались и не могли оправдаться, так как и сотня самых отчаянных смертников не заменит несколько хорошо подготовленных расчетов противотанковых орудий.
Явные слабости в противотанковой обороне, попытки на ходу в конце войны исправить принципиальные упущения довоенного времени характерны были для империалистической Японии так же, как и для фашистской Германии. Вспомним, как еще летом сорок первого были ошеломлены фашистские артиллеристы, когда их 37-мм противотанковые пушки оказались бессильными против нашего танка Т-34. Спешно создали новые образцы противотанковых пушек, в том числе сильную 88-мм, противотанковые пушки на самоходных лафетах («носорог»), создали штурмовые, специально для борьбы с танками, орудия («фердинанд» и тому подобное), по нашему образцу пытались создать крупные противотанковые части РГК. Однако все эти мероприятия вкупе не выполнили задачу, поставленную ставкой немецко-фашистского командования, не смогли создать противотанковый щит, способный прикрыть пехоту от мощных ударов советских танковых армий. Потери, которые несли на фронте противотанковые части врага, превышали возможности немецкой промышленности. Звено цеплялось за [272] ввено, неудача за неудачу. Сказывалась предвоенная недооценка артиллерии вообще, противотанковой в частности.
В принципе тот же процесс происходил и в вооруженных силах империалистической Японии. Разница — и существенная! — состояла в том, что у Японии многие годы войны не было на сухопутных фронтах противника, который заставил бы ее с современных позиций взглянуть на собственную противотанковую артиллерию. Ни гоминьдановский Китай, ни англичане или голландцы, а позже и американцы не предпринимали операций с размахом, который хотя бы отдаленно напоминал массированные танковые прорывы советских войск, начавшиеся со Сталинградской битвы. Естественно, много медленней развивалась и противотанковая оборона японской армии.
К весне 1945 года в японских сухопутных силах, в двенадцати фронтовых объединениях (30 армий), разбросанных на огромном пространстве от Маньчжурии до стран Южных морей, насчитывалось всего 11 противотанковых дивизионов РГК{84}. То есть каждый фронт мог иметь в резерве не более одного такого дивизиона в составе 12 пушек. Замечу для сравнения, что одна наша 1-я Краснознаменная армия располагала тремя противотанковыми полками и еще шестью отдельными противотанковыми дивизионами. Причем, если у японцев были 47-мм пушки, то у нас — 57, 76 и новые 85-мм пушки, снаряды которых брали броню даже сверхтяжелых «тигров» и «фердинандов».
Несовершенной выглядела и организация японских частей ПТО. На 12 малокалиберных пушек дивизиона приходилось 460 солдат и офицеров, что почти в четыре раза превышало численность советского истребительно-противотанкового дивизиона. Соответственно больше требовалось для японского дивизиона автомашин. Он был маломобильным и громоздким. Это, как известно, не те качества, которые требуются для успешной борьбы артиллерии против танков.
Вступление мое в должность командующего артиллерией 1-й Краснознаменной армии совпало с целым рядом крупных мероприятии, проводившихся во всей Приморской группе войск — в 1, 25 и 35-й армиях, а также в 5-й армии, первые эшелоны которой прибывали к нам из Восточной Пруссии.
Одним из главных мероприятий стало формирование новых артиллерийских полков и бригад. Приморская группа [273] войск, переименованная впоследствии в 1-й Дальневосточный фронт, по указанию Ставки сформировала из своих кадров 27 артиллерийских частей, в том числе тяжелые пушечные и гаубичные бригады.
Второе важное мероприятие в директиве командующего Приморской группой войск было названо «создание артиллерийского плацдарма»{85}. Термин не уставной, но по существу для данной местности очень подходящий. Для того чтобы подготовить артиллерию к наступлению, ее нужно будет вывести к границе, в позиционные районы, в горные леса и обширные межгорные болота, где деревья, увитые колючками, стоят стеной, а дорог нет. Их надо прорубать, корчевать пни, выкладывать бревенчатым настилом, а поверх еще и хворостом. Надо с пилой и топором расчищать места для будущих огневых позиций, для наблюдательных и командных пунктов, для складирования боеприпасов. Не говорю уже про земляные обычные работы. И все это предстояло сделать в ночное время, замаскировать так, чтобы наблюдатели-японцы не заметили многокилометровые просеки и тысячи кубометров земли, выброшенной из орудийных окопов и прочих инженерных сооружений. Огромный объем работ потребуется, чтобы создать артиллерийский плацдарм в нехоженом горно-таежном краю.
Наши специфические артиллерийские дела, заботы и трудности осложнялись и тем, что участок прорыва не был еще намечен даже предварительно. Если 1-я Краснознаменная армия нанесет удар из приграничного выступа на север (грубо говоря, опираясь правым флангом на озеро Ханка), то нам с первого же часа наступления придется штурмовать Мишаньский укрепленный район, насыщенный сотнями артиллерийско-пулеметных дотов. Если же наш удар будет направлен на запад или юго-запад через тайгу, то главную роль в боевых действиях должна сыграть легкая артиллерия и минометы, которые пехота при необходимости и на руках за собой протащит в горно-лесистых дебрях.
Обсуждая в штабе артиллерии эти варианты с начальником штаба полковником Ашем, с начальниками оперативного и разведывательного отделений майорами Москвичевым и Машковым, мы решили не ждать, пока определится направление главного удара, и начать немедленно предварительные расчеты для наиболее возможных вариантов наступления. [274]
Мишаньский укрепленный район, названный так по приграничному китайскому городу Мишань (или Мишаньфу), был достаточно полно изучен. Во всяком случае, на крупномасштабной карте были нанесены 420 пулеметных и артиллерийско-пулеметных дотов и дзотов, а также пулеметные и наблюдательные бронеколпаки, командные пункты, убежища, склады, противотанковые рвы, проволочные заграждения и прочие инженерные сооружения Мишаньского укрепленного района на общей площади до 750 квадратных километров (около 75 км по фронту и до 10 км в глубину). Однако точность самой карты, ее топографическая основа, соответствие между реальной местностью и ее графическим изображением, вызывала сомнение. Об этом скажу позже.