Машина выехала со двора и помчалась по улице в направлении шоссе. Когда они приближались к Вагу, Янко снял автомат с предохранителя, и бросил Эрвину.

— Не боишься с нами?

Эрвин обиделся и громче, чем хотел, ответил:

— Никогда в жизни ничего не боялся.

Через мост они выехали на шоссе. Русский партизан, который все время молчал и спокойно курил папиросу, обернулся назад:

— Слушай, здесь можно подождать…

— Остановись здесь, — сказал Янко, и Эрвин затормозил.

Они открыли дверцы, и русский партизан посмотрел на часы:

— Пошли, пора!

Все трое выскочили, только Эрвин, удивленный, остался сидеть за рулем, думая о том, что, собственно, они хотят сделать. Когда партизаны залегли в канаву, Янко крикнул:

— Эрвин, иди сюда, там в тебя могут попасть.

Эрвин вышел из машины и уселся за Янко в глубокой канаве.

— Кто это может в меня попасть?

— Кто-кто, увидишь, — рассмеялся Янко. У Эрвина по спине пошли мурашки.

Был тихий летний вечер. Позади желтых полей бежал длинный поезд. Сизый дым валил из трубы и оставался висеть в воздухе продолговатым облаком. Вдали вырисовывались низкие холмы, а за ними небо освещалось огненными лучами заходящего солнца. Как раскаленное железо, опущенное в воду, гасла заря над холмами. Высоко-высоко над шоссе пролетел самолет.

Едва партизаны осмотрелись, как из-за поворота появился автомобиль, раскрашенный зелеными и серыми полосами. Имро взялся за пулемет и крикнул:

— Посмотрим! Вот они…

Все затаили дыхание, в том числе и Эрвин, который только теперь понял замысел партизан. Сердце его заколотилось, он весь напрягся в ожидании предстоящего.

— Ложись! — дернул его Янко и прижал автомат к плечу. В тот же момент прозвучала команда русского партизана:

— Давай!

Когда автомашина приблизилась шагов на двадцать, затрещал пулемет Имро, к нему сразу же присоединились автоматы. В открытом окне автомашины появилась рука с револьвером, но револьвер, описав широкую дугу, в тот же момент упал на шоссе. Звякнуло стекло, мотор жалобно загудел, и после еще одной пулеметной очереди машина перевернулась и перелетела через канаву в пшеницу. Мотор все еще гудел, но теперь уже с перебоями, хрипло. Задние колеса покосились, прижались к крыльям, только передние еще крутились по инерции. Потом остановились и они. Никаких признаков жизни. Янко первым выскочил из канавы.

— Подожди, осторожно, — предостерег его русский, а сам перебежал через дорогу. Янко вытащил из-за пояса ручную гранату и осторожно вынул предохранитель.

— Ничего, Федя, — подмигнул он русскому и остановился на краю дороги. Размахнувшись, бросил гранату в автомобиль.

Раздался взрыв. Оказавшись на шоссе, Эрвин увидел, как над пшеницей поднимается облачко черной пыли.

Имро не выдержал и кинулся через канаву в поле. Он заглянул в автомашину через разбитое окошко. Покачал головой и радостным голосом закричал:

— Автоматы у них что надо! Возьмем их.

На обратном пути Янко сидел на переднем сиденье рядом с Эрвином. Он обернулся назад и попросил:

— Дай папиросу, Федя.

Курил Янко только в исключительных случаях. Он неловко закурил и закашлялся. Федя расхохотался:

— Ты куришь, как девчонка.

Янко ответил ему улыбкой. Лицо его светилось радостью. Ему очень хотелось поскорей оказаться в Стратеной, у командира, и рассказать ему о своих действиях. Интересно, что он скажет об этой первой удачной операции? Все они рассчитали точно.

Да и Имро с Федей тоже радовались. Они разбирали немецкие автоматы, и при каждом щелканье затвора Эрвин слегка вздрагивал. Согнувшись над рулем, он прищурил глаза, стараясь упорядочить свои мысли. Казалось, что радость, расцветшая в душе Янко, коснулась и его сердца.

Янко искоса посмотрел на Эрвина, не выдержал и подтолкнул его:

— Что ты об этом скажешь, Эрвин?

Эрвин растерянно улыбнулся, но в тот же момент его лицо, на котором так легко появлялась улыбка, погрустнело.

— Почти на том же самом месте, — сказал он не оборачиваясь, — мы с твоим дедом ловили двух шпионов.

При этих словах, так неожиданно вырвавшихся, его охватило теплое чувство, как и тогда, когда, будучи мобилизованным, он охранял мост в Погорелой.

— Ну да, в тридцать восьмом, — прервал его Янко. — А что ты скажешь об этом?

Эрвин пожал плечами и, не раздумывая долго, ответил:

— Что и говорить, забавно это…

— Забавно? — удивился Янко. — Это для кого как. А вообще-то для тебя все или скучно, или забавно.

— Ты думаешь?

— Да, это так, — подтвердил Янко, понизив голос. — Знаем мы друг друга с детства, но я еще ни разу не видел, чтобы ты был чем-нибудь восхищен.

Слова Янко подействовали на Эрвина как холодный душ. Его губы скривились в легкую ироническую улыбку.

— Были у меня такие минуты слабости. Надеюсь, ты не будешь меня агитировать? — рассмеялся он. — Я все равно не вижу ничего разумного в том, что вы здесь делаете.

Янко махнул рукой и проворчал:

— Ну и самомнение у тебя, Эрвин! Все «я» да «я». А ведь я тогда говорил тебе, помнишь? — упрекнул его Янко.

— А что, мне надо было горланить гардистские песенки? Никогда я их не горланил…

— Но ты шел с ними, не удержался на своем третьем пути. То же самое и сейчас, сейчас даже больше, чем тогда. История тебя когда-нибудь осудит.

Эрвину не хотелось спорить, он все еще находился под впечатлением от происшедшего. Он лишь ответил:

— Да, история хороший судья.

Янко стиснул от злости зубы. Он хотел было обругать Эрвина, но только махнул рукой.

Вечером по Погорелой пронесся слух, что за Вагом в пшенице лежит опрокинутая автомашина с убитыми немецкими офицерами. Люди собирались перед домами; одни, преисполненные ужаса, жаловались — вон что происходит, другие заговорщически усмехались — так им и надо, гитлеровским палачам!

Милка чувствовала, как биение сердца отзывается во всем теле. Она стояла на склоне, выше танцевального круга в Каменной, как раз на том месте, где спустя годы увидела Янко. Она приложила руку к горлу, биение сердца ощущалось и там. Сердце билось сильно и быстро.

Янко стоял перед ней, он улыбался. Молодежь разбрелась по лесу, вверх по склону спешили две девушки. На Магуре Имро собирался учить их стрелять.

После того как Янко во время собрания несколько раз посмотрел на Милку, она догадалась, что он обратится к ней. Она специально осталась, и он сразу же подошел к ней. Только почему он так странно на нее смотрит?

Он совсем не такой, каким был минуту назад, когда рассказывал молодежи о немцах. Милка почувствовала радость в душе, смешанную с тревогой, такой же, какую она испытывала тогда, когда впервые увидела его у танцевального круга. Что, если его отношение к ней окажется холодным, сдержанным? Ведь он столько испытал, может, кое-что из того, что их связывало когда-то, теперь забыто. Нет, он должен хорошо помнить обо всем, что они пережили вместе. Должен, хотя с тех пор прошло более десяти лет.

Янко неторопливо огляделся, поправил ремень на гимнастерке, лицо его стало серьезным.

— Послушай, Милка, — сказал он почти шепотом, как будто опасаясь, что и у деревьев есть уши, — я хотел бы с тобой поговорить.

Она украдкой бросила на него взгляд из-под длинных ресниц, нежных как пух, и опустила глаза. Янко легонько взял ее за локоть и указал взглядом на противоположный склон, покрытый гвоздиками и маргаритками.

— Пойдем посидим там. Хорошо?

Она согласно кивнула и пошла перед ним. Теплый ветерок трепал ее пестрое платье в цветочек и льняные волосы. Тени елей, раскачиваемых ветром, легли на полянку. Над ними грациозно пролетела сорока с длинным веерообразным хвостом, блеснула, как жар-птица, в солнечных лучах, падающих через густые кроны елей, и исчезла в полумраке леса.

Милка робко села, загорелые руки положила на колени, едва-едва прикрытые платьицем, откинула голову назад.