…Мерзкое ощущение, будто тебя за шиворот выдернули из одного кошмарного сна и тут же зашвырнули в новый, сопровождалось ещё и впечатляющими звуковыми эффектами — то ли вовсю разгулявшейся прямо над головой апокалиптической грозой, то ли рокочущей какофонией каким-то образом встроенных в эту же голову вдруг взбесившихся динамиков 3D-шного кинотеатра… И почему-то всё это совершенно не походило на хорошо знакомый и в общем-то прозаический звуковой эффект — на грохот разрыва от одиночного выстрела ручного гранатомета, в ожидании которого ещё секунду тому назад так безнадежно-судорожно сжалось всё его тело.

Только что, всего один миг назад, он, «хранитель тела» одной очень серьёзной фигуры бизнеса, услышав характерное шипение «мухи», в совершенно рефлекторном прыжке сбил с ног своего драгоценного подопечного — и он ещё отчетливо помнил короткую, но яркую вспышку боли в локтевом суставе, так неудачно встретившегося при приземлении с чем-то адски твердым, помнил ноздреватую колкость пыльного асфальта под собственной щекой, и его резкий, бесцеремонно врывающийся в ноздри гудронный запах…

Щеку кололо по-прежнему, правда теперь уже не садняще, а как-то …тонко и упруго, что ли? И ещё запах: он сменился, и сменился до неестественности кардинально — пахло разогретой солнцем хвоей.

Максим чуть приподнял голову и открыл глаза. Да, пахло-таки хвоей — именно она толстым многолетним слоем лежала у подножья могучих, в целый обхват, сосен, и именно на ковре из хвои всё еще лежал он сам.

Непорядок, однако…

«Подъём!..» — безаппеляционно вздёрнуло его на ноги собственное подсознание, но тут же оторопело поперхнулось новым, принятым с высоты полного роста зрительным образом.

Образом, не нашедшим себе аналога ни в одном из извилистых закоулков мозга.

Прямо перед Максимом, в широком просвете между расступившихся деревьев вовсю разворачивался самый настоящий сюрр: с ясного неба, в центр залитой солнцем лесной поляны, заставляя землю раз за разом стонущее вздрагивать, бело-голубым огнём били и били мощнейшие разряды электричества — а он стоял и тупо пялился на это максвелловское великолепие.

Так прошел ещё десяток-другой бесконечно долгих секунд — и он сам не сразу осознал, что уже наступила тишина. Абсолютная тишина. Ни малейшего шелеста ветерка в кронах сосен, ни шороха веток, ни самого тихого птичьего свиста. Хотя нет: отломившийся на одной из сосен сучок, падая, зацепил нижний, и над лесом пронесся короткий, будто удар смычком по струне, звон. И снова тишина.

Сделав несколько неуверенных, будто на чужих ногах, шагов, Максим вышел на край поляны, и огляделся. Голова уже начала мало по малу включаться в процесс осмысления, но всё ещё вяло и неуверенно:

«Это что же за… Это как же… Бред, что ли? Будни реанимации? А может и вовсе, хм …реинкарнации? Да ну, вздор какой. Хотя… вон ведь как взаправду всё, вон как хвоей смолистой дух забивает, и это не то, что в прошлый раз, в прошлый раз всё стерильно было — белым-бело и невесомо…»

Он провёл ладонью по лицу: нет, никакого ощущения ссадины не было, в пальцах осталась только прилипшая к щеке хвоинка. А ведь приложился-то знатно. Подумав, помассировал ещё и ушибленный локоть. Ноль реакции.

«Странно. Или… Ч-черт! Так и свихнуться недолго. Ладно, кома там или не кома, но не торчать же теперь как пень во лбу, пока это всё само собой не разрешиться. Оглядеться надо, может и разъясниться всё. Вон, хотя бы пойти да глянуть, кого там силы небесные так отсандалили. Славный „шокер“ был: как вспомнишь — так вздрогнешь. Ладно, шлёпаем потихоньку…»

Забирая вправо, двигаясь как бы по витку спирали, Макс начал медленно приближаться к центру этой довольно большой, метров не менее трёхсот в диаметре и сплошь покрытой травой поляны, пытаясь рассмотреть, что же такое там было мишенью небесного стрелка.

А мишень, как оказалось, всё-таки была…

Приземистая, сложенная из потемневших брёвен хижина с земляной крышей, полностью заросла поверху довольно высокой травой вперемешку с мелкими кустами, и, наверное, поэтому издали казалась просто естественным возвышением — этаким одиноким холмом посредине ровной, как стол, поляны. Вокруг этой то ли землянки, то ли хижины, присутствовало даже некое подобие «двора»: неестественно ровно очерченный круг с низкой, аккуратно выкошенной травой, за границей которого та же трава, словно бы подпрыгнув, достигала уже уровня колен.

Вот именно «двор» и пестрел следами недавних «физических опытов»: черные, вспученные и обугленные проплешины тут и там всё ещё курились едким дымком.

И — всё, и — больше ничего. Ни вспышек, ни грохота, ни живой души.

Вот только самого Максима как будто что-то тянуло за рукав в сторону хижины, настойчиво и мягко, и совершенно не было никакого желания этой силе сопротивляться. Мало того, откуда ни возьмись появилось интуитивное чувство отсутствия какой бы то ни было опасности вообще, чему Максим усилием воли все же категорически воспротивился — ну да, плавали — знаем: не один уже окоченел расслабившись…

Продолжая двигаться по всё более сужающейся спирали, он обошел это странное строение и обнаружил с тыльной стороны лёгкий навес, под которым, всхрапывая, бил землю копытом серый в яблоках конь — звуки, как оказалось, всё же присутствовали в этом мире. Ага, вон и птички в лесу снова мало-помалу загалдели — жизнь налаживается…

Дойдя до сбитой из толстенных досок двери, он, оставшись из предосторожности за косяком, толкнул её ладонью и, переждав лёгкий скрип, прислушался. В полумраке хижины явно кто-то был: шум тяжёлого, со свистом, дыхания перемежался с непонятным скребущим звуком. Что-то знакомое почудилось ему в таком сочетании, где-то уже виденное и слышанное — и тут же всплыла в памяти заставившая невольно поёжиться картинка: вздыбленный взрывом капот лимузина, сверкающее крошево битого стекла, и его напарник — такой же как и он, перековавшийся в «телки» внебрачный сын Марса — только что принявший на «броник» приличную часть очереди из ствола израильской машинки и безуспешно пытающийся встать на ноги, цепляясь за всё, до чего только может дотянуться…

Ну да, там раненый. Отбросив остатки сомнений, Макс шагнул в хижину — вперёд и в сторону — и резко присел, пережидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Первым, в свете двух пыльных лучей из узких окошек, вырисовался массивный стол. Вторым, что различили ещё только привыкающие к освещению глаза, было распростёртое на земляном полу тело: судя по всему — тело очень крупного мужчины. Точнее — старика, как понял Макс, приблизившись. Старик лежал навзничь, одна его рука судорожно шарила по полу пытаясь нащупать опору, вторая же зажимала на груди рану — а та почему-то не кровоточила, хотя и была очень даже жуткого вида: такая же чёрная и обугленная, как и те проплешины во «дворе».

«Ого… А он, пожалуй — не жилец…» — невольно подумал Максим, но в этот момент веки раненого дрогнули. Старик медленно открыл глаза, некоторое время они недвижно таращились в потолок, но вот двинулись и сфокусировались на госте. Несколько мгновений у раненного ушло на окончательное наведение резкости, после чего его взгляд начал стремительно приобретать всё более осмысленное выражение. Рука перестала шарить вокруг и, чуть приподнявшись над полом, пальцем обозначила направление — куда-то в дальний угол хижины:

— На полке флакон… желтый… — через силу прохрипел старик и глазами показал в том же направлении, — быстрее…

Макс, как всегда в экстремальной ситуации действуя на одних рефлексах, без раздумий шагнул в самый сумрачный угол комнаты и только теперь смог разглядеть протянувшуюся во всю стену полку, широкую и толстую, уставленную всевозможными банками и флаконами. Ошибиться было невозможно: пробежав по стеклянной утвари взглядом, Макс обнаружил лишь одну ёмкость нужного цвета — причудливой формы пузатый флакон с притёртой пробкой. Вернувшись с ним к неподвижно лежащему, но не отрывающему от него взгляда, раненому, Максим присел на корточки и вопросительно взглянул на старика: