В Джалалоглы Туманян поступил в школу Тиграна Тер-Давтяна, считавшуюся тогда образцовым учебным заведением. Тер-Давтян окончил в 1866 году армянскую школу в Феодосии, много путешествовал, был образованным и культурным человеком. Он владел русским, французским, турецким и персидским языками и сам преподавал историю, литературу и географию. Он имел богатую библиотеку, двери которой были широко открыты для учащихся. Благодаря школьной библиотеке Туманян ознакомился со многими произведениями как армянской, так и русской и западноевропейской литературы в переводах.
В Джалалоглинской школе были приняты внеклассные групповые чтения, круг которых был довольно широк. Детям удалось прочесть, наряду с произведениями армянских авторов, многие образцы русской и западноевропейской классической литературы.
В школьные годы в числе близких товарищей Туманяна был Анушаван Абовян, который в своих воспоминаниях рассказывает о первой встрече с юным поэтом. В 1880–1881 годах Анушаван служил в лавке одного купца приказчиком. У юноши была большая тяга к знаниям, страстное желание получить образование, но поневоле, по семейным обстоятельствам, он оказался в среде, к которой питал отвращение. И когда бывали свободные часы, Абовян, иногда придумывая разные предлоги, во время перерывов между уроками, оказывался у школы и не без зависти смотрел на играющих шумно и весело во дворе учениц и учеников. Однажды он обратил внимание на мальчика, который выделялся своей внешностью: по своим летам сравнительно высокого роста, статный, с доброй улыбкой, орлиным носом и прядью черных волос на широком благородном лбу. Внешний облик мальчика был настолько приятным и привлекательным, что Анушаван решил познакомиться с ним. Вскоре они стали друзьями. Другой раз Абовян встретил Ованеса задумчивым и бледным. Оказалось, что тот влюбился в одну из учениц. Об этом узнал директор школы, и трое из учеников начали следить за Ованесом. В один прекрасный день они застали юного поэта под деревом, пишущим стихи. Его привели к директору, и только вмешательство преподавателей избавило Ованеса от наказания.
В годы пребывания в Джалалоглы заметно проявился интерес Туманяна к устному народному творчеству. В свободное от уроков время ученики собирались у школьного сторожа старика Акопа и слушали его сказки. Много интересного рассказывал и печник, уста[10] Симон.
Но как ни хорошо было в школе, Туманян с нетерпением ждал летних каникул, того радостного часа, когда он вновь увидит родные горы.
Школу Тер-Давтяна Туманян не окончил. Весной 1883 года он покинул Джалалоглы и вернулся в Дсех. В августе того же года отец привез Ованеса в Тифлис. После успешной сдачи экзаменов Туманян поступил в Нерсисянское духовное училище8.
Тифлис был тогда центром экономической и культурной жизни всего Закавказья. Здесь издавались грузинские и армянские газеты и журналы, существовали национальные театры. Тогда в зените своей славы находился основоположник армянской реалистической драматургии Габриэл Сундукян9, пьесы которого с большим успехом шли и на грузинской сцене. Осенью 1883 года, когда Туманян сдавал приемные испытания в Нерсисянское училище, Тифлис посетил знаменитый русский драматург А. Н. Островский. Он был очень тепло и радушно встречен литературной общественностью города.
Четырнадцатилетний Туманян впервые увидел большой город.
После Джалалоглы Тифлис произвел на Туманяна необычайно сильное впечатление. На улицах он видел нарядные толпы людей. Город гремел в веселом шуме. «Зурна, барабан, бубны, хлопки, смех, танцы, песни… да и то не в домах, а на улице, у дверей, на крышах. Особенно по вечерам». Впоследствии, когда Туманян в рассказе «Гикор» писал о переживаниях деревенского мальчика, попавшего в большой шумный город, он несомненно опирался на свои личные воспоминания. Здесь была совершенно другая жизнь: «Лавки, полные фруктов, горы сложенных разноцветных ситцев, разнообразные игрушки, толпа детей, идущих в школу и обратно, мчащиеся друг за другом фаэтоны, караваны верблюдов, ослики, навьюченные зеленью, кинто[11] с лотками на головах… Весь этот грохот и звон, шум и крики, все перемешалось и гудело в голове».
Временами ему казалось, что он очутился в «огромном доме, где шла веселая свадьба». Но не было весело Туманяну. После деревни и жизни в Джалалоглы, где осталось много друзей, Ованес ощутил чувство одиночества и часто грустил. На его душевное состояние несомненно влияла и непривычная городская жизнь, которая ему не нравилась. Туманяна попрежнему тянуло в деревню. И когда начинались каникулы, он, не теряя времени, вместе со своими земляками и товарищами по училищу, отправлялся в Лори. Тогда в тех местах не было железной дороги. Ехали обычно на лошадях, верхом. Дорога проходила через живописные места. Отдыхали в тени деревьев, у родника. Впереди ожидал их ночлег в местечке Шулаверы.
В Тифлисе Туманян жил бедно. Сохранилось его письмо от 1 января 1885 года, в котором он благодарил родителей за присылку денег на пальто и сообщал, что, в целях экономии, решил ограничиться лишь покупкой верхней одежды и белья. «…Пальто, — писал он, — покупать считаю излишним; в школе тепло, от дома до школы несколько шагов, а ходить мне никуда больше не надо».
В школе Туманян учился неважно, временами не готовил уроки и особенно не любил арифметику. Зато читал много.
В Нерсисянском училище Туманян пробыл два года, получив познания главным образом по гуманитарным дисциплинам. Педагогические силы в училище было хорошие. Историю Армении и французский язык преподавал писатель, автор исторических романов Дзеренц10, историю и географию России — известный своими переводами Шиллера Г. Бархударян, армянский язык — ученый филолог К. Костанян. Чем же объяснить, что Туманян оставил Нерсисянское училище, не завершив одного курса? По всей вероятности, основная причина заключалась в материальных затруднениях отца. Но были, очевидно, и другие причины. Оставив училище, Туманян намеревался продолжать свое образование в каком-либо другом учебном заведении, но это было не так легко.
Туманян был еще воспитанником Нерсисянского училища, когда он узнал о «чопурских молодцах». Он восхищался их отвагой. Один из школьных товарищей Туманяна вспоминает: «В те времена Дорийское ущелье гремело от разбойничьих смелых дел сыновей Чопура. Их было восемь братьев. Они были несчастными жертвами русского самодержавия и господствующих порядков. Храбрые дела чопурских молодцов казались нам, ученикам, настоящим рыцарством».
История чопурских молодцов носила ярко окрашенный характер протеста и борьбы с несправедливым общественным строем. Об этом говорит в своих воспоминаниях и поэт Аветик Исаакян11. Началось с того, что старший из братьев, Согомон, восстал против богачей, убил кулака и вместе с братьями скрылся в горах. В течение многих лет царские стражники и казаки не могли справиться с отчаянными беглецами. Интерес к чопурским бунтарям свидетельствует о настроениях юного Туманяна, о его горячей симпатии к тем, кто не мирился с произволом и насилием, кто с оружием в руках защищал свои права. В этом его увлечении сказалась и романтизация вольной жизни в горах под влиянием кавказских поэм Пушкина и Лермонтова, с которыми Туманян был уже хорошо знаком. Сказалось и сильное влияние народно-разбойничьих драм, в которых герои обычно бегут в горы, чтобы мстить богачам и власть имущим за горе и слезы народа. Они, в сущности, — народные мстители, которые выступают защитниками угнетенных масс и которых преследуют.
Мечтою Туманяна было создать для себя более или менее удовлетворительные материальные условия и целиком посвятить себя литературе. Но осуществить эти планы не удавалось, и он вынужден был поступить писцом в Тифлисскую духовную консисторию с месячным окладом 16 рублей 66 копеек. Юноша попал в совершенно чуждую ему среду, где, помимо скучной канцелярской работы, должен был по своему служебному положению общаться с людьми, которые были- глубоко враждебны ему. Он сочинял злые эпиграммы на духовных высокопоставленных лиц, что не могло долго оставаться неизвестным, и вскоре Туманян должен был оставить консисторию. Пять лет, с 1887 по 1892 год, проведенные в духовном ведомстве, Туманян считал самым темным и безотрадным периодом своей жизни. В марте 1892 года он писал своему товарищу Анушавану Абовяну: «С глубокой печалью смотрю я на это прошедшее пятилетие, как на могилу, как на ад, откуда я ушел».