Я восхищенно внимал каждому ее слову. Гира уже делилась своим звериным восприятием этой перемены, но ясное и терпеливое объяснение Нефертари заворожило меня. Она плавно, крадучись скользнула ближе, раскрыла и сомкнула руку. Кристаллические когти щелкнули.

— Будет ли этого достаточно? — вновь спросила она. — Ты был рожден в братстве, однако оружию нужно, чтобы его направляли, не правда ли? А тебя больше некому направлять, Хайон. Нет Императора, указующего с трона и кричащего своим сыновьям покорять звезды Его именем. Нет Одноглазого Короля, вглядывающегося в мрачнейшие из бездн Моря Душ и требующего от тебя нырнуть вместе с ним навстречу проклятию.

— Я не служу никому, кроме себя самого.

— Такая тупая, глупая гордыня. Я говорю о единстве, а ты боишься, что я веду речь о рабстве. Единство, вошкарта. Быть частью чего-то большего, выходящего за пределы тебя самого. Твои бывшие владыки не направляют твой путь, и ты должен быть свободен.

— Я свободен.

Она подошла ближе. Слишком близко. Если бы кто-то другой прикоснулся ко мне, как она в тот миг, я бы убил его из-за причиняемого мне дискомфорта. Но она была моей, моей Нефертари, и я позволил ей провести когтистым кончиком пальца перчатки по моей щеке.

Не путайте близость с чувственностью. В этой сцене не было никакой страстности. Лишь болезненная, тесная близость.

— Будь ты свободен, — прошептала она, — тебе бы больше не снились волки.

От этих слов у меня застыла кровь. Не имея никакой возможности читать в моем разуме, она продолжала произносить вслух мои собственные мысли.

— Знаешь, кто ты, вошкарта?

Я признался, что не знаю.

— Ты воин без войны, ученик без учителя и учитель без учеников. Ты довольствуешься продолжением существования, а существование без удовольствия ничем не отличается от гниения. Если ты продолжишь бездействовать, если позволишь Галактике давить на тебя, даже не сопротивляясь этому… значит, ты такой же, как Мехари, Джедхор и другие мертвецы, что ступают в твоей тени. Хуже того, ты будешь таким же, как любимая и оплакиваемая тобой Итзара.

Я почувствовал, что стискиваю зубы. Оба моих сердца забились чаще.

— Совсем как она, — улыбнулась Нефертари. — Плавает в своем баке с дающей жизнь жидкостью и пялится на свою камеру-склеп мертвыми глазами, ничего не знающими о надежде. У нее были причины стать Анамнезис. Останься она смертной, ее бы ждали жизнь без разума и смерть в молодости. Чем ты оправдаешь то, что заключил себя в подобное оцепенение?

В тот момент я не мог полагаться на собственный голос. Мое замешательство вызвало у нее улыбку.

— Ты отбросил связывавшие тебя цепи. Отбросил замысел Императора относительно тебя и всех твоих братьев. Что ты приобрел, Хайон? В чем радость такой жизни? Что ты сделал со свободой, купленной кровью и огнем?

— Я…

— Тише. Остается еще одно, — ее глаза вперились в мои. — Ты меняешься, но не все изменятся вместе с тобой. Наступит день, когда ты должен будешь убить Ашур-Кая. Обещаю тебе это. Вы начинаете этот путь вместе, но завершишь ты его без него.

— Ты ошибаешься. Он ближайший из моих братьев.

— Пока что, пока. Я пообещала. Поглядим, как оно выйдет, — улыбка Нефертари погасла. Она облизнула коготь перчатки, пробуя на вкус мой пот. — Мерзкие mon-keigh, — тихо произнесла она. Последний раз соприкоснулась со мной взглядом на прощание, а затем отвернулась и снова взмыла в воздух.

Когда она ушла, моя волчица оглядела меня злыми белыми глазами. Чувствовалась ли в этом нечеловеческом взгляде очередная нотация? Или просто веселье? Не произнеся ни слова, я двинулся дальше. Волчица последовала за мной, как следовала всегда.

В ночь, когда я ступил на поверхность Аас`киараль, а жгучий ливень счищал с моего доспеха кобальтовую краску, мое внимание раз за разом возвращалось к Леору и Телемахону. Все изменилось. Я уже много раз замечал это на корабле с тех пор, как на борт попали Леор и его воины — по коридорам в остальном безмолвного звездолета разносились отголоски смеха и лязга цепных топоров — но на поверхности мира не было никого, кроме нас. Изоляция заострила мое восприятие различий между тем, как было, и тем, как стало. Перемены стали гораздо отчетливее.

Идем, — передал я им обоим, двинувшись вниз по аппарели десантного корабля. Телемахон повиновался, храня раздраженное молчание, однако Пожиратель Миров был сангвиником в меньшей степени.

— Я же говорил тебе прекратить так делать, — прорычал Леор, выходя на снег вслед за мной. — Проваливай из моей головы.

Я отдавал им распоряжения так, словно они были рубрикаторами, и даже не сознавал этого. Они не следовали за мной в мрачном безмолвии, как рубрикаторы, которые подстраивали свои монотонные движения под меня. Леор шагал слева, не в ногу со мной. Топор оттягивал его руку и волочился по снегу. Телемахон ступал легче и аккуратнее, положив руки на эфесы убранных в ножны мечей.

Самым странным было то, что я слышал в воксе их дыхание.

Леор какое-то время терпел мои взгляды, а затем снова издал рычание.

— Говори, что у тебя на уме, Хайон, или смотри куда-нибудь в другую сторону.

— Ничего особенного, — ответил я. — Просто вы… живые.

Сперва я подумал, что он рассмеется и сочтет мои слова бессмысленными сантиментами. Возможно, он бы не понял, или же ему не оказалось бы дела. Однако Леор несколько долгих секунд глядел на меня, а затем кивнул. Просто кивнул. Не больше, не меньше. Несмотря на все, через что мы прошли вместе в последующие годы, мне кажется, что я никогда не ценил его присутствие рядом так, как в тот миг. Сила простого братского взаимопонимания. Я услышал из-под шлема Телемахона хлюпающий звук, с которым остатки его рта растянулись в тошнотворной ухмылке, обнажив зубы, но эту насмешку было легко проигнорировать.

Снег хрустел под нашими сапогами и шипел от едких поцелуев дождя, растворяясь и тут же снова замерзая. Мир и впрямь застыл во времени, замерев за годы или века до настоящего момента. Временные искажения едва ли являются для планет Ока чем-то неизвестным, но это место все равно вызывало у меня мурашки по коже. Аас`киараль была разрушена до смерти, но продолжала жить. Что бы произошло, если бы время когда-нибудь вновь коснулось этой планеты? Разлетелась бы она бурей астероидов, наконец-то сдавшись перед катаклизмом?

Я не стал утруждаться и сканировать заснеженную местность переносным ауспиком. В безумных условиях всех демонических миров Ока отобразилось бы либо сто различных замерзших элементов, либо вообще ничего хотя бы отдаленно знакомого. Я уже давно перестал полагаться на подобное сканирование. Здесь постоянно действовала не физика, а исключительно причуды тех сознаний, которые преображали планеты Ока в соответствии с собственными желаниями. Аас`киараль казалась неуправляемым миром — сферой, утратившей управлявший ею разум.

У нас не было контакта с «Тлалоком». Вокс забивали атмосферные помехи, а моя связь с Ашур-Каем была столь же ненадежна. Вскоре после высадки я ощутил разрыв, который обычно происходит на большом расстоянии. Его больше не было в моем сознании.

Мы продолжили продвигаться сквозь ливень, начав спускаться в каньон. К тому моменту, когда мы оказались на середине ущелья, кислота очистила наши доспехи до тускло-серого металла. Гира заходила в тени и появлялась обратно, едкий дождь пропитывал ее черную шкуру, но шторм не причинял ей вреда. Полыхающая над ущельем гроза в изобилии порождала тени, в которых волчица могла растворяться и появляться где-то в другом месте. Периодически она использовала наши тени — вытянутые силуэты на обледенелом камне.

Корабль под нами был погружен в океан серой мглы, заполнявшей глубины каньона. Оценка Ашур-Кая оказалась точной — в каньоне мог бы поместиться столичный город-улей с населением в десять миллионов. У меня до сих пор стынет кровь, когда я вспоминаю размеры того ущелья и зрелище самых высоких шпилей на хребтовых укреплениях утонувшего корабля, непокорно пробивающихся ввысь через туман.