— Это будет нетрудно — ее так часто упоминают в светской хронике. Так что мы добудем нужную тебе информацию. Когда мы нее разузнаем, ты будешь знать о Сьюзен достаточно, чтобы написать сенсационный роман, — заверила ее Джулия.

День Святого Валентина всегда был ее любимым праздником, до сих пор во всяком случае, размышляла Глория два дня спустя после посещения Джонатана. Когда она рылась и груде информации, которую собрали ее тетушки, — частью достали с помощью подкупа, частью вполне законно, — о Сьюзен Осборн, ее лицо мрачнело все больше.

Сьюзен мало в чем изменилась с тех пор, как закончила школу. Ни одна из ее горничных не могла сказать о ней ничего доброго, а дамы из общества высказывались еще резче. Дело не в том, что Сьюзен была столь уж ужасной личностью, просто в силу своей беспечности и эгоцентричности она даже не осознавала, что своими поступками или словами может причинить боль другим людям.

Ее любимым цветом был алый, духи доставляли ей из Парижа, маргаритки вызывали у нее приступы аллергии, а ступни ног у нее были столь большими, что вызывали сильные переживания. Носила она блузки и юбки на бретельках из самых дорогих магазинов, предпочитала перья цветам на своих шляпах и обожала кружевные перчатки. Она носила изящные шляпки летом и миниатюрные шапочки зимой. Короче говоря, следовала последней моде и уделяла большую часть своего времени уходу за своей внешностью.

Глория вздохнула и в третий раз взялась за карандаш. Прошло уже столько времени, а она ухитрилась не написать ни единого слова, которое польстило бы Сьюзен. Должна же она придумать хоть что-нибудь, чтобы удовлетворить всех заинтересованных.

— Сюда, пожалуйста. Мистер Уэбб ждет вас.

Глория последовала за метрдотелем к удобно расположенному столику у окна одного из старейших ресторанов города. Его интерьеры отличались простотой и красотой, свойственной его колониальному прошлому. Свежие цветы оживляли столики, а оловянные кружки служили украшением белоснежных льняных скатертей.

Оглядываясь вокруг, Глория как зачарованная впитывала в себя вид одетых по последней моде дам в платьях с турнюрами и крошечными зонтиками, страусовыми перьями и сумочками с вышивкой. Они походили на экзотические цветы в своих туалетах трудно вообразимых оттенков и из самых разнообразных тканей, когда-либо рекомендованных модельерами.

А джентльмены! Они были не менее элегантны с их черными котелками и тростями с перламутровыми ручками, многие с нафабренными усами, лихо завитыми под их носами. Потягивая портвейн, они обсуждали друг с другом свои дела или наслаждались обществом дам за неторопливым ленчем.

Тетя Джулия была права, думала Глория, стоя посреди окружающего ее водоворота красок: она действительно сидит в четырех стенах, ведя почти такой же образ жизни старой девы, как и ее тетушки. А жизнь во всех ее многообразных проявлениях проходит мимо нее.

— Глория?

Ей понадобилась почти целая минута, чтобы сообразить, что Джонатан обращается к ней уже во второй раз. Смущенная, она посмотрела на него и, встретив его взгляд, покраснела.

— Хочешь выпить чего-нибудь сначала? Чаю или, может, стаканчик вина?

— Чаю, пожалуйста.

— А я выпью виски.

Официант кивнул и через мгновение вернулся, поставил на столик напитки и протянул меню.

Глория вздохнула.

— Здесь чудесно. Но нам действительно не следовало приходить сюда в такой снег. Мы могли бы поговорить и в мастерской.

Джонатан улыбнулся, и она вдруг вспомнила слова тетушки Джулии, какими необыкновенными могут быть глаза мужчины.

— Я пригласил тебя сюда, не только чтобы обсудить наше дело. Не обижайся, но я помню, какими могут быть твои тетушки. Одна будет заглядывать как бы ненароком в дверь, а другая не удержится от того, чтобы не навязывать свои советы. Не думаю, чтобы это способствовало нашей работе.

Глория хихикнула, что прозвучало у нее довольно мелодично.

— Иногда они и меня достают, но я даже не представляю, что делала бы без них.

Он смотрел на нее в упор, не соображая, что делает, пока она в смущении не опустила глаза и не стала рыться в сумочке в поисках бумаг. Он даже не представлял себе, как сильно ее не доставало ему до сегодняшнего утра, когда решил повидать ее снова. Она была по-настоящему хороша собой — красивые каштановые волосы и ясные голубые глаза. Но очки и вышедшие из моды шляпка и платье умаляли ее красоту. Она, казалось, не обращала внимания на свой внешний вид, выкладывая на стол листки с записями, как раз в тот момент, когда снова появился официант, готовый принять заказ.

— Извини, но я и вправду не знаю… — начала заикаться Глория, глядя в меню. Большинство названий блюд было ей незнакомо, но она просматривала их все, не желая показаться столь неосведомленной.

— Ты не будешь возражать, если я сделаю заказ? — предложил Джонатан.

Почувствовав облегчение, она утвердительно кивнула, а он назвал официанту выбранные блюда.

— Прекрасно, сэр. Через минуту я все принесу.

Официант исчез, а Глория пыталась найти карандаш, явно ощущая смущение и неловкость. Это ему не понравилось, и он положил свою руку на ее предплечье, останавливая ее поиски. Она в замешательстве взглянула на него.

— Незачем начинать прямо сейчас, хотя я глубоко благодарен тебе за то, что ты согласилась на мое предложение. Послушай, Глория, нам предстоит еще многое вспомнить. Почему бы нам не сосредоточиться на этом? А о работе поговорим позже. У нас полно времени.

Она кивнула, отложила карандаш и снова оглядела переполненный зал.

— Я не была здесь… даже не припомню, как давно.

Пораженный, он взглядом указал на улицу.

— Но ты ведь живешь менее чем в трех кварталах отсюда.

Пожав плечами, она принялась за свой чай.

— Когда я была маленькой, у нас не было мелких денег. Ты и сам знаешь.

— Ну а сейчас? — Он кивнул на бумаги перед ней. — Все знают, что «моррисоны» хорошо продаются. Неужели ты отказываешь себе в небольших удовольствиях, например, в том, чтобы поесть время от времени в приличном заведении?

— Долги поначалу были просто невероятными — призналась Глория, не отдавая себе отчета в том, что не принято даме обсуждать такие вопросы с джентльменом. — Как только они были уплачены, пришлось делать ремонт дома, Джулия нуждалась в лечении, и я должна была вложить часть прибыли в дело. На меня работает несколько женщин-надомниц. Я хочу учредить для них пенсионный фонд. Знаешь ли ты… — она наклонилась вперед, и ее лицо осветилось такой страстью, о которой он и не подозревал, — …что у этих женщин нет профсоюза и никакой охраны труда?

Джонатан кивнул.

— Слишком много иммигрантов претендуют на рабочие места, отсюда и сложности.

— Но ты не прав! — Глория вспыхнула и слегка отклонилась назад, когда официант ставил перед ней тарелку с густым коричневым супом.

— Нет прав, я знаю, ибо лечу их детей. Я побывал в одном доме на прошлой неделе и обнаружил там целое семейство, заболевшее холерой. Их условия жизни невозможно даже описать.

— Я не могу оставить их без внимания, просто обязана помочь им. Если бы не открытки…

Он понял, что она имела в виду: «Лишь благодаря Господу Богу». Он сочувственно посмотрел на нее, не удивляясь этому. Глория всегда с состраданием относилась к другим, даже когда они едва ли заслуживали этого.

— Я помню, как однажды ты настояла, чтобы мы отдали наш ленч нищему.

— А он променял его на виски. — Она печально улыбнулась. — Ты рассказал мне об этом после.

— Но из-за того случая не стал думать о тебе хуже. Скорее, стал восхищаться тобой еще больше.

Что-то в выражении его лица снова смутило ее и заставило почувствовать свою беззащитность. Остановись, приказала она себе. Он хочет, чтобы ты помогла ему покорить сердце Сьюзен. Джонатан не воспринимает тебя никак иначе. Однако она старалась не смотреть в его сторону. Уж слишком близко он находился, такой красивый, такой обаятельный, такой желанный.