— И что? — С набитым ртом говорить не прилично, но кого это интересует.

— А вдруг прокляла? — Тихо спросил он.

— Мьяла прокляла? — Удивилась я.

— Ну полукровки тем и известны ж.

— Не поручусь за эту девушку, но я уже ела и пила у нее и все со мной в порядке. Так что нечего. — Хихикнула я.

— А нечисть как же? — Гант даже остановился.

— Гант. — Вздохнула я. — Вот руку на сердце положа, много ты от нечисти зла видел? — Он помотал головой отрицательно. — А добра? — Тоже нет. — И чего ты боишься ее? — Тишина. — У меня кухня чистая четыре дня стояла, пока я в отключке была, и ничего не произошло.

— Так нашим приглядом. — Неуверенно начал мужик, но я перебила.

— Вашим приглядом у меня черные горшки со двора не умыкнули. А нечисть своим собственным приглядом ни вредить, ни помогать не торопится. — Хмыкнула я.

— Да, жинка-то моя все дни тебя как только не костерила. — Я удивленно воззрилась на него. — Ну, говорит, «наследство-то промотать промотала на горшки дорогущие, а следить за ними не собираешься».

— Сходи к соседям своим по базару — лавка, где я те горшки заказывала предпоследняя в своем ряду, если с нашей стороны заходить, там семья работает, и сам посмотри, на что я наследство промотала. — Снова ухмыльнулась я.

— Зачем тебе вообще черные горшки? — Мы наконец, возобновили движение.

— Вот ты в печь горшок ставишь, он какой становится? — Весело спросила я.

— Черный.

— И красивая копоть получается? А я в печь сразу черный горшок ставлю, и из всей массы посуды сразу вижу ту, которая для готовки хороша. — Улыбнулась я.

— А белые тогда зачем? — Как-то подозрительно спросил он.

— Ты в подполе как ищешь где что?

— Со свечой хожу. — Пожал плечами сосед.

— А если не заметишь какой горшок — сливается же?

— Значит жене убирать, — довольно заржал собеседник.

— Ну а мне и свеча не нужна — света от двери хватает, и опрокинуть что-то сложнее, потому что белый и в темноте лучше видно.

На этой радостной ноте мы дошли до моей калитки. Я забрала свои четыре пирожка и отдала соседу мешок с его пирогами. Мы распрощались и он отправился восвояси, а я отправилась к себе.

Хотелось уже не есть, а жрать, так что первым делом я выпила воды и налила себе молока. Съела два пирога, предпоследний огурец и выпила половину молока. День медленно начал клониться к вечеру, а у меня был план. Не очень коварный, но очень для меня важный. Отрубаться еще на четыре дня не хотелось, а чистый дом хотелось очень, так что я решила вымыться сама и, наконец, переодеться, а потом вымыть мою комнату при помощи новоявленных способностей.

Я зашла в свою крошечную «прихожую», плотно закрыла за собой дверь и сняла обувку. Побежала занавешивать окна и, как только это сделала, скинула опостылевшую одежду. Раньше пребывание обнаженной доставляло мне определенное удовольствие: мое тело мне нравилось. Сейчас же из-за живота я не видела свои колени, грудь лежала на животе, грудная клетка покрыта прыщами и покраснениями и все это великолепие в живописных разводах. Запах от меня был соответствующий, но, видимо, пока я была в одежде и среди других людей я несколько принюхалась, так что сейчас отскоблить грязь вместе с кожей уже не хотелось.

Мой помывочный угол подвергся обследованию. Очень большая, хитро сконструированная бадья, сейчас, полная воды, за которой небольшой пьедестал и несколько ступенек в нее. Судя по размерам сооружения и ширине проходов в доме, сколачивали ее прямо тут.

Я встала на пьедестал и нерешительно замерла. При виде такой толщи воды, желание вымыться стало самым сильным из всех, что я на данный момент испытывала, и я не успела даже толком подумать и сформулировать просьбу, как вода поднялась из бадьи (не вся, конечно) и обволокла мое тело.

Скоро я вся, включая голову, была закрыта пеленой воды. Она перемещалась по телу, ощущения были фантастически приятными. Самое для меня удивительное было то, что мне не было тяжело дышать, хотя, готова клясться, что нос и рот тоже были в воде. Никак не меньше получаса я наслаждалась ощущениями.

Выразить пожелание о том, что неплохо бы дождаться меня в любом ведре на выбор, я тоже не успела. Едва я начала думать эту мысль, вода уже была в ближайшем к нам ведре.

Ощущение чистого тела было прекрасным. Одежда не была восхитительно нежной, но она была чистой, новой и радующей меня просто как никогда.

Радостная от чистого тела я отправилась к себе. Первым делом я скинула с кровати одеяло и подушку. Простынь положила на пол, закинула туда все тряпочное, что нашла, завязала в тюк из простыни, и дополнительно обмотала занавеской. Весь тюк, пыхтя как злобный ежик, стащила вниз, и оставила у крыльца. Наверх я шла уже с двумя ведрами воды и острым желанием сеять добро и причинять радость.

Произнесла просьбу вслух. Ничего не произошло. Произнесла с другой интонацией. Вода осталась в ведре. Я принесла еще два ведра и поставила их рядом с первыми.

Хотела было попробовать снова, но отвлеклась. Матрас, который лежал на моей кровати был набит шерстью. Грязной и слежалой, понятное дело. Но если такой матрас промыть водой, станет еще хуже, так что я задумалась. «Был бы у меня воздух», мечтательно протянула я про себя и увидела, как поверхность воды тронул ветерок. Конечно, стекла в окне не было, но ведра стояли так, что снаружи должна буря завывать, чтобы вода колыхнулась.

— Нужно вычистить и хорошенько взбить матрас. — Произнесла я, пока подозрение не растворилось в других мыслях.

Ничего не произошло. Меня постигло разочарование.

— Ну конечно, — возмутилась я. — Как надежду давать, так воздух первый, а как реально помочь — так у него лапки.

Матрас поднялся на пол метра над кроватью и стал активно сыпать пылью, насекомыми (живыми и мертвыми). Я, как громом пораженная, стояла и пялилась на это. Еще не ясная мысль пробежала в голове на тему местной магии и стихий.

Тем временем внутри всколыхнулось желание получить вычищенную спальню, и вода вытекла из ведер и облепила комнату, как недавно с кухней. Выглядело волшебно, ощущения были странные.

Солнце скрылось где-то за домом в комнате воцарился полумрак. Стихии закончили выполнять мои просьбы.

Довольная собой, я приволокла постельное белье и постелила на выбитый матрас, уложила новые подушку и одеяла.

Несмотря на догнавшую меня усталость, вынесла ведра с грязной водой, перекусила и только после этого легла спать. Это был самый приятный вечер с момента моего появления в этом мире: я была в чистой комнате, на свежем белье и в мягкой постели.

Глаза мои закрылись и я немедленно уснула, но снились мне родители. Безутешные, они впервые за несколько лет встретились, горько рыдая над моим телом. Худенькая фигурка в красивом свадебном платье лежала в роскошном гробу. Я, в своем нынешнем теле, висела рядом. Умоляла их не плакать, вот ведь она я, а там совсем другая девушка, «менее жизнеспособная». Кричала, ругалась, даже предметы пыталась опрокидывать. Но гроб опустили, похоронив Литту, и к этому моменту мама впала в настоящую истерику, а папа будто заморозился, безразлично глядя в одну точку перед собой. Я, все это время пытавшаяся дать знать о себе, тоже впала в истерику и, в конечном итоге, от нее проснулась.

В слезах, задыхаясь и мелко трясясь от этого, я резко села в кровати. После того, как мне удалось все-таки отдышаться, я легла на бок, подтянула колени поближе и до самого рассвета тихо плакала.

Уже потом, несколько лет спустя, я думала, что тот факт, что я смогла оплакать Ирину Петровну — вот так, спокойно, по-настоящему, мысленно попрощаться с родителями и признать, наконец, что это не сон и не видение изломанной девушки в коме, помог мне в дальнейшем.

Но тем ранним утром, когда светило показалось на чистом голубом небосводе, я рыдала, не издавая ни звука, тряслась всем телом то мелко, то крупно. Я грустила, впадала в истерику, злилась, требовала у местных богов незамедлительно вернуть меня в мой мир, не задумываясь даже о том, что мое тело уже похоронено, снова грустила, впадала в отчаяние. И, будто в жесте поддержки, небо стремительно заволокло тяжелыми низкими тучами и очень скоро, безо всякой раскачки и духоты, на землю обрушилась гроза.