Вода лилась стеной, закрывая обзор дальше собственной руки, в небе полыхали молнии, гром сотрясал мой домик. На фоне бушующей стихии я казалась себе мелкой, незначительной и это только усиливало мое отчаяние, а вместе с ним и дождь.

После очередной вспышки молнии я подскочила, как ужаленная, и пулей метнулась на улицу, на поле за моим домом. Я бежала вперед, пытаясь убежать от своего горя, от всего, что ждало меня впереди, кричала, ругалась, обвиняла во всем оба мира, где мне посчастливилось побывать. Наконец, выбившись из сил окончательно, я села, где стояла, а потом и легла на спину. Слезы пересохли, в голове чуть-чуть прояснилось. Опустошенная, я лежала под тугими струями дождя, ощущая, как вода, безо всяких просьб, исцеляет и успокаивает меня, вымывая из самых глубоких уголков души ту боль, что там еще осталась, не выплаканная мной сегодня ночью.

Не знаю, сколько времени прошло, но так же быстро, как тучи собрались и стали изливать на землю свое нутро, они разбежались в разные стороны, оставляя мне пронзительно синее небо и яркий теплый свет.

Какое-то время я просто лежала, отогревая тело и душу на местном солнышке (не знаю, как называется местная звезда, но память Литты на эту тему никаких инструкций не давала, значит, будет солнышко). Но вскоре поднялась. В крови бурлила решимость действовать. Делать хоть что-то. Пока я пребывала в истерическом беспамятстве, меня мало беспокоила чья бы то ни было, моя в частности, судьба. Но сейчас я отогрелась и пришла к сентенции, которую собиралась активно использовать в обозримом будущем. Ира мертва. Это плохо. Литта жива. Это хорошо. Но, отныне, у Литты будет характер Иры и еще немножко того, что Ира в родном мире себе позволить не могла по каким-либо причинам.

Хорошо знакомое желание действовать немедленно, которое захватывало меня всякий раз, когда я ощущала завершенность какого-то процесса, жгло изнутри. Я чувствовала себя всесильной, потому что у меня была воля к успеху. Обычно такое чувство оставалось со мной где-то до середины следующего длительного дела, требующего от меня много усилий, потом я возвращалась в обычное свое расположение духа.

Сейчас таким делом стало приведение в порядок, в соответствии с моими стандартами и понимаем, моего дома. Местные боялись нечисти, что всегда приходит в чистые дома. Придет ко мне нечисть? Ну и пусть! Отмою, будет чисть. В таком духе я рассуждала, двигаясь к дому.

Убежать особо далеко мне не удалось — только к кромке леса подобралась. Наверняка, круги по лугу нарезала.

По дороге к дому я снова наткнулась на смердящую постройку. Возле нее я остановилась, задумчиво рассматривая покосившийся и заметно подгнивший домик. Под ним, наверняка, огромная яма с нечистотами.

— Завалю. — Вслух серьезно обратилась я к домику. — К чертовой матери.

А потом произошло сразу несколько вещей, ни одна из которых не была для меня ожидаемой.

Во-первых, домик сложился, будто карточный, вызвав громкий плюх содержимого ямы. Во-вторых, поднялся просто жуткий смрад. В-третьих, земля, холмиком лежавшая слева, поднялась в воздух. Доски бывшего домика сами собой отъехали недалеко, а земля начала сама ложиться в яму и вмешиваться в нечистоты создавая дерьмовую воронку. Все длилось минут десять, после этого доски снова вернулись на место «замеса», разлеглись поровнее, а еще немножко земли припорошило доски сверху. Вонь заметно утихла, хотя не исчерпалась полностью.

Я хлопала на явление глазами и не понимала, что должна сделать по этому поводу. С одной стороны, тот факт, что мне не придется копошиться в этом руками — изумительно. С другой, получается какая-то хрень. То есть, я безумно рада, что земля на мои просьбы и нужды реагирует, как и воздух с водой. Но Литта, по ее же сведениям, была слабым визом воды. Откуда мне такая честь, если виз с двумя стихиями (снова по данным Литты) считался сильным, с тремя супер-сильным, с четырьмя — сильнейшим, но последнего такого никто из живущих сейчас даже не застал.

Решив разбираться с насущными вопросами сначала, с философскими — потом, я отправилась в дом.

На волне неожиданного успеха с туалетом (о том, где нужду справлять, пока новый не сделаю я малодушно не думала), я решила отмыть весь дом. Целиком. Сразу.

Просьбы к воде, как и вчера в спальне, услышаны не были. Но я поймала вчера этот момент: вода распространилась по комнате тогда, когда я прочувствовала свое желание спать сегодня ночью в чистой комнате. Причем, о моем понимании чистоты говорить не пришлось — стихия восприняла все сама.

Так что сейчас я остановилась на крыльце, устремив взгляд на колодец. Постаралась отпустить от себя все лишнее, не то чтобы «очищая разум», но выводя твердое желание иметь по-настоящему чистый дом на передний план. И, когда почувствовала пик этого ощущения, щедро поделилась им, отправляя посыл воде.

Какое-то время ничего не происходило, но, наконец, колодец загудел и скоро огромный поток воды вырвался из его недр, снося установленные сверху приспособления, и устремился к дому, закрывая его от моего обзора полностью, внутри и снаружи. Поскольку стояла на крыльце, мои ноги настойчиво облизывала стихия, намекая, что я мешаю. Я поспешила спрыгнуть с крыльца, чтобы дать стихии дорогу и только сейчас сообразила, что, во-первых, я опять вывалилась на «парадный» двор в ночной сорочке, а, во-вторых, на улице лежит куча всего, что было обильно полито грозой.

Если горшкам, гипотетически, должно быть глубоко фиолетово, то вот старой одежде и домашним тряпками очень даже плохо в этой связи. Горшки, как наименее проблемные, были оставлены лежать на солнышке ровными рядами. А ткань пришлось перебрать и признать ее очень условно пригодной к чему-то, кроме уборки. Чуток побродив в своем неподобающем виде по двору (толпы не собралось, несмотря на зрелище омываемого стихией дома), я подумала, что стоит попробовать наладить осмысленный контакт с воздухом.

Интуитивно, я ощущала, что так же как с водой с ним не пройдет, и поэтому начала пробовать разные варианты взаимодействий. Сперва я пробовала мысленно просить. Потом мысленно приказывать. Потом просить вслух. Потом вслух умолять, потому что вслух приказывать я не решилась. Но неизменно, всякий раз, я уточняла какую стихию я прошу просушить несчастные тряпки. И вот, когда я потеряла надежду на успех (по крайней мере, сегодня), я уселась на уже просохшую после дождя траву и без особого энтузиазма произнесла:

— Да просуши ж ты эти несчастные тряпки, — помолчала, — или тебе слабо не разорвать их и не потерять?

Что произошло? Правильно: шмотки тут же поднялись над землей и стали активно трепетать на ветру, локально образовавшемся на отдельно взятом пяточке.

Стараясь уловить момент, я попробовала повторить успех: поспорила со стихией, что передать мне вон тот горшок, не расколотив, он не сможет. И именно требуемое было у меня в руках. В точности то, что просила.

Решив, что отрубаться, так на месяц, я в такой же форме попросила тщательно, но без лишней грязи вычистить со всех сторон печь, а золу оставить на месте старой туалетной ямы.

Кушать хотелось уже зверски и я получила из подпола передать мне крынку молока и последний не съеденный пирожок, добытые в качестве результате проигрыша в очередном споре. Я ощутила, вполне четко, что стихия подаваном работать не намерена и это — исключительный случай.

К сведению я все приняла и отвалила, сидя в почти под самым забором на горке просушенной ветоши, треская добытый странным методом пирожок.

Готово все было уже после того, как светило встало в зенит. Вода, сама понимая, что дорогу размывать — плохо, удалилась куда-то за дом (я не стала проверять куда именно).

Войдя в дом я ахнула: чистота была такая, будто я в только построенный дом вошла. Окна сияли, все оставленные предметы были такими же сухими, какими я их последний раз видела, только чистыми. Дерево дома и мебели было светлым, чуть разнящихся оттенков, печь была белой, на которой темным пятном выделялась жарочная плита. В комнате, окрещенной мною гостиной было чисто, но мебель, похоже пришла в негодность. Я, конечно, изрекла сакральную мысль о прочистке воздухом, и мне даже помогли и на вид все стало не плохо, но проверять я не рискнула.