И тут, вереницы известных сюжетов станут почвой для мучительных грез, фоном новых болезненных реальностей. Герой во сне вынужден проживать чужую жизнь, полную разных событий. Невозможность проснуться, прервать поток этих событий, несет его в водоворот безжалостной судьбы, и ничего нельзя изменить. Просыпаясь утром, он целый день живет во власти страшных и кажущихся реальными ночных переживаний, каждый вечер надеясь, что чужая жизнь ему не приснится, но она снится снова и снова, иногда по нескольку суток кряду, внезапно прерываясь «на самом интересном месте».

На следующую ночь у него начинается другая ночная жизнь, безжалостная, иногда трагичная, редко легкая, а главное невероятно чужая, неприятная. Он начинает бояться приближения ночи, не хочет погружаться ни в какие приключения, где он, другой, вовсе не Гриша Клибман, главное действующее лицо. Он перестает принимать снотворное, которое считает виновником происходящего, но это уже не помогает. Кстати, а кто это «он» нового романа? Он, Гриша? Нет, не надо, чтобы там угадывался он сам. Ни к чему. Хотя какого бы он не изобразил мужчину, в нем вычитают так или иначе автора. На фига это надо? Может сделать не героя, а героиню. Гриша был уже во власти нового проекта. Быстрее бы начать писать. Пусть первая серия снов будет о шпионаже: он … или она — специальный агент. «Про шпионов» всегда интересно.

Пусть будет некий «Штирлиц». Надо влезть в эту шкуру, испытать эмоции того, кто носит вечную маску, прикидывается своим, а сам везде «не свой», даже для себя самого, то-есть и сам не знает, кто он на самом деле. Наверное надо в снах чередовать: то он, то она … так даже еще интереснее. Ложишься спать и не знаешь, кем обернешься в альтернативной реальности, в качестве кого выйдешь на сцену, какими будут декорации, но проблема в том, что это так или иначе — крест, он напишет роман-триллер. Вот как надо сделать. Гриша уже не мог ни о чем другом думать.

Серия первая — КГБ, вербовка агента, внедрение его в еврейские отказнические круги, место действия — крыльцо и вестибюль московской хоральной синагоги … большая коммунальная квартира в центре … героиня — фальшивая активистка. А что? Пусть он будет «она». Время действия — конец семидесятых, начало восьмидесятых — апогей маразма, антисемитизма, о перестройке никто не помышляет. Сидячие забастовки, иностранные журналисты, прессование и запугивание знакомых и она … живущая жизнью еврейки-отказницы, одного из лидеров правозащитного движения и вместе с тем … она внедренный в эту среду агент: наблюдения, отчеты, встречи с сотрудниками на оперативной квартире. Моральный мессадж? Легко ли торговать принципами? Легко. Потому что их просто нет. Циничная аморальная эпоха породила таких людей. Ни перед кем не стыдно.

Гриша все больше заражался своей идеей. Тем более, что такую девку он в свое время знал и очень даже хорошо. Стучала она или нет? Это вопрос. Неизвестно. Но теперь Грише было приятно думать, что «стучала», потому что расстались они не слишком хорошо, Грише эта баба стала резко несимпатична, и сделать из нее стукачку-сексотку ему даже захотелось. Эта сволочь вполне могла …

Только надо за собой следить. Иногда картинки в его мозгу складываются в сценарий, а не в роман. Ни к чему, чтобы в голове скользила камера: крыльцо и вестибюль синагоги, приемная Верховного Совета … квартира … Зря он так за это берётся. Зря. Ну, что он с собой мог поделать: всё сначала виделось сменяющимися картинками, в картинки вкладывались лица и фигуры, потом людям в кадре придумывался характер и судьба. Надо наоборот наверное … Надо, надо … он просто не умеет писать. Мастер нашелся. А первой героине он уже придумал имя и остановить письмо было теперь невозможно:

Люба часто вспоминала, как ее, подумывающую об увольнении по «собственному желанию» из радиотехнического техникума, где она преподавала историю партии, — «а что, Исаия уволили, не дай бог до меня очередь дойдет …» —, ни с того ни с сего вызвали в КГБ. Хотя … вовсе это было не «ни с того, ни с сего», конечно это было из-за Исаия, который подал на выезд в Израиль. У них была любовь, может он бы даже на ней женился, но слишком боялся, как бы Люба с маленькой дочерью не стала для него препятствием к отъезду. Уехать было для Исая важнее, чем она. Что уж тут говорить. Ну, пошла она: пятница, два часа дня … третий подъезд. Люба показала дежурному в форме паспорт, никакой повестки у нее на руках не было. Ей позвонили и вежливый мужчина, представившийся Андреем Ивановичем, просто пригласил ее на беседу. Как будто она могла отказаться. Пошла … в кабинете ее ждал молодой ухоженный мужчина. Ну да, таким она себе его и представляла:

— Рад, что вы нашли время со мной повидаться, Люба … можно вас так называть? Без церемоний … Люба кивнула, и почувствовала, что ей даже ему ответить трудно. Во рту пересохло. Меня зовут Андрей Иванович … фамилия моя вам ничего не скажет …

— Да, да, конечно. Я тоже рада с вами познакомиться. Вот зачем она это сказала? Ни хрена она не рада …

— Люба, нам известно, что вы плотно общаетесь с Исаем Горячевым. Так, ведь?

— Так. Ну и что?

— Ничего. Я просто уточняю. Исай Горячев подал на выезд из СССР в Израиль для воссоединения с семьей. Так?

— Так. У него там брат.

— Нет, Люба, у него там никакого брата нет, и вы это прекрасно знаете. Как и многим другим евреям Исаю прислано подложное приглашение.

— Ну и что? Зачем мы об этом говорим? Все знают, что уехать из страны можно только для воссоединения с семьей. Антисемитизма у нас нет, это просто клеветнические измышления западной пропаганды. Люба вдруг осмелела.

— Хорошо, Люба. Вам неприятно говорить о подлоге, не надо. Но вас, лично как еврейку, когда-нибудь притесняли? Лично вы испытали на себе пресловутый антисемитизм? Вы красивая молодая женщина, закончили институт, работали. Никто вас с работы не выгоняет, вы сами думаете об увольнении, обсуждали это с подругами … Так?

Боже, откуда он знает, что она обсуждала с подругами? Ничего себе: подруги называется … какая-то падла настучала. Понять бы кто? И еще Любу раздражало его бесконечное «так». Обсуждать с гладким парнем антисемитизм ей тоже не хотелось. Понимал бы он чего … Ее не выгнали с работы, а Исая выгнали … в тюрьму не посадили, но … из техникума быстренько выперли. Он, что, этого не знает?

— Исаия же выгнали… не успел он подать … сразу вышвырнули вон …

— Ну, это-то как раз нормально. Разве государство может доверить воспитание подрастающего поколения человеку с совершенно чуждой нашему строю идеологией? Разве администрация техникума могла быть застрахована, что он не будет в своих лекциях порочить советский образ жизни? Исай по-моему устроился на работу. Так?

— Так. Он работает истопником в котельной, а преподавал физику … куда там ему идеологию было вставлять, в физику-то? А сейчас он на своем месте? Так? Любу уже несло …

— Люба, не будем спорить. Мы к вам давно присматриваемся. Вы человек выдержанный, умеете себя вести, много раньше занимались комсомольской работой, избрали своей профессией Историю Партии. Вы убежденный советский человек, на которого, как нам кажется, можно положиться. Так? Вам не безразличны судьбы Родины, не безразличен ее имидж на Западе …

Он считает ее «советским человеком»? Любе было смешно его слушать. Только за прошлый 79 год из СССР выехали почти 150 тысяч человек. В 75 году было подписано Хельсинское соглашение о Правах человека, на будущий год Москва ждала Олимпиаду … с евреями никто не хотел связываться, но с другой стороны …надо было и любимым арабам угодить. Сложное было положение у Андреев Ивановичей … евреев следовало давить, но по-тихому, только особенно ретивых. Люба молчала, никак не отреагировав на «советского человека».

— В создавшихся условиях мы бы хотели рассчитывать на вашу помощь. Вы, ведь, благодаря близкому знакомству с Исаем, прекрасно знакомы с теми, кто подал на выезд. Вам известно кто именно вовсе не планирует ехать в Израиль, а собирается иммигрировать в Америку. Многим из этих людей в выездной визе по разным причинам отказано. Вот о них, об их планах, о том, как иммигранты устроились в Америке и Израиле, вы бы нам сообщали … это совсем нетрудно … Где-то раз в месяц мы бы с вами встречались в непринужденной обстановке.