Гавриил Васильевич Жуков сам потом признал ошибочность подобного рода действий, понял, что так командовать нельзя. И больше никогда не пытался ставить боевые задачи таким способом, как в день своего вступления в новую должность.

Здравый смысл удержал Г. В. Жукова и от опасной в тогдашней обстановке ломки сложившейся системы управления войсками. Перестраивать ее было не время. Если в создавшихся условиях имело смысл подчинить флоту слаженную армию, то подчинение морскому командованию отдельных дивизий и полков никак бы себя не оправдало.

Возникшие было недоразумения и неясности устранились в течение одного дня. Приморская армия, как таковая, сохранилась в прежнем виде. При этом Г. П. Софронов, оставаясь командармом, стал также заместителем командующего ООР по сухопутным войскам.

Сенерал-лейтенант Софронов и контр-адмирал Жуков — люди очень несхожие по складу характеров, но оба беззаветно преданные делу и долгу — сумели быстро прийти к общей точке зрения по организационным вопросам. Поменявшись местами начальника и подчиненного, они (что далеко не всегда бывает в подобных случаях) работали в дальнейшем слаженно, дружно.

Вслед за командующим были назначены члены Военного совета оборонительного района. Ими стали дивизионный комиссар Ф. Н. Воронин (он ведал вопросами, касающимися сухопутных войск), моряк бригадный комиссар И. И. Азаров, прибывший из Москвы, и первый секретарь Одесского обкома партии А. Г. Колыбанов. В Военном совете Приморской армии Воронина заменил М. Г. Кузнецов недавний секретарь Измаильского обкома, а теперь бригадный комиссар. Это был живой, общительный человек. Он хорошо знал район Одессы, местные условия и охотно брался решать трудные вопросы, связанные со снабжением армии.

— Начальства стало многовато! — добродушно ворчал иной раз Георгий Павлович Софронов.

Но командарм был удовлетворен тем, что может сосредоточиться на руководстве боевыми действиями войск: введение командующего оборонительным районом отошли "городские" вопросы — местное военное производство, снабжение населения, комендантская служба и многое другое.

Жуков уважительно относился к Софронову как к старшему по званию и годам. Чувствовалось это даже в мелочах. Например, в столовой Военного совета, где Софронов не садился больше во главе стола, не занимал этого места и Жуков. Оно обычно пустовало, а они сидели напротив друг друга.

С созданием Одесского оборонительного района по-новому стали называться должности еще некоторых знакомых читателю лиц, хотя круг их обязанностей оставался, по существу, прежним. Комбриг В. П. Катров, например, стал заместителем командующего ООР по военно-воздушным силам (звучало это громко, но ВВС оборонительного района составлял все тот же один 69-й истребительный авиаполк), генерал-майор А. Ф. Хренов — помощником командующего ООР по оборонительному строительству.

Относительно себя я узнал, что являюсь также заместителем начальника штаба ООР. Другим заместителем Г. Д. Шишенина на его новом посту стал капитан 1 ранга С. Н. Иванов, но не по совместительству, как я, а с освобождением от прежней должности. Начальником штаба военно-морской базы вместо него был назначен капитан 3 ранга К. И. Деревянно.

В Одессе тогда не очень заботились об официальном оформлении назначений и перемещений, которые решались на месте. В телеграмме из Севастополя, где сообщалось об утверждении Г. Д. Шишенина начальником штаба ООР, говорилось: "Вместо Шишенина генерал Софронов назначит сам". Эта телеграмма пришла дня через два после того, как я выполнил устное распоряжение взять бразды правления штабом в свои руки. А приказа о своем назначении начальником штарма Приморской, насколько помню, тогда вообще не видел.

Командарм высказал пожелание, чтобы я, во всяком случае пока не станет немного спокойнее на фронте, никому не передавал оперативный отдел. Таким образом, за мною остались и главные из прежних обязанностей.

Обстановка действительно требовала, чтобы у кого-то концентрировались все данные о фактическом положении дел на нашем фронте. Я непрерывно впитывал в себя эти данные из всех возможных источников, не полагаясь на одни донесения, "аккумулировал" их и постоянно спрашивал себя: все ли знаю, точно ли знаю? Понял: это важнейшая моя задача — держать теснейшую связь с секторами обороны, всегда быть в состоянии доложить обо всем, что там происходит и может произойти.

Естественно, мне и раньше требовалось быть в курсе всего, что касается управления войсками, использования кораблей и авиации, распределения боеприпасов, изыскания резервов. Тут вникать во что-то новое не пришлось. Просто стало больше прав, самостоятельности — многое мог решать сам.

Но у начальника штарма хватало и других дел, о существовании которых я за последние недели, занятый только непосредственно фронтом, почти забыл. Приходили со своими вопросами и медики, и финансист, и представители остальных служб. Тыловики продолжали эвакуацию не нужного для обороны имущества, и этому тоже надо было уделять внимание. Ждали утверждения разные планы, заявки, акты. Казалось, война, а тем более обстановка осажденного города, заставит людей писать меньше бумаг. Однако хозяйственники оставались верны себе: если уж АХО что принимал, передавал или списывал, то по всей форме!

Не спорю, вероятно, так и следовало делать. Но, вынужденный заниматься и "небоевыми" вопросами, я с завистью вспоминал выдержку Гавриила Даниловича Шишенина, которому все это, может быть в силу многолетней привычки, как будто не так досаждало.

* * *

Когда усилились вражеские воздушные налеты, штаб Приморской армии переселился — еще до создания ООР — из дома Строительного института в оборудованное рядом подземное помещение.

Заботами генерала Чибисова старое хранилище коньячного завода было превращено к тому времени в хорошо оснащенный командный пункт, имевший даже автономный источник электроэнергии и прикрытый снаружи бетонным колпаком. Оперативному отделу и разведчикам отвели "третий этаж", считая сверху, так что мы оказались дальше всех от поверхности земли. Наш отдел получил большую комнату-каземат, а для меня отгородили фанерой "каюту", где поместились рабочий стол, койка, телефоны.

Вентиляция исправно подавала свежий воздух, но все равно сильно чувствовалась застарелая сырость. С поверхности не доносилось никаких звуков (не слышны были даже близкие разрывы бомб). Если долго не выходить наверх, терялось представление о времени дня.

В каземате никогда не выключался электрический свет, постоянно звонили телефоны. Отдыхали урывками — когда придется. Тот, у кого появлялась возможность поспать час-другой, располагался на устроенных в этой же большой комнате нарах. А когда такой возможности не было, сгоняли усталость под душем, благо он находился рядом, на том же этаже подземелья.

Заботу о том, чтобы люди все-таки регулярнее отдыхали, не забывали пообедать, — словом, о поддержании работоспособности личного состава, взял на себя батальонный комиссар П. И. Костенко, назначенный в оперативный отдел военкомом.

После того как ушел из штаба В. Ф. Воробьев и его должность перешла ко мне, начальником 1-го отделения стал майор М. Ю. Лернер. Его помощником оставался старший лейтенант Н. И. Садовников, на котором держалась текущая оперативная документация. Садовникову реже, чем кому-либо, удавалось выбираться наверх.

Зато наши направленны — капитаны К. И. Харлашкин, И. Я. Шевцов и И. П. Безгинов — проводили большую часть времени в войсках. Харлашкин был прикреплен к Восточному сектору, Шевцов — к Западному, Безгинов — к Южному. Понятно, не исключались в экстренных случаях задания и по другим направлениям. Но обстановку в своем секторе каждый был обязан знать досконально.

Со временем направленцы освоились в секторах так, что могли и ночью, без всяких проводников, добраться до любого батальона. Через этих офицеров штарм и командование армии во многих случаях получали самые точные и достоверные данные о положении на отдельных участках фронта, быстро узнавали о конкретных нуждах частей и подразделений, обо всем, что требовало немедленных решений и действий.