* * *

Наваливались заботы, связанные с новой перегруппировкой войск. Требовалось безотлагательно вникнуть в положение дел на тех направлениях, от которых в известной мере отвлекла внимание организация контрудара.

Однако, чем бы ни приходилось заниматься, какие бы новые тревоги, осложнения, трудности ни появлялись, на душе было празднично. Такое же настроение чувствовалось у всех вокруг, в том числе и у тех, кто приезжал из других секторов.

Приморцы воспрянули духом, узнав, что в Одессу прибывает новая дивизия. Люди сделали все, чтобы продержаться, пока она вступит в общий боевой строй, и теперь, когда противнику был нанесен крепкий удар с нашего плацдарма, испытывали чувство окрыляющей гордости. Осажденная Одесса показала, что она не только неприступна для врага, но и способна отбрасывать назад целые дивизии фашистских захватчиков.

В штарме сходились на том, что 13-ю пехотную дивизию противника мы на этот раз, по-видимому, доконали. И действительно, в дальнейших боевых действиях под Одессой она практически не участвовала. Крепко досталось и 15-й пехотной, хотя она, вероятно, понесла относительно меньшие потери.

Точно определить урон, нанесенный противнику за день контрудара, было, конечно, невозможно. Нашим командам пришлось похоронить около двух тысяч румынских солдат и офицеров. Несколько сот человек сдались в плен.

Через день в частях читали приказ войскам Одесского оборонительного района, подводивший итоги контрудара.

"Только по предварительным данным, — говорилось в нем, — дивизии захватили трофеи: разных артиллерийских орудий — 33, станковых пулеметов — 110, автоматов и ручных пулеметов -113, минометов — 30, винтовок -1150, мин — 15 000, снарядов — около 4000".

Этот перечень был еще далеко не полным. В приказ не попали 6 трофейных танков. Орудий в конечном счете оказалось 38, а винтовок — более 2 тысяч. Сбором трофейного имущества несколько дней занимался батальон выздоравливающих. Многое сразу же находило применение. Армии не хватало, например, телефонного кабеля, и в хозяйстве майора Богомолова оказались нелишними сто километров провода с неприятельских линий связи.

О поражении, нанесенном на подступах к Одессе двум вражеским дивизиям, о взятых трофеях оповестило страну Совинформбюро. Но, разумеется, еще до этого узнал о победе своих защитников наш город.

Тракторы-тягачи прибуксировали по главным одесским улицам захваченные за Большим Аджалыкским лиманом дальнобойные орудия. На их длинных, стволах и броневых щитках бойцы написали мелом: "Больше стрелять по Одессе не будет!" Этот своеобразный парад принимал весь город — на улицы высыпали стар и млад.

Идея показать одесситам орудия, принесшие им столько бед и горя, а теперь отбитые у врага, принадлежала, кажется, дивизионному комиссару Воронину. И Одесса выражала свою радость темпераментно, горячо.

Обстрел города, порта и подходов к нему с северо-востока прекратился полностью. В этом и заключался главный результат сентябрьского контрудара. Вытеснение врага с побережья Одесского залива означало конец такого положения, когда каждое судно еще на пути к нам оказывалось под артиллерийским огнем.

У противника, правда, сохранялась возможность обстреливать Одессу с юга из-за Сухого лимана, а также с запада — со стороны Дальника. Но оттуда он стрелял по площадям, не видя целей. Это казалось уже не таким страшным после того, как город избавился от губительного огня, корректируемого с побережья и с высот между северными лиманами. А до порта, как и до района Пересыпи, снаряды теперь вообще не долетали.

Почти двое суток обстрела не было и с юга. Наши разведчики и штабы дивизий докладывали о перегруппировке частей 4-й румынской армии. Еще 22 сентября противник начал спешную переброску резервов на восточное направление, явно опасаясь, что наше наступление там будет продолжаться. Атаки врага в других секторах не прекратились, но стали как-то неувереннее. Об отдельных участках фронта в дивизионных оперсводках впервые за долгое время говорилось: "День прошел спокойно".

Но если наш контрудар и вызвал в неприятельском стане некоторое замешательство, рассчитывать на то, что теперь оборонять Одессу станет легко, не было оснований, Соотношение сил противника и наших, с учетом пополнивших Приморскую армию 157-й дивизии и 3-го морского полка, выражалось более или менее точно формулой: четыре к одному.

Объявляя благодарность всему личному составу частей и кораблей, участвовавших в операции 22 сентября, и предлагая командирам и военкомам представить особо отличившихся к правительственным наградам, Военный совет ООР призвал защитников Одессы к мужеству и стойкости.

Контрудар 22 сентября навсегда остался для меня одним из тех событий, которые, вопреки тогдашнему тяжелому положению на юге (об остальном фронте мы знали меньше), укрепляли веру в близящийся перелом в общем ходе войны. В этом смысле скромный вообще-то боевой успех, достигнутый в Восточном секторе, как бы перерастал масштабы Одесской обороны.

Операция, проведенная с целью улучшить обстановку на правом фланге нашего плацдарма и избавить город и порт от артиллерийского обстрела, сыграла свою роль в дальнейшем развитии совместных действий армии и флота.

Черноморцы по праву гордились десантом у Григоръевки — первым (если не считать десанты на Дунае) из многих, которые им довелось высаживать за войну. Высадка его действительно прошла успешно и, очевидно, дала морякам опыт, полезный для будущего. Однако поддержку флота мы ощутили прежде всего в том, что он сумел в сложных условиях, при усиливавшихся ударах противника по морским коммуникациям, исключительно быстро и без потерь перебросить в Одессу с Кавказа 157-ю дивизию. Тут много значил каждый выигранный день.

Переход кораблей с войсками был организован так, что выделенная Ставкой дивизия сошла на одесскую землю раньше, чем мы могли рассчитывать. Войскам, наносившим контрудар, хорошо помогли флотская авиация, базировавшаяся на аэродромах Крыма, корабельная артиллерия и, конечно, береговые батареи. Опыт взаимодействия с этими силами флота, накопленный за полтора месяца отражения вражеских атак, позволил уверенно вести совместные с ними наступательные действия.

Одесса, избавившаяся от обстрела со стороны северных лиманов, жила под впечатлением нашего контрудара. Чтобы понять, что значил для приморцев этот успех, надо представить, каких усилий стоило полтора месяца отбивать изо дня в день ожесточенные атаки и как горько было сознавать, что враг все-таки постепенно оттесняет нас все ближе и ближе к городу. И вот, получив долгожданное подкрепление, мы смогли не только потеснить врага, но кое-где и обратить его в бегство.

Имей армия возможность наращивать введенные в наступление силы, успех можно было бы развить. Даже в штарме кое-кому начинало казаться, что контрудар в Восточном секторе может перерасти чуть ли не в разгром осадившей Одессу неприятельской группировки — быстрое продвижение войск на ограниченном участке порождало иллюзии…

— Сейчас-то можно продвинуться еще, а что станем делать потом? — ворчал чувствовавший такие настроения Софронов перед тем, как отдать Томилову приказ о прекращении преследования противника.

Наверное, и сам Георгий Павлович, как ни сознавал он, что пора остановиться, должен был подавлять в себе внутреннее сопротивление этому решению. Нелегко командарму останавливать войска, охваченные боевым наступательным порывом!

Впервые с начала Одесской обороны (раньше это исключалось по обстановке) Военный совет армии счел возможным собрать у нас на КП командиров и комиссаров дивизий, а также некоторых частей. Анализируя положение в секторах, командарм прежде всего обращал внимание на слабые места, возникающие не от недостатка резервов или боеприпасов, а от того, что не все еще научились по-настоящему воевать: не везде активно велась разведка, плохо прикрывались стыки, много недоделок имелось в инженерном оборудовании рубежей…