Вывеску-то он, оказывается, оставил у Люттояна. Рано утром, еще до того, как они пошли к Тидеману, он отвязал дощечку от руля и, повернув надписью к стене, поставил у сарая. Кто-то когда-то ведь должен сказать — шутке конец! Но Люттоян поднял вывеску с земли и прибил большими гвоздями к стене. «На память», — еще сказал. Юрген подумал: «А ведь старик до этого ничего про вывеску не говорил. И про грибы, и про транзистор, и про пятерки спрашивал, но ни разу не спросил про вывеску „Нойкуков — Новосибирск“. Раз старик, как уже доказано, не был слеп, то этому можно дать только одно объяснение: он сумасшедший». Но тут кто-то другой в голове Юргена попросил слова и сказал: «Именно потому ты и хочешь туда. Одного сумасшедшего тянет к другому сумасшедшему. Ты же пустился в путь ради Сусанны Альбрехт? Чего же ты?»

«Разве?» — ответил Юрген.

Этот, что сидел у него в голове, вроде бы обиделся и теперь молчал. Юрген подождал немного, но никто не отозвался.

«Эй, — позвал он, — ты чего это?»

«Катись-ка ты! — сказали там наверху, — Это же твоя невеста!»

«Не может этого быть, — сказал Юрген. — Так быстро все не делается. Ни в одной кинокартине этого нет. Разве что у Казановы в книге Удо Шлорфа. Там это так же быстро происходит, как у кроликов: другой город — другая девчонка».

Юрген так долго думал о Сусанне Альбрехт, что даже хорошо себе ее представил. Но что-то голова у него не закружилась и теплая волна не захлестнула его. Да и весь мир не стал ни чуточки милей, как оно бывало прежде! Мороженое по-прежнему было невкусное, но сардельки — в норме. «Что ж, посмотрим. Наверное, я просто отвык. Но ведь так же не годится — взять да убежать, ничего не сказав! Да-да, надо ее найти!»

Приняв решение, он примкнул к демонстрации махровых полотенец и бикини, направлявшейся на пляж. Перед ним на солнцепеке вышагивал высокий дядька с невероятно белыми ногами и спорил с женой относительно дурных привычек семейства Кёкериц. Муж считал, что Кёкерицы уже отдыхали в Рёригке, а жена твердо придерживалась мнения, что Кёкерицы на время отпуска снимают квартиру только в Цинцовице.

На одном из маленьких балкончиков сидел парень с транзистором огромных размеров. Оттуда неслась не совсем приличная песенка: «Курить в лесу запрещено. Целовать в лесу — разрешено».

Дойдя до моря, юный смотритель дамб и плотин встал на крутом берегу. Взгляд его скользил поверх людских голов и волн морских. Голов было многовато, однако и море проглядывало. Он стреножил белого коня и крупными шагами направился вниз, приветствовать родную стихию…

Вниз прибыл некто Юрген Рогге из Нойкукова. Он, видите ли, искал известную гитаристку Сусанну Альбрехт. Отдыхающие курортники из Кримичау, Любенау, Пренцлау не обращали никакого внимания ни на смотрителя дамб и плотин, ни на молодого человека, ищущего свою невесту. Они натирались кремами для загара, слушали «отпускную волну», играли в волейбол или нежились лежа на песке. Рогге в своих маршевых «кларках» топал между распростертыми телами и был при этом очень похож на знаменитого путешественника-естествоиспытателя! По заказу телевидения он плавал на своей «Калипсо» от одного лежбища тюленей к другому. «Подобные дикие лежбища, — объяснял при этом диктор, — последнее прибежище великолепных и миролюбивых созданий. Но долго ли еще? Вон там вы уже видите грозных предвестников современной цивилизации». Камера резко панорамирует, и зритель видит два пустых шведских пакета из-под молока и баллончик аэрозоля, покачивающиеся на воде.

Прошел час, и Юрген не выдержал! В купальниках девушки еще больше походили друг на друга, чем в джинсах или платьях, занимались они одним и тем же и напоминали большой девичий цех.

Белого коня, конечно, тоже как не бывало. Но «козел» стоял на месте целый и невредимый. Под вывеской, строго запрещавшей стоянку. В окне как раз над ним сидела все та же сердитая женщина.

— Давно пора тебе убраться отсюда! Вот-вот муж вернется…

— Если бы вы знали, как я бежал! сказал Юрген, подумав, что, может быть, стоит подсмотреть из-за ближайшего угла, придет ли вообще этот грозный муж. Нет, подсматривать нехорошо. А вдруг она на самом деле очень хорошая женщина, умеет печь вкусные пирожки?

После обеда он выкупался на маленьком пляже близлежащей рыбацкой деревни. А вечером еще целый час бесцельно бродил по улицам Рёригка. Потом поехал на молодежную турбазу. Директор очень испугался и тут же достал список заявок.

— Да нет, я никакой заявки не подавал, — успокоил его Юрген. — Так просто проезжал мимо, турист-одиночка.

— Вон оно что, — с облегчением вздохнул директор. — Мы ведь загружены сверх всякой нормы.

Перед главным зданием сидела группа парней — шестого или седьмого класса. Все дружно писали открытки. Очень было похоже на классное сочинение.

— Эй, братва! — крикнул Юрген. — Пишите: «Доехали хорошо. Погода прекрасная». Погода — с большой, прекрасная — с маленькой.

— Ребя! Гляди! Отличник к нам явился! — сказал один из мальчишек.

— Угадал, — сказал Юрген. — Оценка правильная и соответствует действительности. Если вы уступите мне койку, я всем продиктую открытку домой. Шестьдесят четыре разных у меня в запасе. Усекли?

— У нас мест нет, — сказал один светловолосый.

Но ему сразу возразил тот, который разглядел в Юргене отличника:

— Нет, есть. Койка Якова Домко свободна.

— Как же это случилось? — спросил Юрген. — Где же вы потеряли старого, доброго Домко?

— Родители за ним приехали. Тетка из Билефельда у них гостит.

— Ай-ай-ай! Какая добрая, хорошая тетка! Нежданно-негаданно вдруг взяла и приехала! Хорошие тети живут в ФРГ. В ФРГ живут хорошие тети… Может, мне вашего учителя спросить?

— Вон он, видишь, в боксерской стойке.

И впрямь неподалеку молодой человек в спортивной майке прыгал вокруг рыжего парня, как обычно прыгают боксеры.

— А зовут?

— Никель.

— Вы сами-то откуда?

— Из Любенау.

— Как же вы дальше-то будете жить? — сокрушенно спросил Юрген. — Ваш Шпреевальд скоро совсем засыплют: дыни будут разводить. Плантация дынь. Понятно?

Кое-кто из ребят рассмеялся, но только очень немногие. Юрген быстрыми шагами направился к учителю. Тот сучил кулаками около носа своего партнера, приговаривая:

— Чемпион набирает очки. Его левая прямая обеспечивает ему успех…

— Извините, — сказал Юрген, все еще находясь под впечатлением решительных слов чемпиона, успешно защищающего свой чемпионский титул.

— …и во второй раз гонг спасает претендента от нокаута, — проговорил учитель. — И вы желаете?

— Не представится ли у вас возможности, — сказал Юрген, — понимаете…

— Представляется. Весь первый этаж в нашем распоряжении, — ответил учитель. — Помолчать можешь?

Ночью на небесах, должно быть, приняли новое решение относительно метеорологических условий. Когда Юрген пришел на пляж, с севера дул беспокойный холодный ветер и взбивал небольшие волны. Несколько туристов-моционщиков (ранние пташки) стойко топали по прибитому волной песку. А пришедшие принимать солнечные ванны с недоумением поглядывали на резко изменившийся пейзаж, прижимая к груди свои пледы и простыни. Дежурные пловцы, члены спасательной службы, встретили крепкую волну с обычным для них хладнокровием — подняли сигналы штормового предупреждения и исчезли. Купаться запрещено!

Вот так и всегда. Во-первых, купаться в Балтийском море можно хорошо, только когда волны. Во-вторых, когда волны, купаться запрещено. Всегда так!

— Но мы поборемся с штормом, без страха ринемся в бушующую стихию! — проговорил Юрген, это отчаянное дитя суши.

Быстро раздевшись и не успев еще замерзнуть, он плюхнулся в воду, прежде чем появились предостерегающие сигналы разума. Так всегда и бывает: сначала человек плюхается в воду, а потом уже разумно рассуждает. Как хорошо! Как все просто! Ведь вдруг тебе уже восемьдесят стукнет, а ты еще ни разу не купался в штормовом море! Дорогие мои, так ведь тоже нельзя! И Юрген бросился в пенящийся прибой, нырял, как тюлень или дельфин, взмывал на гребень волны, летел вниз, пыхтел, кряхтел, отдувался, даже закричал, как чайка, и заревел: