— Ну тогда… дайте-ка подумать. Нет, мистер Изи, я подумаю об этом после. Сейчас у меня голова просто раскалывается от боли.

— Я подумаю за вас, ангел мой. Что вы скажете об имени Джон?

— О нет, мистер Изи! Это такое распространённое имя!

— Что свидетельствует о его популярности, моя милая. Джон — имя библейское, так звали апостола и самого Крестителя. Среди пап римских было также немало Джонов. Это имя королевское — целая дюжина королей носила имя Джон. Кроме того, оно кратко и звучит честно и мужественно.

— Всё это верно, дорогой, но ведь его будут звать Джек!

— Ну и что же? У нас немало знаменитостей с именем Джек. Взять хотя бы… как бишь его… Джек — Потрошитель великанов, Джек — Бобовое зерно и Джек… дай Бог памяти… как его?

— Джек — Мальчик-с-пальчик, — подсказала миссис Изи.

— И Джек Кед, великий бунтовщик, и Трёхпалый Джек, знаменитый негр. Да, и ещё не забудьте, мадам, Джек Фальстаф, честный Джек Фальстаф, забавник Джек Фальстаф…

— Вы говорили, мистер Изи, что позволите мне самой выбрать.

— Разумеется, дорогая, я предоставляю это право вам. Поступайте, как знаете. Но согласитесь, что лучше имени Джон вам не найти. Не правда ли, ангел мой?

— Ну вот, всегда так, мистер Изи, сперва вы предоставляете мне право решать самой и просите меня поступать, как я считаю нужным, а потом всё выходит по-вашему. И сейчас я уверена, что ребёнка окрестят Джоном.

— Нет, милая моя, будет так, как вам захочется. Но мне только что пришло на ум, что и среди греческих императоров было несколько Джонов. Однако решайте сами, дорогая.

— Нет, нет, — возразила миссис Изи, которая была больна и не могла больше противиться мужу. — Я согласна, я знаю, что будет так, как и всегда. Моё право решать похоже на то, как родители дарят детям золотую монетку: она как будто принадлежит им, но тратить её они не могут. Умоляю вас, пусть сын зовётся Джоном.

— Ну вот, душенька, разве я вам не говорил, что вы согласитесь со мной по зрелому размышлению? Я так и знал. Я дал вам право выбора, и вы сами назвали его Джоном. Так что мы оба пришли к общему мнению, и этот вопрос можно считать решённым.

— Мне хотелось бы немного поспать, мистер Изи. Я себя неважно чувствую.

— Как вам угодно, дорогая, — ответил муж, — и всегда поступайте по-своему. Мне доставляет величайшее удовольствие уступать вашим желаниям. Спите спокойно, голубушка, а я пока погуляю в саду.

Миссис Изи не ответила, и философ вышел из комнаты. Как и следовало ожидать, на следующий день мальчика окрестили Джоном.

Читатель, верно, уже заметил, что все мои первые главы, как правило, коротки, но по мере развития действия они становятся длиннее. Я упоминаю об этом факте в качестве доказательства моей скромности и робости. Не так ли и птенчик, впервые покинувший родное гнездо, сначала чистит свои пёрышки и делает коротенькие пробные полёты? Как тот птенчик; я со временем обретаю уверенность и устремляюсь в полёт над горами и долами.

О детстве нашего героя трудно поведать читателю что-нибудь интересное — у всех детей оно протекает одинаково, пока они не подрастут. Поэтому мы не будем долго распространяться о младенческой поре Джека Изи: он сосал материнскую грудь, срыгивал молочко, за что нянька осыпала его благословениями и называла голубчиком, спал и опять сосал. По утрам он кричал петухом, орал, когда его купали, пялился на пламя свечи, гримасничал от дуновения ветерка на прогулках. В этих невинных забавах прошло шесть месяцев, когда он вырос из пелёнок и был облачён в коротенькие рубашонки. Но в этот период миссис Изи была вынуждена отказаться от кормления ребёнка, так что возникла необходимость подыскать ей замену.

Другой человек на месте мистера Изи довольствовался бы рекомендациями врача, для которого главная забота — чтобы у кормилицы был достаточный запас полноценного и питательного молока, но не таков был мистер Покладистый: он был философом, да к тому же в последнее время увлёкся краниологией[1], вот почему, беседуя с доктором Миддлтоном, он пустился в рассуждения с учёным видом о нежелательных последствиях кормления ребёнка из сомнительного источника.

— Кто знает, — заметил он, — может быть, мой сын впитает вместе с молоком кормилицы самые низкие пороки, свойственные человеческой натуре?

— Но я осмотрел кормилицу, — ответил доктор, — и могу с уверенностью рекомендовать её.

— Этот осмотр лишь предваряет другой, более важный, — заявил мистер Изи. — Я проведу его сам.

— Кого это вы собираетесь осматривать, мистер Изи? — воскликнула жена, лежавшая в постели.

— Кормилицу, моя дорогая.

— Осматривать что, мистер Изи? — продолжала жена.

— Её голову, дорогая. Я должен выяснить, каковы у неё наклонности и свойства характера.

— Я думаю, вам лучше оставить её в покое, мистер Изи. Вечером она придёт, и я сама допрошу её со всей строгостью. Доктор Миддлтон, что вам известно об этой молодой особе?

— Мне известно, мадам, только то, что она здоровая и сильная, иначе я не выбрал бы её в кормилицы.

— Но что вы скажете о её характере?

— О её характере я ничего не могу сказать, мадам. Но вы сами можете навести о ней какие угодно справки. И всё-таки я должен заметить, что если вы будете слишком разборчивы на этот счёт, то рискуете вообще остаться без кормилицы.

— Ну хорошо, я посмотрю, — сказала миссис Изи.

— А я ощупаю её голову, — добавил муж.

Разговор был прерван появлением горничной, объявившей о приходе той самой особы, о которой только что шла речь. Её попросили войти: это была миловидная, краснощёкая, крепкая девица с неуклюжими и наивными манерами, внешность которой свидетельствовала о наличии у неё скорее голубиной кротости, нежели глубокого ума.

Мистер Изи, которому не терпелось приложить свои знания на практике, заговорил первым:

— Подойдите-ка сюда, девушка, я хочу осмотреть вашу голову.

— Батюшки светы! — воскликнула та приседая. — Да она у меня совсем чистая, сэр, уверяю вас.

Доктор Миддлтон, сидевший между кроватью и креслом мистера Изи, только потирал руки и посмеивался. Между тем мистер Покладистый развязал тесёмки чепчика, снял его с головы молодой женщины и запустил пальцы в её волосы. На лице девушки отразились чувства страха и удивления.

— Рад отметить, что у вас сильно развит орган добродушия.

— Да, сэр, — подтвердила девушка приседая.

— И почтительности тоже.

— Благодарствуйте, сэр.

— Орган скромности также сильно развит.

— Да, сэр, — ответила девица с улыбкой. («Это что-то новенькое», — подумал доктор Миддлтон.)

— Шишка чадолюбия просто поразительная, — продолжал мистер Изи.

— С вашего позволения, сэр, этого я не понимаю, — ответила девушка, делая книксен[2].

— Тем не менее этому есть очевидное доказательство. Миссис Изи, я удовлетворён полностью. Есть ли у вас какие-нибудь вопросы к девушке? Хотя они совершенно излишни.

— Конечно же, есть, мистер Изи. Скажите, девушка, как вас зовут?

— Сара, с вашего позволения, мэм.

— Сколько времени вы замужем?

— Замужем, мэм?

— Да, замужем.

— Простите, мэм, со мной случилось несчастье, — ответила девушка, опуская глаза.

— Как?! Вы не были замужем?

— Нет, мэм, ещё не была.

— Боже мой, доктор Миддлтон! — воскликнула миссис Изи. — Кого вы сюда прислали — незамужнюю женщину, да ещё с ребёнком!

— С вашего позволения, мэм, — вмешалась Сара, делая книксен, — ребёнок был очень маленьким.

— Очень маленьким?! — воскликнула миссис Изи.

— Да, мэм, он умер сразу же, как только родился.

— О, доктор Миддлтон, как вы могли, что вы наделали!