головой – находим мы на войне одно горе. Но мы не впадаем в отчаянье. Ведь, в итоге, – отчаянье

одной из воюющих сторон решает исход войны, стирая в порошок войска, вооруженные и

высокотехнологическим оружием. Ведь стоит воину потерять дух, – веру в своего предводителя,

уверенность в своих силах – он потеряет память, а следом и разум, и волю… и силу. Но мы не

поддадимся отчаянью.

– Так точно.

– Мы выдержим и выждем, когда и война, и время позволят нашим бойцам взять в руки отчаянье

как оружие и направить его против противника, – тогда, в решающем сражении, мы сокрушим

врага. Но не пришло еще наше время. Мы еще стоим на месте, – не сдавая прежних позиций, но и

не занимая новых высот, не продвигаясь вперед. Нашим бойцам еще приходится преодолевать

изнеможение и неизвестность, неопределенность и страх одной решимостью. Мы должны ждать и

стараться сохранить остатками всех своих сил воспоминания о чистоте и свете, стремиться найти

среди разрушений и смертей хоть осколок радости, хоть лучик веселья. Ты прав, Слава… Ты верно

поступаешь, не тоскуя в засадах и не унывая в ожидании приказа к наступлению, – ты всегда готов

к нападению… к защите своей страны или к захвату чужой.

– Вы, Игорь Иванович, конечно, мысли мудрые высказали, только вы, про меня рассуждая, маху

дали – вы в мою голову запихнули размышления умнее тех, что на деле. У меня в голове места,

может, и много, только всему не достает. Так что я, Игорь Иванович, и на войне, и так – всегда

веселый такой.

– Не ври мне, Слава.

– Не вру.

– Не дурак ты всегда веселым оставаться. Вижу я все. Тяжело воевать стало?

– Как вам… как всем нам. Только что с того? Не важно, – по нашей воле или по чужой все своим

чередом идет… война идет на нас, мы идем на войну. Война ничьего согласия не спросит, ничьего

протеста слушать не станет. Жестка она с нами. Но и мы с ней жестки – вопросы ей не задаем,

начищая оружие, ответы ее не ждем, начиная сражение, и на ее вопросы не отвечаем, вступая в

очередную схватку.

Начальник через силу поднял углы рта, стараясь рассмеяться.

– Верно все, Слава… Всем бы такими умными, как мы быть, не тратили бы мы столько времени

на войны… вернее, воин никаких и не было бы…

– Не было бы войн, не было бы и людей – мы друг другу, как лебеди, верны вовек, а в

одиночестве оставшись гибелью обречены.

– Вели бы войны умные люди, и людей никаких бы не было…

25

– Была бы одна война – настолько простая, что веселая, настолько короткая, что не скучная. Такая

война, что – всех и все одним ударом и к черту! Такая, что со всем и всеми покончила бы и, не

начинаясь, кончилась бы! Только не время мечтать и в отчаянье впадать! Время на нас,

подчиненных, как немец, четко рассчитанные планы строит – скупые отчеты про нас пишет, с

точностью наши растраченные секунды считает и отмечает их нашими промахами. Время над

нами, подчиненными, как англичанин, надзирает зорко – задачи задает сложные и их решения к

скорому сроку просит приказным порядком, кнутом махая, напоминая о наказании за

неисполнение. Тяжела у времени служба – требует оно все наши силы, всю скорость. Так что

останавливаться и отставать нам никак, Игорь Иванович.

– Верно, Слава, верно, но не кончил я еще про Снегирева нашего строгого… Не трогай ты его,

ему не только твое – ему все веселье в тягость.

– Не с сильной я злости, Игорь Иванович, над ним смеюсь. Подкалываю, просто, порой.

Напоминаю иногда ему, ездоку, что на ежа не сядешь и не поедешь.

Игорь Иванович напряженно растянул рот, пытаясь рассмеяться настойчивее прежнего, но

сосредоточенность все же взяла свое.

– Одни насмешки у тебя на уме.

– Никак нет, не одни. Они у меня только так – в нагрузку к запредельно серьезным мыслям о

наших сложных, опасных и секретных операциях… в разгрузку, вернее.

Глаза начальника сверкнули смехом, но отсветы потускнели, глаза его снова потухли. Сдает он,

Игорь Иванович. Сильно сдает.

– Пришло же тебе в голову такое решение… Ежом перед нашим строгим Снегиревым

предстать…

– Не мог я с ним серьезно задачи наши решить. Не обернулся бы я при нем ежом – мы бы с ним

еще раньше рассорились… а вскоре перессорились бы насмерть и расстались бы под конец,

ненавидя навек друг друга, как враг врага. Я моими насмешками ему хмурые мысли в голову вбил,

а мрачные – выбил. Согласитесь, веселая вражда, все ж не жестокая. Я ж его другом, а не недругом

стать собираюсь, пусть нам и не всегда просто дается общество друг друга терпеть. А что ежа

образ выбрал… Согласитесь, не худший же вариант – под колючками почти пушистый зверек.

– Слава, сколько же зверей ты в свою голову запустил?

– Столько, сколько для дела нужно. Я же у вас не простой “волк”, а – волшебный. “Оборотень” я

у вас, Игорь Иванович.

Начальник, наконец, запамятовал о наших невзгодах и рассмеялся, хоть краем рта, но радостно и

искренно. Я рад, что он смеется. Так всегда – когда грустен мой начальник, тогда и меня тоска

берет, а когда радостен Игорь Иванович, и я радость беру. Из одного мы с ним всегда кубка пьем –

что брагу горькую, что вино кислое, что мед сладкий – все… и всегда до дна. И не в одном старом

дело. Многим я ему обязан был, он мне немалым обязан стал. Только дело в другом. Он мне не

просто начальник, а я ему – подчиненный. Мы друг другу не просто соратники. Он, командир мой,

как отец мне, а я, боец его, как его сын. Он один обо мне все время думает, всеми силами оберегает,

как и я – его. Все я за него отдам, за Игоря Ивановича Загоройко, как за страну свою великую.

– Сказочник ты у меня, Слава.

– А как же? Служба такая – сказки да легенды для людей сочинять.

– Немудрено, что ты Снегирева замучил.

– Виноват, Игорь Иванович. Он меня, просто, раззадорить старается, а я и так задорный – вот и

выходит, что у него только разозлить меня получается.

– Вижу, долго вы с ним вдвоем не выдержите.

– Трудно нам с ним – особенно последнюю неделю тяжело стало. Он, просто, к стае привык, а я –

к одиночеству.

– Ничего, не долго вам осталось общество друг друга терпеть. Время подходит.

– Понял я, что подходит.

Игорь Иванович стряхнул с кителя только ему заметную пылинку, кивнул головой, оглянулся на

одиноко стоящее дерево.

– Наш человек еще не попал под подозрение. Но они подозревают, что среди них чужой.

26

– Понял.

– Через шесть суток ты в ночь выезжаешь.

– Шесть суток?

– Время не ждет. Заканчиваешь подготовку, возвращаешься и – вылетаешь.

Я мысленно пронесся по маршруту, проехал на поезде по рельсам, проплыл на пароме по морю,

промчался на машине по дороге и пролетел на самолете по воздуху. Черт… Из Москвы – в

Петербург, из Петербурга – в Осло, из Осло – в Берлин, а из Берлина… Стоп. Дело осложнилось.

Мне придется поехать и в Тронхайм. Я в таком деле без страховки никак не обойдусь. А свои

страховочные документы и деньги я оставил в Тронхайме. А главное, – я оставил там свою

технику, о которой командир не гадает не ведает.

– Понял. А вы мне сутки в одном глухом и тихом городке на ваше решение в качестве кости

подкинете?

– В тихом и глухом, нет, а… Ты через обе столицы поедешь.

– А в одной из столиц на ваш выбор сутки подкинете?

– А что ты в них не видел?

– Ничего из того, что за последние годы перестроилось.

Игорь Иванович разом поник и посуровел.

– Старайся, Слава. Выбейся из сил, только сделай все, как следует…

– Сделаю.

– Я так устал, Слава.

– Я тоже.

– Ничего, на кладбище отдохнем.

– Мне и на кладбище особо отдыхать не придется, Игорь Иванович… Меня ведь даже похоронят

под чужим лицом, под чужим именем… Так что служба моя и после смерти пойдет своим чередом