русский. К русским они еще хуже…

Я совсем понурился. До того сник, что даже скрыть этой мрачности не смог. Старик утешительно

похлопал меня по предплечью – до моего плеча ему, скрюченному артритом, просто не достать.

– Не горюй, Вольф… Вскружишь ей голову – забудет про все, как ты. Она ведь тебе голову

вскружила – вижу я все, Вольф. Только зря ты ее сюда привел. Место здесь мрачное.

Старик, вдруг что-то сообразив, взглянул на нее, на меня.

– Вольф… А ты не оттуда ее?..

– Оттуда, Клаус. Только давай об этом позже – устал я.

– Ты был там…

– Был. Только давай – позже.

– Ты ушел…

– Пришел и ушел – как обещал.

– Она была одна, Вольф? Другие были?

– Были, но забрать смог только ее одну.

– А остальные, Вольф? Что с ними?

– Не знаю, старик. Не знаю… Они теперь округу зачищают – следы заметают. Давай позже. Я, и

правда, устал… и еще – задело.

– Тебя ранили, Вольф?

– Несильно.

– Дай посмотрю…

– Только руки почисть как-то… и – спиртом протри.

Скинул куртку и обернулся к девушке, так и сидящей в углу, в одеяле.

– А ты не смотри.

Она вдруг стянула с лица одеяло и слабо улыбнулась мне.

– Ты же смотрел, когда я просила не смотреть. И я – буду…

Сердце снова застучало, в голове снова засияло.

– А ты мстительная, как я смотрю, Агнешка. А крови не боишься?

Она улыбнулась уже открыто и покачала головой.

– Не боишься крови – тогда не боишься и крыс.

Сунул ей в руку едва живого зверька – испуганного и затихшего.

– Держи давай. Зверь дыма надышался и нахлебался воды. Это не так страшно – живучие они,

крысы. Такие же, как я. Только ты все равно – позаботься о звере. Как обо мне.

– Я не знаю, что мне с этой крысой…

62

– Не отпускай. Посади в коробку пока и присматривай. Не забывай – тебе этот зверь жизнь спас.

Как я. Ясно?

Агнешка забрала зверька у меня из рук, в изумлении рассматривая его. А я стал думать – можно

мои раны пластырями склеить или шить придется. Похоже, – шить надо. Черт… И ребро еще

осадило.

– Клаус, ты шить умеешь?

– И шить, и штопать, Вольф… Я все умею.

– Тогда – шей.

Клаус долго колупался в какой-то коробке и, наконец… подхватил мою куртку.

– Клаус… Меня шей!

Старик растерялся, и нитка с иголкой заходили в его руках ходуном.

– Ты что, Вольф? Я не могу… Тебе к врачу надо…

– Какой врач?! Давай иглу!

– Ты что, будешь?..

– Буду. Было уже такое. Не так это и трудно. Иглу согнуть, на огне прокалить, нитку – в спирте

смочить, и сойдет.

Я вдруг глупо ухмыльнулся, уставившись на Агнешку.

– Я и пулю достать могу так… Раз между ребер застряла – я ее ножом подцепил и…

Агнешка вдруг рассмеялась – так тепло и весело, что меня… будто огнем обдало.

– Хвост передо мной распускаешь?

– А как же? Сказал же, что хочу я тебя. Пока не поверишь – придется распушать хвост.

Она мило, можно считать нежно, улыбнулась мне…

– Хвост не распушают, а распускают.

– Орлы – расправляют, волки – распушают. Я и так, и эдак могу.

– А как же скромность? Или скромность не входит в список твоих достоинств?

– Конечно, входит. Как и все остальное.

Глава 28

Клаус надо мной стал смеяться – и не тихонько, а открыто. Агнешка еще насторожена. Я понял,

что она – смела и сильна духом, только ей пришлось пройти такие тяжкие испытания. Чтобы раны

стянулись рубцами, чтобы следы сгладились, – нужно время. Она запугана и скована, как каждый

после длительного и жесткого заключения. Пока еще ее пугает каждая моя неосторожная резкость.

Но она стала спокойнее. И ко мне, кажется, начала привыкать. Гордо вскидывает голову в ответ на

каждую мою необдуманную грубость, но, в общем, со мной обходиться заметно терпимее. Порой

замечаю и первые проявления признательности. Получив от нее еще достаточно скупую

благодарность, я не только перестал обижаться, но и – просто одурел. Не спал всю оставшуюся

ночь. И теперь не нахожу себе места. Я заперт в духоте со своими жуткими желаниями и мечусь в

тесноте, как тигр в клетке. Рядом с ней находиться просто невыносимо, но и от нее я никуда и

никак.

Глава 29

Как только ее попытки меня прогнать стали слабее, стал цепляться к ней – сильнее. Крюгер еще

как-то сдерживает меня, втолковывая, что она измотана и у нее просто нет сил послать меня с

моими приставаниями к черту. Но долго мне не выдержать – голову сносит так, что не слышно не

только голоса разума, но вообще – ничего не слышно. Не знаю, что мне с собой делать. Знаю, что

теряю контроль, но удержать его – не могу. С ужасом осознаю, что одержим Агнешкой и что скоро

перестану понимать и это. Теряю человеческий облик у себя на глазах и перестаю замечать это,

становясь… зверюгой какой-то. А нам еще как-то надо… Надо уходить, надо скрываться. Без меня

им не выбраться обоим, а я… Мне нужно быть бдительным, а я… Я болен! Вроде болен Клаус,

вроде больна Агнешка… А на деле я – больнее их всех вместе взятых! Что есть душевная болезнь

63

Клауса или телесная – Агнешки в сравнении с моей?! Ничто! С моей болезнью, разъедающей и

душу, и тело, а главное – разум, не сравнимо ничто! Игорь Иванович! Не держите на меня зла!

Разрулите ситуацию! Я же не соображаю ничего! Подвела меня подкорка! Ничего не соображаю!

С виду спокойный, я опустился на плиту, под которой спит вечным сном истлевший епископ, –

сел рядом с Агнешкой…

– Не кручинься, красавица. Потерпи еще. Скоро уйдем. Утром схожу проверю и…

– Печальное это место, Вольф…

Не удержался и провел рукой по ее волосам, по плечу…

– Нормальное место – сносное. Здесь достаточно сухо для подземелий.

– Нет, ты не понял… Это место… Оно навеяло столько мыслей…

Перед глазами поплыло. Охватил ее плечи и…

– И каких же?

Девушка подняла задумчивый взгляд в потолок – в низкий и совсем не сводчатый потолок.

– Высоких мыслей, Вольф… вечных мыслей…

Я ослабил объятья, хоть мне и хочется стиснуть ее сильнее и… Я еще могу… Могу терпеть… Я

волевой, я выдержу.

– Это просто могила, выдолбленная в камне.

– Это место скорби, Вольф… Оно приближает нас к богу…

Девушка склонила голову мне на плечо, осыпая меня золотыми волосами, и я промолчал – не

стал разубеждать ее, что бога нет, как разубеждал Клауса, что нет привидений. Пока промолчу, а

позже… Она же не сумасшедшая, как Клаус, которому, какие доказательства ни приведи, – все

впустую. У него логика от головы отскакивает, как мяч от стенки, хоть наука ему и не чужда. А

она… Она – полячка, католичка… Она просто так воспитана, просто привыкла так мыслить. Это

ничего, это исправимо. Завалю ее аргументами и… Но это позже. А сейчас… Провел рукой по ее

волосам, по шее…

– Агнешка, мне жаль, что пришлось осквернить такое место. Только выбора не было. Так было

нужно… для дела нужно.

Она грустно улыбнулась.

– Я понимаю… И бог поймет… Он простит… Он посмотрит нам в души и увидит, что мы…

Она положила руку мне на грудь, и я… схватил, прижал к груди ее руку крепче. Она всмотрелась

в мое лицо с улыбкой.

– Расскажи мне о себе, Вольф…

– А что рассказывать? Я просто травлю крыс в подземельях этого города… и попадаю периодами

в истории наподобие этой.

– Ты был военным? Ты воевал?

– Я служил, только… Пойми, я не могу тебе рассказать про мою службу.

– Тебе не разрешают?

– Верно, пока не разрешают, но позже – я расскажу.

А что я расскажу ей позже? Что я – русский разведчик? Нет, я не… Пусть думает, что я служил –

в немецком спецназе. Нет… Она же думает, что – поляк. Тогда пусть думает, что я – польский

диверсант. Черт… А что обо мне думает старик Крюгер? Нужно как-то общее направление их