застенки, везде меня ждут дознаватели и тяжкое давление! А про “великих туповатых товарищей”

Британии и Японии, про Корею и Китай – я вовсе промолчу… А про Швецию… Шведы на меня

особо озлоблены… Знаете же, какой острый они на меня зуб имеют из-за их хакера, Игорь

Иванович… Мартин Йонсон – вторая величина во всем виртуальном мире – вперед выходит только

служащий Китаю корейский взломщик Чой, о котором мы почти ничего не знаем. А шведский

аутсайдер с колючками на голове и железками на лице – он сейчас служит у нас… в нашем главном

7

разведуправлении. Так что со шведами мои дела обстоят особенно скверно, товарищ генерал.

Маленькая оплошность, мелкий промах с моей стороны – и все! Останется мне, уставшему до

смерти, только гнет отчаянья терпеть, а вам, взвинченному до крайности, на мою стойкость

уповать! Вам это все, как и мне, думаю, вовсе не по душе! Так что потрудитесь мне достойный

отдых обеспечить в ближайшем времени! Вот вернусь с задания – и сразу на-боковую! Залягу в

укромном уголке в глуши, отдышусь, вырвусь на волю – и разгуляюсь на русском раздолье так, как

немцам с англичанами и не снилось! Буду небритый в грязных сапогах со злобной собакой и

старым обрезом в лесу бродить – и никаких людей и нелюдей близко не будет! Только безмолвные

твари вокруг будут землю топтать! Нет, только вросшие в землю деревья вокруг будут стоять –

немые и недвижимые!

Нащупал тонкую трубу и тихонько поскреб. Аккуратно стряхнул поверхностный слой ржавчины

на подставленную снизу перчатку, стараясь не просыпать коррозийную пыль на пол. Осторожно

стряхнул крупные осколки отставшей ржавчины в подсумок и отер перчатку о пропыленную

куртку. Подтянулся на руках, надсаживая натруженные жилы. Пытаясь не сорвать сидящие прочнее

куски покрытого коррозией железа, нашарил крепеж проведенных по трубам кабелей и нашел

опору сапогу. Эх, Игорь Иванович, вынуждаете вы меня пойти на очередную пакостную проделку!

Но этот скверный поступок я совершаю в следствии острого недостатка в покое! Просто, покой

мне сейчас нужен, как воздух! Посмотрев на меня, вы конечно все поймете! Но вам меня видеть

никак! Так что на слово поверить придется! Так нужно! Я ж только переключился с немецкой речи

на русскую, а надо снова перестраиваться – на английскую… Нет, не сейчас… через сутки начну –

со следующей ночи стану на английском мыслить. А сейчас…

Зажатый темной теснотой, застыл и закрыл глаза. Затаил дыхание и стал слушать тишину. Где-то

близко гудят толстые кабели, заключенные в заржавленные трубы. Густая и вязкая жижа течет

тонкой сбивающейся струйкой – на пол, но не с высоты потолка… видно, – дизтопливо… видно, –

из старой бочки или коррозированной канистры потекло. Где-то вблизи и вода себе дорогу в

тоннель проторила – редко и размерено капает с потолка. Капли гулко падают на бетонный пол –

чудовищно громко бьют в мои чуткие уши высокими частотами. Звон раздражает, но не заглушает

другие, более слабые, звуки. Чуть дальше – отчетливо трещат отключенные остывающие лампы,

ветер воет в забитой птичьими перьями вентиляции. А вдали – различим гул допотопного

трансформатора. Я четко распознаю и точно идентифицирую все эти звуки. Только все они ничего

не значат здесь и сейчас. А в остальном – тихо. Так что я считаю, что – тихо. Просто, нет ни следа

человека – ни шага, ни шороха, ни вдоха, ни стука сердца… ни скрежета железа, ни лязга оружия.

Тяжелый воздух содрогается лишь от моего сердцебиения – слишком частого для такого

тренированного диверсанта, как я. Да, сдаю ни по дням, а по часам. От боли и усталости уже

тошнить стало. Снял маску и вдохнул духоту. Нет, не легче. Лучше здесь, в заброшенном тоннеле,

глубоко не дышать. Не то еще сильнее затошнит от этой проросшей гнилостными грибками

сырости. Из-за плесени ведь вся эта липкая затхлость просто пронизана вредоносными спорами.

Стащил грязную перчатку, посушил руку в пропитанном влагой воздухе и отер с лица горячую

испарину. Здесь не холодно. Считай, – тепло. Я так мерзну только из-за того, что мокрый весь… и

из-за того, что на месте встал. Но я все стою… все слушаю…

Дождался! Все ж засада – великая вещь! Чуток терпения – и все в твоих руках! Загрохотали

засовы, заскрежетали вентили, залязгали ключи, заскулили старые замки, застрекотали –

электронные… О стену стукнула крышка люка – с потолка посыпалась пыль и осколки цементной

коррозии… Тягучий воздух вздрогнул от твердого шага и тяжелого дыхания грузного человека.

Всегда и везде, когда он идет, – все содрогается… все, – включая меня. Он ведь идет за мной –

Снегирев.

Снегири – птички безобидные, из воробьиной рати, но про полковника Снегирева такого не

скажешь. Степана Петровича Снегирева с веселыми щебетунами, скачущими с ветки на ветку,

никак не спутаешь… ничем он на них не похож. Мужик он, конечно, добрый до крайности, но до

такой же крайности – твердокаменный… в смысле, – не только твердохарактерный, но и

твердолобый. Эх, Игорь Иванович, обрекли вы верного вашего “волка” на мучения с доверенным

8

вашим “волкодавом”! Кто ж так делает, товарищ генерал?! Кто ж волка с волкодавом в одной клетке

закрывает?! Благо, что я не обычный “волк”, а – “оборотень”! Только я…

– Слава! Это еще не все! И с часами не сверяйся! Мне дела нет до того, что у людей – завтра! У

нас с тобой еще – сегодня! Давай оттуда и живей сюда! Мне тут в голову такая вещь взбрела –

дельная, в общем! Еще другой вариант есть, куда эту хрень крепить! Слава! Кончай ты с той

штукой возиться! Выбирайся! Будем дальше думать, что с этой хренью делать!

Как он меня с “этой хренью” задолбал! Я под конец просто запутался, что из моей амуниции и

аппаратуры он “той” хренью зовет, а что – “этой”! Но я, Игорь Иванович, считайте, – закончил!

Сегодня стали тикать последние сутки в его компании, последние часы с ним и его четкими

командами – “Эту хрень туда крепи, а эту – сюда клади”. Мне бы пришлись по душе его крики и

вопли вроде – “Голову – в сторону, руку – вверх, а остальное – влево”, но – не сейчас. Просто,

сейчас они тесно касаются такого трудного дела и кромсают на куски остатки такого короткого

отрезка времени. Они отягощают мои тренировки, а готовлюсь я к крайне опасной и ответственной

операции. Так что они меня не только не радуют, но и – злят. Спокойнее становится только от

мысли, что завтра – все. Совсем – все. Я расстанусь с этим полковником, покину это место и

отправлюсь… на английскую территорию в Уганде. Обернусь средне-серым британцем –

скромным с виду, скрытным на деле и высокомерным в душе… Буду, покоряясь судьбе, вести

сдержанные беседы с британскими “друзьями” и “докторами” – с вражескими военными и

вирусологами – на чистом английском… Буду, не бранясь на жизнь, жрать чистый спирт и

антибиотики перед тем, как сожрать что-то съестное, кишащее кишечными палочками и черт знает

какими еще бактериями… Эх, Игорь Иванович, знали бы вы, каких сил мне стоило согласиться

ехать в Уганду! Знали бы вы, как я боюсь зажариться и заразиться в этом центре земли! Вы ж

знаете, с какого я края света, – в какой вечной мерзлоте я рожден! Да и выдохся я за все эти долгие

годы всей этой не моей, а чужой жизни, Игорь Иванович!

– Слава! Давай живее! Ты куда девался вообще?! Как сквозь землю!..

Полковник, прислушиваясь, остановился подле меня… точнее, – подо мной. Но я прижался к

стене и застыл, цепляясь за крепления проходящей поверху проводки. Полковник резко вдохнул и

придержал дыхание, продолжая вслушиваться и всматриваться. Но я затаил выдох и зажал сердце

предельно напряженным прессом, заставляя его, часто стучащее, замереть и хоть как-то