документа, подписанного им при мне… в моем присутствии…

Я резко обернулся к нему, занося руку над панелью управления, но не отменил задачу, не

опустил руки, замершей в воздухе… Радеев крепко сжал мою руку, отводя от панели управления, и

я поднял на него глаза, впервые видя его истинное лицо – его холодные глаза, не осматривающие

снаружи, а смотрящие внутрь… Радеев переменил эту холодность, дав мне вдоволь на нее

насмотреться, на видимую веселость…

– Задача запущена… Сейчас ваши замыслы приведут в исполнение… Позвольте мне

отправиться на завод с вами…

– Вы не спуститесь на подземный завод с нами, Радеев.

– А кто мне запретит? А кто мне не позволит? Покажите мне, я его – попрошу, и он –

согласится…

– Зачем вы спрашиваете у меня разрешения пройти на завод, если ставите меня перед фактом

вашего присутствия на заводе?

– Ну я же надеялся на другой ответ… Я надеялся, что вы не пренебрежете правилами

приличия… Но мои надежды не оправдались… И теперь оправдываться придется вам…

24

– Не надейтесь и на это. Жаль, но я вынужден вас огорчить – все ваши возлагаемые на меня

надежды такого рода напрасны.

– О нет… Ваши выводы поспешны… У вас еще нет убедительных доводов… Просто, вы еще не

знаете всех моих надежд и ожиданий, связанных с вами… А я вам не скажу – знаете же, что мечта

не сбудется, если о ней рассказать заранее…

Запись №10

Я подозвал Шлака, как только мы вышли из первого блока научного управления.

– Шлак, сделай все, чтобы Радеев до активации этого офицера в этот блок ни ногой не ступил.

– А как я могу сделать это, Грабен?

– Отвлеки его… Укуси, к примеру, – я разрешаю…

– Я не стану его кусать – он меня на свалку отправит.

– Никуда он тебя не отправит, Шлак. Я за тебя постою.

– Нет, Грабен. Во-первых, он со мной всегда здоровается, а во-вторых, – он и не подумает

заходить в блок активации до того, как этот офицер откроет глаза. Ты разве еще не понял, что он –

провокатор, который всеми силами устраняет у тебя с пути всех, кто не позволяет тебе сходить с

ума и творить страшные вещи?

– Я знаю, что он – провокатор, Шлак. Перед ним, как и передо мной, стоит своя задача, которую

он исполняет, не гнушаясь беспринципностью. Он старается довести меня до предела, перейдя

который я предоставлю ему доказательства, свидетельствующие против меня неоспоримо. А я этот

предел переходить не намереваюсь и не собираюсь давать ему даже ерундовых зацепок.

– Он не такой дурак, чтобы считать тебя дураком. Он прекрасно понимает, что ты не

проколешься, как бы он тебе нервы ни трепал, и не провалишь своего плана, как бы он тебя к

провалу ни толкал. Ты нарушаешь правила, но так, что к тебе не придерешься. И с этим Радееву

ничего не поделать.

– Думаешь, он понимает, что у него не выйдет подловить меня? Тогда что он здесь, по твоему

мнению, делает?

– Не знаю, Грабен. У меня дальше мысли никак не идут.

– И у меня, пока еще, мысли дальше не идут… Но рано или поздно у него сдадут нервы, и он

выдаст себя…

– Грабен, ты еще коварнее этого Радеева.

– Возможно, Шлак. Я могу обойтись и без этой беспрестанной смены лиц, и без этой

бесконечной лжи…

– Здесь я с тобой не соглашусь, Грабен. Ты лжешь, как он, но – молчанием, а не словами.

– Все верно, иногда простое молчание результативнее изысканной лжи.

– Ты обманываешь других, обманывая – себе. И лица ты меняешь не снаружи, а – внутри.

Поэтому, никто не может этого обмана обнаружить.

– И это верно.

– И ты сам не можешь отличить этого вранья от правды. Ты обманываешь всех так убедительно,

что сам убеждаешься в этом обмане, как в истине.

– Нет, Шлак, с собой я честен.

– Тогда ты – жесточайший человек на свете.

– Откуда такой вывод?!

– Оттуда – из головы, Грабен. Я знаю, что ты не дурак. И я не могу свалить все на твою

несообразительность. И ты утверждаешь, что не обманут другими или собой. Из этого я делаю

вывод, что ты поступаешь осмысленно. А из этого я делаю вывод, что ты просто – жесток, как

никто другой!

– Глупый ты “щенок”!

– Просто, ты несешь нелегкую ответственность! И когда ты свалишь ее со своих плеч, – она

сомнет сотни людей, тысячи. Твоя ответственность упадет с тебя, как бомба, брошенная с тяжелого

бомбардировщика, Грабен.

25

– Сейчас ты убедишься, что это не так, что, совершив это великое деяние, я подниму груз,

давящий всех нас.

Шлак скрипнул веком, резко закрывшим его треснутый глаз…

– У меня из-за тебя нервные тики начались. Надеюсь, Радеев этого не заметит.

Радеев, оставленный мной на Хэварта, отстал, задержанный моим верным капитаном, но

нагнал меня, как только Шлак прервал передачу…

– Хэварт рассказал мне про ваших кошмарных “собак”, которые меня крайне интересуют… И у

меня появились вопросы…

– Ко мне или к ним?

– Пока еще к ним… Вернее, к вашему Шлаку, ведь он один обладает уникальным разумом

машины, подобной человеку… Позвольте мне украсть его у вас на несколько минут…

– На кражу позволения не просят, Радеев.

– Ну вы уж не поскупитесь на слова, очистите мою совесть согласием передать его в мое

распоряжение… Тогда мне не придется похищать его тайком, причиняя вам излишние хлопоты, –

ведь разбираться с похищениями такая морока…

– В этом я вам верю – в этом деле у вас, определенно, опыт серьезнее моего, Радеев.

– Ваша проницательность заслуживает уважения… Видите, я снова вошел в ваше положение –

войдите и вы, наконец, в мое…

– Договорились, Радеев. Как вы говорите, – делу время потехе час. Так берите на потеху моего

“щенка”, пока я буду заниматься делом.

Радеев улыбнулся, заглядывая мне в лицо, но эта улыбка получилась у него излишне хищной.

– Боюсь, вы наше присловье употребили не в обычном его смысле – неверно, так скажем…

– А вы не бойтесь, Радеев.

Он остался стоять у меня за спиной, сконфужено разводя руки… Шлак, стоящий у его ног

задрав голову, еще раз скрипнул подергивающимся веком… А я отослал Хэварта к капитану с

заводского контроля – пусть разбираются, долго и усердно проверяя все тонкости, пока техника

работает неисправно… А меня ждет этот бестолковый солдат, готовый сделать все, что я ему

скажу… Единственное, что беспокоит меня, – сможет он сделать то, что мне нужно, или нет… Я не

потребую от него ничего сложного для нормально функционирующего человека, но он –

поврежден и может не справиться…

– Воробьев, подойди. Встань здесь и подними глаза.

– Да, полковник…

Я всмотрелся в его фон, он – почти пуст, почти чист… Мысли этого солдата крайне скудны…

– Ты умеешь составлять мысленные отчеты?

Солдат замялся…

– Не очень…

– Записываешь лишнее мысли?

– Нет, наоборот… Но я научусь…

– Не волнуйся, все в порядке. Я научу тебя. Позже. А сейчас забудь об этом.

– Забывать мне легко, полковник, а запоминать…

– Я научу тебя помнить. Но позже. А сейчас меня ждет офицер Хантэрхайма. Принимайся за

настройки – пора его разбудить.

Солдат не только успокоился, но и обрадовался. Это точно выбьет из его дырявой головы все

мысли и не оставит в его разуме четкой памяти… Он не способен стереть отчетную память

ошейника, не способен и подчинить память, направляемую в отчет… Но он не оставит начальству

ненужные мне воспоминания. С командиром он поделится разве что мечтами, заполонившими его

слабый ум. Можно считать, что я здесь один – один с этим еще неживым человеком, офицером

S9… И сейчас я посмотрю в глаза этому человеку, которому суждено мной перевернуть этот мир…

– Загрузка.

– Есть загрузка.

– Готовность.

– Есть готовность.