Первую половину ночи мы бомбили железнодорожные узлы в полосе своего фронта: авиация наносила с воздуха удары по обороне врага на всю оперативную глубину — от переднего края до Днепра.

Вторую половину ночи все эскадрильи полка спали под крыльями самолетов, у которых хлопотали техники, механики [123] и мотористы. С восходом солнца 18 августа полк получил задачу тремя эскадрильями в составе дивизионной колонны нанести бомбовый удар по артиллерийским позициям противника западнее Куйбышево. Колонну вел сам командир дивизии, полки возглавляли их командиры — Белый, Валентик и Горшунов.

Наш полк шел замыкающим, а я со своей эскадрильей замыкал полк, оказавшись самым последним в колонне, растянувшейся на два с половиной километра. Мне было отлично видно более ста бомбардировщиков, находившихся впереди. По сторонам, сзади и сверху, группами, в боевом порядке шли истребители. Их было не менее восьмидесяти. Впервые за годы войны я видел такую мощную армаду самолетов, действовавших на узком участке фронта.

На переднем крае обороны гитлеровцев до самого горизонта клубилась дымом и пылью земля: наша артиллерия беспрерывно вела разрушительный огонь. Мы подходили к цели. Истребители прикрытия засновали вокруг бомбардировщиков.

Первая группа Пе-2 одновременно перешла в крутое пикирование и стремительно понеслась к земле. В воздухе стали появляться разрывы зенитных снарядов, и тогда к земле ринулись истребители, обстреливая из пушек зенитные точки.

Когда очередь дошла до нас, штурман с трудом отыскал в дыму и огне цель. Мы отбомбились и стали разворачиваться на свою территорию. Группа фашистских истребителей держалась некоторое время в стороне и выше нас. Но когда колонна стала разворачиваться, бросилась на ее центр. Наши истребители немедленно кинулись навстречу. В считанные секунды два вражеских самолета, охваченных пламенем, стали падать на землю. Остальные, бросившись врассыпную, исчезли.

Этот вылет произвел на членов всех экипажей огромное впечатление не только силой удара и организацией, но и надежностью прикрытия.

— Вот так бы всегда, с самого начала войны! — говорили между собой летчики.

После артиллерийской и авиационной подготовки наземные войска сломили сопротивление противника и к исходу дня прорвали его оборону западнее Куйбышево, продвинувшись на 10 километров вперед. Гитлеровцы оказывали упорное сопротивление.

В полдень мы снова поднялись с аэродрома и пошли на запад. Летели всей эскадрильей, чтобы разбомбить укрепленный [124] пункт в районе Марьяновки. Истребителей прикрытия предстояло встретить над их аэродромом. Я вел первое звено, второе — Валентин Китаев и третье — Петр Бочин. Летчики держались в строю отлично.

Делая круг над аэродромом истребителей, я заметил, что самолеты еще на стоянках, а около них снуют заправочные машины и люди. Это означало, что истребители еще не готовы к вылету. И я решил идти без прикрытия, подумав: «Пускай отдохнут наши боевые друзья, они ведь только что приземлились».

Над полем боя по-прежнему держалась плотная дымка. Из-за нее не так-то просто найти цель. Но у меня в передней кабине сидели два снайпера бомбовых ударов — штурман Усачев и бывший однополчанин, а ныне представитель штаба воздушной армии, подполковник Мауричев. Не найдя цель, делаю второй заход. Вижу сигнал штурмана: довернуть влево. Доворачиваю. Бомбы сыплются на позиции противника. Внизу видны разрывы и трассы пулеметного огня. От наблюдений меня отвлекает резкая дробь пулемета нашего стрелка-радиста и его голос:

— Нас атакуют четыре истребителя.

— Не робеть! Патроны зря не расходовать, бить только наверняка! — передаю радисту и уже вижу над кабиной трассу, а затем и проскочивший вперед фашистский истребитель. Он некоторое время повисел слева, а потом с переворотом ушел вниз. Стрелки-радисты отбили атаки...

В течение двух последующих суток наш полк действовал небольшими группами. Днем они обеспечивали продвижение войск Южного фронта, которые еще 23 августа освободили Амвросиевку, а ночью бомбили подходившие резервы врага. И опять сильно досталось станции Волиоваха.

30 августа части и соединения фронта во взаимодействии с кораблями и десантом Азовской военной флотилии разгромили таганрогскую группировку противника. Наша авиационная дивизия и 10-й гвардейский авиаполк все время находились на острие атак 4-го кавалерийского и 4-го механизированного корпусов, обеспечивая их продвижение.

В тот же день был освобожден Таганрог. Войска Южного фронта перешли к преследованию отходившего из Донбасса врага... За активные боевые действия по обеспечению наземных войск и разгрому таганрогской группировки противника наша 270-я дивизия была преобразована в 6-ю гвардейскую и удостоена почетного наименования «Таганрогская». [125]

31 августа гитлеровцы попытались было эвакуировать из Таганрога морем тех, кто уцелел в боях, но подвергся массированному удару авиации, в том числе нашей дивизии. И эта затея врага провалилась.

В последний период напряженных боев наш полк потерял четыре экипажа. Несколько самолетов, получив повреждения, произвели посадку в поле. В их числе был и мой «Бостон».

Как-то жарким утром инженер эскадрильи старший техник-лейтенант М. С. Петренко предложил мне слетать на место вынужденной посадки и проверить, как движется работа по восстановлению машины. Инженер полка И. М. Орлов с разрешения командования выделил нам для этого По-2 — расстояние было немалое, около 100 километров. Орлов недавно вступил в должность и, увидев его, я снова вспомнил погибшего инженер-майора Николая Петровича Поповиченко, отличного специалиста и чудесного товарища, который прошел с полком по многим аэродромам и фронтовым дорогам в очень тяжелое время. Под его руководством технический состав умело и тщательно готовил самолеты к боевым вылетам в самых сложных условиях. За успешную, хорошо организованную работу технического состава Поповиченко был награжден несколькими орденами.

Вспомнилось и то, как незадолго до гибели Николай Петрович нагнал меня на мотоцикле, когда я шел на аэродром.

— Эй! Сидай, пидвезу! — крикнул он.

Я пристроился сзади, и мы помчались, поднимая на дороге вихри пыли.

— Поедем, хлопче, на Дон, — предложил инженер. — Нужно постирать чехлы, помыть машину да и самому искупаться.

Идея была заманчивой, но я отказался, много дел ждало меня на аэродроме.

А в полдень привезли мертвого Николая Петровича Поповиченко. Он подорвался на противотанковой мине на берегу Дона...

Мы с Петренко все же слетали на место, где я вынужден был посадить свой самолет. Вдвоем тщательно осмотрели мотор, шасси, фюзеляж, и я убедился, что машина будет готова к полетам в самое ближайшее время.

* * *

Личный состав полка занимался проверкой, ремонтом и подготовкой материальной части к предстоявшим боям. Американская [126] техника не выдерживала наших нагрузок. Приходилось менять поршни, цилиндры, кольца, подшипники моторов. Пломбы, гарантирующие их работу в течение пятисот часов, давно были сняты. Пятьдесят процентов самолетов требовали основательного ремонта. А наши наземные войска, продвигавшиеся вперед, ощущали отсутствие необходимой поддержки авиации. Надо было что-то предпринимать...

Штурман Усачев сообщил, что посыльный передал приказ о построении всего личного состава полка.

Я привел эскадрилью к командному пункту и пристроил к двум другим.

По лицам командира полка Горшунова, замполита Козявина и нашего начальника штаба подполковника Бурбелло трудно было понять, зачем нас построили. Вскоре над нашими головами затарахтел По-2. Прибыл командир 6-й гвардейской Таганрогской авиационной бомбардировочной дивизии полковник Григорий Алексеевич Чучев.

Горшунов подал команду:

— Смирно!

— Капитан Ефремов, выйти из строя! — скомандовал Чучев.

Стало как-то не по себе. Товарищи смотрели на меня с тревогой и недоумением. А Чучев извлек из планшетки телеграфную ленту и стал читать: