— «Командиру 10-го гвардейского Киевского авиационного бомбардировочного полка. За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте в борьбе с немецкими захватчиками, дающее право на получение звания Героя Советского Союза, Президиум Верховною Совета СССР Указом от 24 августа 1943 года награждает командира эскадрильи капитана Ефремова Василия Сергеевича второй медалью «Золотая Звезда» и постановляет соорудить бронзовый бюст на родине награжденного». Указ подписали товарищи Калинин и Горкин.

А далее шел такой текст: «От имени Президиума Верховного Совета СССР и от себя лично горячо поздравляю вас с этой высокой правительственной наградой.

Командующий 8-й воздушной армией генерал-лейтенант Хрюкин».

Я был потрясен услышанным. Товарищи, строй, все вокруг виделось, как в тумане. Ко мне подошли улыбающиеся Чучев, Горшунов, Козявин. Стали поздравлять, пожимать руку, раздались громкие аплодисменты. Только тогда я опомнился, [127] почувствовал, что все происходящее вокруг касается не кого-либо другого, а меня...

* * *

6 сентября 1943 года советские войска освободили один из крупных городов Донбасса — Макеевку. Содействуя наземным войскам, мы в составе небольших групп бомбили опорные узлы врага на подступах к городу. А ночью действовали по колоннам отходящих войск и по укрепленным районам на подступах к Сталино.

Сделав за сутки по четыре боевых вылета, Усачев, я, Трифонов и другие летчики валились с ног от усталости. В голове шумело, и так хотелось спать, что глаза закрывались сами собой. Но не успел я прилечь, как вызвал подполковник Горшунов.

— Мы вот посоветовались с замполитом, — ответил на мой вопросительный взгляд командир полка, — и решили чествовать тебя утром после полетов. Как смотришь?

Мне хотелось сказать, что самое лучшее сейчас было бы поспать, но не решился: ведь такое бывает не часто. Только и сказал, что хочется, чтобы присутствовал и мой боевой товарищ с первых дней войны Иван Скляров, который тогда обучал молодых летчиков полетам ночью на соседнем аэродроме.

— Тогда садись в самолет и слетай за ним.

Скляров очень удивился моему появлению. Но, выслушав, в чем дело, приказал закончить полеты и вместе со мной сел в кабину По-2.

После бокала цимлянского я крепко заснул и с величайшим наслаждением наконец отоспался...

Сокрушив оборону гитлеровцев, части и соединения 5-й ударной армии освободили важный промышленный центр Донбасса — город Сталино. 6-я и 1-я немецкие танковые армии, от которых Манштейн требовал упорной обороны Донбасса, не выдержали сокрушительных ударов советских войск и, спасаясь от полного разгрома, беспорядочно отступали на запад, бросая технику, оружие, раненых солдат. Преследуя отступающих, советские войска 22 сентября вышли к реке Молочная, где находился еще один рубеж сопротивления врага. За активную поддержку наступавших войск с воздуха личный состав полков 6-й гвардейской Таганрогской авиадивизии четырежды получал благодарности Верховного Главнокомандующего — за освобождение Таганрога, Сталино, Мариуполя, станции Волноваха...

Мы уже сменили два аэродрома и обосновались на третьем, [128] совсем недалеко от Мелитополя. Десять экипажей во главе со старшим лейтенантом Бочиным должны были вылететь за новыми машинами на Кавказ. Пока товарищи собирались в дорогу, мы с Сидоркиным, Усачевым и Панченко наставляли Петра Бочина, какие брать самолеты, как лететь обратно, что предусмотреть в первую очередь.

Бочину в начале сентября было присвоено звание Героя Советского Союза. Он успешно провел 250 боевых вылетов, отлично действовал в период разгрома донецкой группировки противника, сбил в ночных атаках несколько немецких машин, проявил незаурядную смелость, отвагу и инициативу. Об указе нам уже сообщили, но награду Петр Бочин получить не успел. Я предложил другу для придания солидности и авторитета надеть пока мою Золотую Звезду. Он согласился.

На следующий день к нам заглянул командующий генерал-лейтенант авиации Хрюкин, проводивший инспекторский облет фронтовых аэродромов истребителей и штурмовиков.

Меня предупредили, что генерал зайдет к нам в общежитие. Собрались в небольшом помещении. Тимофей Тимофеевич Хрюкин пришел в сопровождении командования полка. Я доложил по всей форме.

— Что вас так мало? — удивился командующий.

Ему объяснили, что половина летного состава находится в командировке. Генерал внимательно оглядел все и остался доволен. Потом подозвал Ивана Вишневского, открыл планшет и достал плоский пакет.

— Присваиваю тебе за примерную службу звание «младший лейтенант». Вот погоны. Носи на здоровье и служи до генерала...

Изложив перед личным составом ближайшие задачи, командующий стал прощаться. А нам с командиром полка и замполитом сказал:

— Вам, товарищи, необходимо продумать вопрос о ночном патрулировании отдельных объектов. Летчики у вас опытные и с этой работой справятся.

Мы с пониманием восприняли необычное задание.

— А главное сейчас — подготовить материальную часть и людей к прорыву обороны на Молочной...

Перед войсками Южного фронта, в состав которого входила теперь наша дивизия, от Запорожья до Азовского моря оборонялись части 6-й немецкой армии. Враг придавал особое значение своему рубежу на реке Молочной, который прикрывая низовье Днепра и подступы к Крыму с севера. [129]

Наш полк, помогавший наземным войскам в полосе своего фронта, привлекался также для действий по запорожскому плацдарму врага, где вели наступление армии Юго-Западного фронта. В одну из ночей мы бомбили укрепления врага в районе Мелитополя и вели разведку на Крымском полуострове от Перекопа до Севастополя. Наши экипажи разрушали переправы возле Никополя и Запорожья. И здесь, как всюду, шарили в небе зенитные прожекторы, густо рвались снаряды, хищно тянулись ввысь тяжелые трассы «эрликонов».

Лучи прожекторов захватили наш самолет. Я не маневрировал, так как уже шел курсом на цель, а внизу рвались бомбы.

— Одна попала в переправу, — сообщил Усачев. — Это сработал экипаж Сиволдаева.

Метров на двести ниже висели светящие авиабомбы. Переправу было видно как днем, особенно место разлома ее настила.

— Клади наши бомбы рядом! — кричу Усачеву.

И он отлично выполнил команду...

Затем мы несколько ночей бомбили переправы, чтобы не дать противнику восстановить их и ускользнуть на правый берег Днепра.

14 октября войска Юго-Западного фронта (позднее 3-й Украинский) освободили Запорожье, а командование нашего Южного фронта (позднее 4-й Украинский) выдвинуло 8-ю воздушную армию к Днепру на участок от Горностаевки до побережья Черного моря. Только у Никополя, южнее Запорожья и севернее Горностаевки, оставался укрепленный район противника.

Мне не раз приходилось летать над этим районом днем и ночью, в одиночку и с группой. Противник хорошо подготовил свою оборону в инженерном отношении, прочно связал между собой все опорные пункты. Как только самолет пересекал линию фронта, его встречал плотный огонь зениток: гитлеровцы очень боялись, что воздушное фотографирование вскроет систему их обороны. Но мы все равно снимали этот район вдоль и поперек. А наши самолеты каким-то чудом вырывались из пекла, хотя на крыльях и фюзеляжах каждый раз зияли многочисленные пробоины. И не случайно летчики, встречаясь дома, удивленно спрашивали друг друга: «Как, ты еще жив?..»

Только в начале февраля 1944 года войскам 4-го Украинского фронта во взаимодействии с войсками 3-го Украинского фронта удалось разгромить никопольскую группировку [130] врага — его последний оплот на левом берегу Днепра. Но это было потом, а пока, в конце декабря 1943 года, мне передали из штаба полка: «Тебя вызывают на конференцию. Сбор в поселке Аскания-Нова!»

На юге стояла распутица, из-за которой все, что двигалось по земле, увязало и тонуло в грязи. Взлететь можно было лишь во время заморозков: тогда земля амортизировала на разбеге, похрустывая ледком под колесами.

Дождавшись подходящей погоды, мы с летчиком Ивакиным вылетели утром на По-2 к месту сбора мастеров воздушного боя, штурмовок и бомбовых ударов. Поселок находился всего в двадцати — тридцати километрах от никопольского плацдарма. Мы сели в поле. Ивакин отправился домой на По-2, я зашагал к сильно разрушенному поселку. Когда подошел вплотную, убедился, что умелые руки саперов и солдат уже подправили некоторые дома. В Аскании-Нова сновали грузовики, солдаты переносили штабные ящики, прокладывали телефонную линию, расчищали улицы. Пройдя длинный коридор уже приведенного в порядок кирпичного здания, я попал в небольшой круглый зал, в котором стояли цветы в кадках. Там за небольшим столом сидел молоденький лейтенант и перелистывал бумаги. Он строго спросил, что мне нужно. Я протянул телеграмму. Прочитав ее, лейтенант стал искать мою фамилию в списке приглашенных. Тут-то и выяснилось, что здесь, в Аскапии-Нова, собирались только истребители.