Оба ведомые - и Серебряков, и Астахов - вернулись на аэродром. Доложили обо всем, как было, и мы с командиром полка с сожалением подумали: задание штаба армии сорвано. За это может нам нагореть. Однако никакой возможности исправить ошибку, добыть разведданные о противнике в этот день у нас не было - над землей начали уже сгущаться вечерние сумерки.

Мой доклад о случившемся в штабе армии встретили довольно холодно. Приказали ждать у телефона.

Через две-три минуты я услышал в трубке голос начальника [73] штаба армии, и то, что он сказал, запомнилось мне на всю жизнь. Прежде всего он выразил неудовлетворение тем, что важное задание штаба армии сорвано.

- Ваши летчики должны раз и навсегда запомнить, что главная их задача - воздушная разведка, - разъяснял начальник штаба. - Никто из них не вправе вступать в бой, если это грозит срыву главной задачи. Тому, кто не может усвоить этой истины, в разведке делать нечего. Командующий армией обращает ваше внимание на недопустимость впредь подобных случаев. Командиру группы разведчиков майору Пильщикову он приказал объявить выговор.

Об этом разговоре с начальником штаба армии я тотчас же доложил командиру полка, поставил в известность и К. А. Пильщикова, только что вернувшегося на аэродром на попутной машине. Оба они - и подполковник С. Д. Ярославцев, и командир эскадрильи - были не на шутку расстроены. На другой день командир полка провел разбор этого полета со всеми воздушными бойцами, разъяснил требования командующего армией, дал строжайший наказ не отступать от них ни на шаг.

Летом 1942 года на южном крыле советско-германского фронта создалось для нашей страны чрезвычайно сложное положение. Немецко-фашистские войска снова захватили стратегическую инициативу. Свои основные удары они направили на Сталинград и Кавказ. Наши войска с боями отходили на восток. У берегов Волги начиналась величайшая в истории человечества битва.

28 июля Верховный Главнокомандующий, нарком обороны И. В. Сталин издал приказ № 227, в котором говорилось о создавшемся на фронте положении, о том, что враг «…лезет вперед, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население… Отступать дальше, - подчеркивалось в приказе, - значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину… Из этого следует, что пора кончить отступление, ни шагу назад!»

Этот приказ сыграл важную роль. Он поднимал дух наших войск. Мы зачитали его перед строем полка, затем каждый летчик, инженер, техник, младший авиаспециалист поставил под ним свою подпись.

Комиссар полка Я. И. Журавлев вел в полку широкую разъяснительную работу. В партийных и комсомольских организациях состоялись собрания с повесткой дня: «Задачи коммунистов (комсомольцев) по выполнению приказа [74] народного комиссара обороны № 227». Члены партии и комсомола, беспартийные воины глубоко уяснили смысл и значение этого приказа в деле защиты Родины и достижения победы над немецко-фашистскими захватчиками.

В начале августа наши опытные воздушные разведчики К. А. Пильщиков, С. Г. Стружкин, В. Г. Серегин и Е. Г. Серебряков, возвращаясь из-за линии фронта, все чаще стали докладывать об интенсивности движения вражеских машин с войсками и грузами, а также танков и бронетранспортеров в районах южнее Сухиничей и Козельска. Эти данные подтверждались аэрофотоснимками.

Утром 11 августа по войскам соседней с нами 61-й армии, а затем и по левому флангу нашей 16-й армии гитлеровцы нанесли сильный удар. Фашисты бросили в бой крупную группировку пехоты, 500 танков. Им удалось прорвать оборону наших соседей в направлении Козельска и продвинуться на 20-25 километров.

Командование 16-й армии приказало нашему полку вести воздушную разведку непрерывно. Важно было своевременно вскрыть подход вражеских резервов. Погода была сносной, и наши летчики почти постоянно находились в воздухе, контролируя дороги в прифронтовых районах. Затем погода резко ухудшилась. Плотная низкая облачность затянула небо, предельно ограничила видимость. И мы не могли вести разведку.

А в это время, усиливая удары, враг форсированным маршем подбрасывал к фронту свежие войска. Отсутствие данных об этом особенно тревожило командование нашей армии. Вначале начальник штаба, а затем новый командующий этой армией генерал И. X. Баграмян позвонили командиру полка и потребовали при малейшем улучшении погоды возобновить ведение разведки в указанных районах.

Летчики нетерпеливо поглядывали в небо. В середине дня облака немного приподнялись, расступились… Кое-где в них засинели просветы. Я выпустил в воздух сразу четверку ЛаГГ-3. Ее повел заместитель командира эскадрильи старший лейтенант В. Г. Серегин.

Мы с тревогой ждали: какие-то вести доставят разведчики из-за линии фронта. Однако вернулись они минут через двадцать после взлета. Серегин как-то очень уж спокойно доложил, что из-за низкой облачности и сильного огня вражеских зенитчиков в район боевых действий пробиться не удалось, не исключены, дескать, были потери. Из-за этого группа и вернулась. [75]

Такой доклад попросту ошарашил нас. Командир полка возмутился, тут же сделал старшему лейтенанту серьезное внушение. При этом он напомнил ему о приказе НКО № 227. Подействовало. Летчик обещал, что подобное больше не повторится.

Время было дорого. Подполковник Ярославцев посоветовался со мной, и мы пришли к единому решению - послать в район разведки еще одну четверку истребителей. Выбор свой остановили на старшем лейтенанте Е. Г. Серебрякове, штурмане эскадрильи. Ведомыми пойдут молодые летчики.

Чтобы ускорить дело с доставкой разведданных, мы взяли на себя ответственность и приказали ведущему все сведения о войсках противника передавать по радио открытым текстом, закодировав при этом лишь названия населенных пунктов. Скорейшему получению разведданных содействовало и то, что на КП армии также находился радиоприемник. И там, в штабе армии, могли принимать информацию непосредственно с борта истребителя.

В небо поднялась новая четверка. Мы оставались у приемника. Минуты ожидания тянулись долго. Наконец из эфира донесся голос Евгения Серебрякова. Мой заместитель капитан С. И. Осипов быстро записывал данные и наносил их на карту. Для дублирования мы тут же передавали их по телефону в штаб армии.

Поток информации шел полным ходом. Это были важные сведения о войсках врага, его резервах. Полет четверки истребителей Евгения Серебрякова подходил к концу. Неожиданно раздался телефонный звонок. Звонили из штаба армии. Я снял трубку и услышал голос полковника Ф. П. Бобкова.

- Над линией фронта южнее Козельска находится «рама»{1}, - предупредил заместитель начальника штаба армии. - Она корректирует огонь своих артбатарей. Генерал Баграмян приказал уничтожить ее или по крайней мере прогнать. Вы меня поняли?

- Так точно. Но на истребителях осталось мало горючего.

- Пусть сделают, что смогут.

Подполковник Ярославцев находился рядом. Приказание командующего армией было тотчас же передано [76] Е. Г. Серебрякову. Приняв его, старший лейтенант минуты через 3-4 обнаружил «раму» и скомандовал ведомым:

- «Рама» прямо по курсу. Атакуем!

На этом связь с ведущим группы оборвалась.

Вскоре истребители начали возвращаться на аэродром поодиночке. Приземлились трое. Евгения Серебрякова не было. Наши поиски и запросы ничего не дали. Трудно было примириться с гибелью такого замечательного летчика-истребителя.

Лишь после войны в результате долгих и настойчивых поисков юных следопытов и брата летчика - Геннадия Серебрякова нам удалось узнать, что Евгений Георгиевич Серебряков погиб у деревни Меренищи, что южнее Козельска.

Очевидцы так рассказывали о его подвиге. Атакуя «раму», советский истребитель подвергся внезапному нападению четырех «мессеров». Одного из них летчик сбил, но у него, вероятно, кончились боеприпасы, и следующего, оказавшегося рядом врага отважный сокол сбил таранным ударом. «Мессер» загорелся. Но и наш истребитель начал рассыпаться на части. От него отделился человек. Над ним раскрылся купол парашюта. Он мог бы благополучно приземлиться. Но экипаж кружившей над ним «рамы» открыл по советскому летчику огонь. Когда же до земли оставалось метров полтораста, «рама» еще более снизилась и на большой скорости консолью крыла обрубила стропы парашюта. Летчик упал на землю.