С севера из степи пришла осень, а за ней и ветер, который принес с собой ломоту и болезнь. Весь день Иван лежал в постели. Шарль скулил у ног, не зная, чем помочь хозяину. Телефон, который пылился в углу, за все это время так и не заработал. Вернее, может, телефонная линия и была восстановлена, но Ивану звонить было некому. Да и на маяк никто звонить не будет – нет необходимости. Сейчас телефон пылился в углу на подоконнике, под стопкой погодных бланков десятилетней давности. Ивана колотил озноб. Он то впадал в забытье, то вдруг резко вскакивал с постели, не понимая, где находится, и удивляясь, что за окном шумит море. Дом маячника находился в нескольких метрах от маяка, но казалось, что капли морской воды бьются в стекла.

На море разыгрался шторм. Небо мгновенно затянулось сначала тяжелыми свинцовыми тучами, затем вместе с темнотой на землю хлынула толща воды. Казалось, что теперь мыс, маяк и дом Ивана оказались в самом центре гигантского водопада. Морская вода ледяным набатом била в скалу мыса. Иван от холода не мог думать, мысли путались. То жар, то холод, то снова жар. Шарль, согревая хозяина, сначала пристраивался на кровати, то со стороны спины, то у живота, то в ногах. Но потом вдруг лёг сверху, распушив, насколько можно, свою клокастую шерсть и перевоплотившись в кудлатое одеяло. Сердце пса билось сильнее, его удары глухо отдавались в голове. Который час, Иван определить не мог. Несколько попыток встать – не получалось.

Шарль остался на маяке за старшего. Он скулил и лаял, куда-то убегал и возвращался. Иван мучительно боролся с болезнью. В постели его швыряло из стороны в сторону, словно дом маячника внезапно превратился в каюту корабля. Может быть, тот самый, который шел сейчас прямо на скалистый мыс. Судно небольшое, по сути прогулочный катер без каких бы то ни было навигационных приборов. Такие часто возят курортников летом. Но откуда он взялся сейчас, когда даже счастливый бархатный сезон канул в фотоальбомы отдыхающих, понять было невозможно.

Видимость на море нулевая. Волны в несколько метров. Кто бы знал, какой чудовищной может быть крымская волна! Шарль скулил отчаянно. Завести дизель пёс не мог, такое бывает только в сказках. Хотя, если бы это случилось, Иван охотно поверил – он знал, что всё с ним происходящее не меньше чем сказка. В очередном приступе ясного сознания Иван обнаружил себя на полу, Шарль схватив его за ворот рубахи пытался тянуть в сторону двери. Встать Иван не мог, в бреду, в уме пролетели картинки из детства, отец несет его на руках. Ползком, вцепившись одной рукой за собаку, как боец на линии фронта, Иван преодолел несколько метров. Как поднялся на маяк, и главное, сколько времени на это потратил – он не знал. Пусковой шнур тянули вместе. Человек уперся ногами в стену, а пес со шнуром в зубах отпрыгивал в сторону. Сколько было попыток? Десять? Двадцать? Это сейчас Иван Силыч понимает, что их затея была безумной. Но когда движок зарычал и лампа маяка зажглась, он выдохнул. Наверное, в этот момент вся тяжесть мира упала с его плеч.

Он проснулся на следующий день, на полу. Маяк продолжал гореть. Тело ломило, как будто Иван провел серию боев на ринге. Это был еще один его бой, смертельный. И он победил. Солнце било в глаза. Иван никогда не смотрел с маяка вниз. Он боялся высоты. Но в тот раз он решил посмотреть, думая, что увидит обломки судна на скалах, пробитое днище, жертвы – все атрибуты кораблекрушения, о которых читал в книгах. Он зажмурился и опустил голову. Когда открыл глаза – о скалу билось чистое море. Он зажмурился еще раз, чтобы проверить себя…

…Джамшид Ташкенбаев легко завершал свой переход по канату под куполом цирка без страховки. Еще шаг и гром аплодисментов наполнил зал.

Храбрецов всегда награждают аплодисментами и восхищенными улыбками.

Храбрецом был Роман Игнатьич Быков. Лучшие свои качества он проявил лет в тридцать. Жил себе жил, а потом раз – и стал генералом. И сложилось все так, что уже будучи в высоком звании и на большой должности Роман Игнатьич стал усиленно изучать танковую технику. Многие шутили, дескать, есть всего два сравнительно честных способа получить генеральские погоны в тридцать с небольшим. Но броня Романа Игнатьича, видимо, была настолько крепка, что никакие злые языки не могли на нее повлиять. Не могли завистники ничего сделать и с семейной обстановкой молодого генерала, о которой ходили легенды. Одна другой интереснее.

С первой женой будущий генерал познакомился в институте. Институт был хоть и гражданский, но готовили там инженеров по производству узлов и агрегатов для военной техники. Роман был душой группы. К традиционным для такого типа людей чертам характера – общительный, активный, целеустремленный (положительными прилагательными пестрила его характеристика) – добавлялась еще одно качество. Роман был очень ответственный. Отвечал он за все. В воинской части, к которой он был приписан, Роман Игнатьич был ответственный за пожарную безопасность, за антитеррор, за политинформацию, за результаты избирательной кампании, за подготовку к отопительному сезону, за успеваемость солдат, за боевую и политическую подготовку, за внешний вид и моральный облик.

С морального облика и началось разложение личности во всем положительного старосты группы ЕБ-45. Работу с документами студенты проводили исключительно в учебном классе. Проносить с собой на занятия можно было только необходимые личные вещи: очки, карандаши и носовой платок. Но на этот пункт положения преподаватели смотрели не строго, каждого не обыщешь, да и особо секретных заданий студентам не давали. Ну что такого запрещенного смогут они пронести в класс? Миниатюрные фотоаппараты, секретные сканеры? Шпионов этот вуз давно не интересовал. Учебную программу всех факультетов знала даже буфетчица Нонна. После окончания кулинарного техникума она, используя свои связи, устроилась работать в факультетский буфет и быстро нашла общий язык и с деканом, престарелым полковником запаса, и со студентами, которые за три года слились для нее в один поток. Из потока выделялся только Роман Игнатьич. Харизма и природное обаяние сделали свое дело. Между буфетчицей и старостой мелькнула невидимая миру искра, процесс пошел.

И никто бы не усомнился в моральных качествах старосты, если бы однажды, перед тем, как сложить в сейф тетради студентов, полковник запаса не решил их полистать, проверить контрольные расчеты в работе узлов и агрегатов бронетанковой техники. Тетрадь Романа Быкова была безукоризненной, ровный почерк, видно, что парень старался изо всех сил. Но занятия были долгими – как правило, у всех такой почерк был только вначале работы, а к вечеру встречались уже помарки и ошибки. «Устают, ребята, молодежь слабая, не то, что мы в свое время», – качал головой престарелый полковник, поправляя очки. И тут его взору открылись самые завлекательные виды абсолютно голой буфетчицы Нонны. Полковник даже глазам своим не поверил! Он, конечно, посматривал на девчушку, в обеденный перерыв. Даже кокетничал с ней по-стариковски. Но тут! Такое!

«В тетради положительного старосты Романа Быкова обнаружились фотографии пикантного содержания с изображением сотрудницы секретного факультета Нонны Семеновны Кочергиной. В количестве пяти штук» – говорилось в отчете полковника в вышестоящие органы. Но тут полковник наврал. Фотографий было не пять, а семь. Пару картинок старый вояка решил оставить себе, зная, что дело с Быковым скорее всего замнут по-тихому и всерьёз разбираться не будут, пять там было обнажёнок или семь. Полковник рисковал, но фото стоили того, хоть будет на кого посмотреть долгими зимними вечерами, когда его окончательно отправят на пенсию.

Буфетчица была сфотографирована прямо в подсобке факультетского буфета. Благо места там было достаточно для небольших фотосессий. Декан-полковник был не чужд романтических настроений, в молодости даже стихи писал, подражая Пушкину. Полные груди нимфы Нонны поразили его настолько, что он едва не опоздал на электричку домой. Однако в этот раз декан стихи писать не стал – написал донесение в первый отдел.