Роман Игнатьич больше всего на свете любил танки и орать на подчиненных. Это было настоящее искусство, отточенное годами. В его военной среде с годами развилась иерархия настолько жесткая, что жесткость водопроводной воды, которую подавал в трубы друг генерала, директор водоканала Силков, сравниться с ней не могла. Жесткость воды от Силкова забила все трубы в городе, а жесткость общения с генералом Быковым забила нервную систему всех его подчиненных. Все проблемы из детства, говорят психологи. И мотивы поведения тоже. На орательную особенность генерала Быкова в детстве повлияли две кинокартины. Одна называлась «Волшебный голос Джельсомино». Об итальянском мальчике, от одного голоса которого не то, что стёкла в домах лопались – народные массы на свержение государственного строя пошли. А вторая картина – легендарный фильм «Офицеры», особенно тот момент, где мальчик на вопрос «Зачем кричишь?» отвечает «Командный голос вырабатываю!». Уже в далеком детстве Роман Игнатьич решил, что будет командиром, а командиру без командного голоса жизни нет! На работе генерал каждое слово чеканил так, что звенели фужеры в старом серванте. Правда, Нонна Семеновна утверждала, что раньше он был совсем не такой. На работе оставлял все свои командные нотки и дурацкую физиономию со сдвинутыми бровями. Домой приходил совершенно другим человеком, улыбался, жену комплиментами осыпал, даже когда яичницу по утрам жарил песенки напевал. Мурлыкал «Я иду шагаю по Москве» не хуже певца Иосифа Кобзона. А как только стал генералом – вот тут и началось. Особенно, когда адъютант Белкин у генерала дома поселился. После этого генерал совсем потерял грань между домом и работой. По старой генеральской привычке он командовал всеми домашними, так же как на плацу в военной части. Этажом ниже жила журналистка Ольга с дочкой Марусей, каждый раз они вздрагивали, когда в шесть тридцать утра раздавалось генеральское «Рота, подъё-о-о-ом!».

Этажом выше генеральской квартиры жил профессор-вьетнамовед Демьян Петрович Нгуен. Он каждый раз подпрыгивал на стуле, когда Роман Игнатьич громогласно командовал: «Приступить к приёму пищи!».

Через стенку от Быковых жили Шмаковы со своими кошками, каждый раз когда генерал командовал своей пассии «В койку!», бухгалтер Шмакова теснее прижималась к технологу Шмакову и начинала непроизвольно мяукать.

А по утрам, после завтрака, обычно Роман Игнатьич играл в танчики. В его рабочем кабинете на большом столе по утрам всегда была выставлена новая декорация. Адъютант Белкин прекрасно выполнял свои обязанности. После того, как генерал отправлялся в спальню, Белкин должен был всё подготовить к завтрашнему дню: собрать портфель, разложить бумаги, почистить китель и, главное, выстроить на большом столе декорацию какого-нибудь танкового сражения. Специальных танковых сражений в военной истории было немного, но Белкин всегда проявлял незаурядную фантазию. Утром Быков запирался в кабинете и оттуда слышались бесконечные: «Быдыщь-тыдыщь!, «Тадам!», «Тду-тду-тду!» и, только, громогласное «Ба-бах!» завершало утреннюю баталию. Генерал после этого еще несколько минут медитировал и выходил из кабинета. «Усталый и довольный» – именно так описывают школьники это необыкновенное состояние подъёма духа после тяжелой изнурительной работы. Однажды, был случай, долгожданное «Ба-бах!» прогремело, но Роман Игнатьич долго не показывался. Потом вышел, угрюмый, расстроенный, мрачнее тучи. «Разрешите обратиться, товарищ генерал!» – начал было Белкин, намереваясь узнать причину расстройства шефа. Быков только рукой махнул и стал нервно теребить сигарету, стучать по карманам в поисках зажигалки. Белкин зажигалку достал. После первой сильной затяжки, выпустив дым в потолок, Роман Игнатьич хмуро сказал: «Подбили меня, Белкин. Подбили!»

Вот это мрачное состояние духа испытывал генерал и сейчас, когда смотрел на удаляющийся шикарный зад Снежаны под руку с предателем Белкиным, который вероломно воспользовался немощью генерала и увел от него сразу двух баб, одна из которых, между прочим, была законной супругой Быкова, а вторая любимой любовницей! Он, конечно, скомандовал «Стоять!» – но что это была за команда? С глухим-то голосом! Щеткой с гуталином по парадным берцам и то громче будет! Это было не просто предательство командира, это была настоящая измена Родине! Нож в спину боевому товарищу!

Белкин был лопоухим солдатом-срочником в танковой бригаде, смазывал подшипники у танков. Как и положено всем призвавшимся, учил уставы и устройство современных танков Т-72, висел на турнике селёдкой и маршировал на плацу, не попадая в такт ротному запевале.

Как Белкин попал в танкисты – загадка. Ростом он был высок, почти под два метра, а таких рослых парней, как правило, в танковые войска не берут. Неудобно сидеть в кабине скрючившись в три погибели, голова в люк упирается и ноги девать некуда. Но военком Закржевский был злой, как дворовая собака. Белкина он не любил, потому что жена Закржевского работала в школе учительницей и была классной руководительницей Белкина. А тот однажды в отместку за двойку по геометрии налил этой учительнице в дорогие сапоги под столом клей «Момент». В инструкции было написано, что прежде чем хорошенько приклеить две части друг к другу, надо намазать их клеем и подождать пять минут. Ровно пять минут прошло с момента, когда Белкин вылез из-под стола с ехидной ухмылкой, до того момента, когда Элла Моисеевна Закржевская, словно Шэрон Стоун из «Основного инстикта», с хищной улыбкой оглядывая пацанов в классе, стала натягивать на свои длинные ноги замшевые ботфорты. Белкин ждал, затаив дыхание и смотрел только на сапоги. Пацаны в классе, затаив дыхание, смотрели на ноги Закржевской. В это же время, затаив дыхание завхоз Кливцов через замочную скважину двери смотрел своими маленькими масляными глазами на широкое декольте Закржевской. А сама Закржевская громко вздыхая, тащила по ноге ботфорт и, понимая, что всё это значит, оглядывала девятиклассников с высоты учительской кафедры. Последний урок в этот злополучный вторник подходил к концу, девятый «Г» дописывал контрольную, ещё пять минут назад всем нестерпимо хотелось домой. Пять минут назад, до того момента, пока Белкин не вылез из-под стола и Элла Моисеевна оттуда же не достала сапоги, которые муж – военком Заркжевский подарил ей в Международный женский день 8 марта. Декольте учительницы вздрогнуло, Кливцов за дверью выдохнул, Белкин в классе зажмурил глаза… но ничего не случилось. Как ни в чем не бывало, Элла Моисеевна попросила сдать тетради, раскрыла сумочку, достала пудреницу, припудрила носик, сказала «Досвиданьядети» и вышла из класса.

В этот же вечер в квартире военкома Закржевского случился скандал. Снимая ботфорты так же красиво, с томным придыханием и грудью, готовой выпасть наконец из блуждающего декольте, Элла Моисеевна впервые в жизни сделать этого не смогла. Она тащила и сильно, и потихоньку, она помогала носком другой ноги и зажимала сапог в дверном косяке, прижимая его дверью. Ничего не помогало! Она сломала маникюрный ноготь с золотой завитушкой посередине! Она позвала на помощь супруга, но тот, обладая даже мотострелковой закалкой, полученной в военных лагерях Тоцка, и то не смог стащить с жены сапоги! Была мысль разрезать их на части – но было жалко денег. Была мысль вызвать МЧС – но было стыдно перед соседями. Была мысль – признаться, что сапоги куплены не в модном магазине, а на китайском рынке, но за державу было обидно. Военком Закржевский был в отчаянии! И тут – о Боже, храни женскую интуицию! – каким-то невероятным чутьем Элла Моисеевна поняла, что дело не в сапогах. Вернее, в сапогах, но размеры, усушка и утряска, о которых подумала она в самом начале, здесь были ни при чем. Она придумала способ избавиться от ненавистных теперь ботфортов.

Никогда еще не видел военком Закржевский таких сцен. Элла Моисеевна скинула пальто, задрала юбку и медленно начала скатывать чулки вниз. У военкома в голове уже заиграл Джо Коккер со своим «You can leave your hat on!», замелькали сигнальные огни, послышался звон бокалов и звук лопающихся шампанских пузырьков. Но это был не стриптиз, а начало женской истерики. Чулки остались в ботфортах, Элла Моисеевна с посиневшими от холода ногами – перед военкомом, а картинка с мигающими огнями и пузырьками шампанского растаяла как дым. Учительская логика Эллы Моисеевны быстро отмотала назад события дня, преступление Белкина было раскрыто без всяких долгих расследований, без допросов свидетелей и пыток подозреваемых. Горячий военком, раздувая живот, готов был немедленно мчаться на разборки с обидчиком супруги. Но та остановила его и в эту ночь, и во все последующие. Юстиция в нашей стране стоит на стороне ребенка крепко, детские омбудсмены ночами не спят, зорко следят, как бы кто-нибудь не обидел детишек. Месть Закржевского сдулась под натиском обстоятельств.