Иван Корольков за всю свою недолгую боксерскую карьеру в нокауте не был ни разу. Но тут его состояние напоминало последствия рокового удара. Звуки доносились до него, будто сквозь пелену, тягучие долгие, отдающиеся странным эхом. Цвета поблекли, мир стал серым и чужим. Любые слова тяготили его и вызывали страшные головные боли. Хотелось молчать и думать, но от мыслей становилось еще страшнее. Что? Как? Куда? Зачем? И, самое главное, что делать? Вопросы, которые ему раз за разом задавали на допросах у следователей, впечатывались в голову гвоздями. Удар за ударом, планомерно, ритмично. Не давая времени на обдумывание и принятие решений.

Пока шло следствие и Королек с трудом, превозмогая отвращение, постигал порядки следственного изолятора. Пришло новость, раздавившая его окончательно. Танечка, пока суть да дело, сделала аборт. Причем операция прошла, конечно, подпольно, в тайне от родителей. И, конечно, с осложнениями. С большой потерей крови Танечку пришлось срочно госпитализировать уже в официальную больницу. Пара дней в реанимации, героиню спасли. Но для Ивана Силыча это стало нокаутом, от которого он встать уже не мог. Мало того, неожиданно для себя почти стал отцом. А теперь еще и, так или иначе, Иван оказался причастен к убийству нерождённого младенца. Иван, который в ладонях, осторожно, чтобы не поранить, каждую бабочку был готов часами носить на руках. Который в полевых экспедициях лишний раз боялся наступить на цветок мать-и-мачехи, чтобы не нарушить хрупкое равновесие в природе. Иван, который и фамилией своей подчеркивал мимолетность всего сущего, не король ведь, а королёк. Так, взмах крыльев и легкий полет, а вовсе не доминирование и тяжесть.

Но судьба у Ивана Силыча на подарки была щедра. Танечка вышла из больницы и что-то щелкнуло в ее распутной голове, решила всю картину своего убогого мира изменить. Рассказала о новых подробностях того рокового вечера, когда чуть не стала мамашкой. А потом оживилась в его Вселенной новая орбита. То ли небесные силы оказались к Корольку благосклонны, то ли родители подключили всевозможные связи. Пока он в ожидании этапа уже сидел на узлах, выяснилось, что ребенок, который так неожиданно объявился в Танечкином чреве, вовсе не от Ивана туда прибыл. Аборт был произведен на поздних сроках, а если учесть, что Корольков с Таней только на вечеринке и познакомился, ну никак не мог он быть виновником происшедшего. Кто настоящий несостоявшийся отец, Таня не помнила, или просто не хотела говорить.

Учитывая беспокойство институтской общественности дело быстро замяли. Но клеймо на Иване Королькове осталось. В подробностях освобождения никто разбираться не стал. «Время такое, – подумали доброхоты. – Дали денег кому надо, отмазали парня. Чемпион – разве ж его не отмажут?» Но с тех пор на боксерском ринге Иван не показывался. Да и вообще постепенно ушел в тень. Кому будешь доказывать, что ты не верблюд? Судимость, изнасилование, аборт – было? Было! Что с того, что судимость сняли? Сейчас за деньги всё снимают. Несколько лет должно было пройти, чтобы жизнь Ивана наладилась, вошла в привычное русло, хоть и искривлённое слегка бурной жизненной рекой.

Это и был его секрет. Были и другие – жизнь секретов не жалела. Но разве расскажешь об этом шестилетней Марусе.

– Так что, секретик расскажете, дядя Ваня? – Маруся потянула за рукав. – Я же вам рассказала? Так нечестно.

– Расскажу, – сказал Иван Силыч, и приставил указательный палец к губам. – Только тс-с-с! Никому! Договорились?

– Честное слово! – прошептала Маруся.

– У нас в подъезде живут волшебники! – сказал Иван Силыч и очень серьёзно кивнул головой.

Первым с сольным номером выступал Октавиан Август. Начинал он выразительно, с утробным урчанием. Его важный бас предвосхищал хоровую партию и давал возможность соседям приготовиться к регулярной десятиминутной оратории. На часы можно было не смотреть. Все знали, что через десять минут в Москве будет три часа дня, в Париже час пополудни, в Нью-Йорке семь утра, а в Петропавловске-Камчатском – полночь. Кошки из десятой квартиры начинали свой обычный кошачий концерт.

Может показаться ужасным обстоятельством, что каждый час соседи вынуждены были слушать такие концерты. Но, во-первых, кошки из десятой квартиры были воспитанными существами и подавали голос только в промежутке между девятью утра и девятью вечера. Каждые три часа, перед приемом своей кошачьей пищи. Во-вторых, за много лет это стало настолько привычным обстоятельством, что соседи его попросту не замечали. Живут же люди рядом с аэропортами и железными дорогами, отключая свой внутренний слух именно на частоте взлетающих самолетов и грохочущих поездов. И к кошачьим руладам все постепенно привыкли. Тем более, что при правильном подходе им вполне можно было придать некоторую полезность. В девять утра соседи синхронно завтракали. Коты из десятой квартиры как бы напоминали, что для каши, кофе и бутерброда с маслом самое время. В двенадцать они сигнализировали о том, что солнце близко к точке зенита и даже если светило было скрыто за серыми тяжелыми тучами, всем было ясно, что в стране полдень. Что означает сигнал в пятнадцать часов, каждый решал за себя сам. Художник Баловнёв в это время замешивал краски для новой картины, Лариса Филипповна Королькова включала телевизор для просмотра дневного телевизионного сериала, Серафима Московцева примеряла новое платье, а профессор Демьян Петрович из тринадцатой квартиры переворачивал страницу в «Дивных повествованиях земли Линьнам». Кошачий зов в восемнадцать часов звал пенсионеров к вечерней прогулке с внуками перед ужином, а в девять вечера телезрители собирались для просмотра последних новостей в вечной программе российского телевидения «Время».

Хозяевами котов из десятой квартиры были благополучные супруги: бухгалтер Шмакова и технолог Шмаков. Нина Степановна Шмакова была женщиной видной, строгой и независимой. Свою независимость она начала отстаивать лет в семнадцать, когда никто и не собирался ограничивать её ни в чем. Но обладая уже тогда яркой комплекцией и зная всё о суровой правде жизни, Нина Степановна раз и навсегда решила, что никто и никогда не заставит плясать её под свою дудку. Среди всех своих подруг она вышла замуж последней, отвергнув не меньше десятка претендентов на руку и сердце. Одним из самых запомнившихся романов была история с милиционером Тяпочкиным. Высокий блондин, голубые глаза, узкий лоб и вечная улыбка до ушей – всё было прекрасно в милиционере. Но представить, что Нина Степановна до конца жизни будет носить фамилию Тяпочкина, она не могла. Приняв простую смену фамилии при замужестве за попытку домашнего насилия, с Тяпочкиным Нина Степановна рассталась без сожаления.

Была еще история с директором городского водоканала Поджигайло. Яков Францевич – одно это имя звучало, как ноктюрн. Сколько раз повторяла его Нина Степановна весенними ночами! Яков Францевич дарил такую сирень, которой завидовала вся бухгалтерия! Девочки из маркетинга искали лишний повод зайти в кабинет главбуха, чтобы посмотреть на цветы необычайной красоты. У Якова Францевича была одна слабость – он не любил кошек. «Как же так! – с сожалением вздыхала Нина Степановна. – Как можно не любить эти прекрасные создания, это высокое «мяу» и низкое «мур»! Решение было принято, как только дело дошло до предложения о замужестве. «Яков, если мы не сможем называть друг друга «котик» и «киска», наша семейная жизнь обречена!».

Кошки и коты были слабостью нрава и силой духа Нины Степановны. Как только на её жизненном пути возник технолог Гена Шмаков, вопрос о замужестве решился сам собой. Во-первых, Гена был председателем районного клуба фелинологов-любителей, а во-вторых, по счастливому стечению обстоятельства Гена тоже носил фамилию Шмаков. Это был знак судьбы, по крайней мере в вопросе смены фамилии можно было фактически остаться независимой. Однажды, поглаживая Гену Шмакова за ухом, Нина Степановна сказала «да» и долгая семейная жизнь бухгалтера Шмаковой и технолога Шмакова началась.