В то время Тверь была самым новым из русских городов. Пожар 1763 года уничтожил ее дотла. Гибель целого губернского города потрясла Россию. Через несколько дней в столице был издан указ о его немедленном восстановлении.

Тверь в конце ХVIII века (рисунок со старинной гравюры).

Лучшие архитекторы и среди них замечательный русский зодчий Матвей Казаков трудились над возрождением древнего города. Он поднимался на глазах, соревнуясь четкостью и красотой своих проспектов и площадей со столицей — Санкт-Петербургом.

После пыльных степных городков блистающая чистотой и свежестью каменная Тверь показалась шестилетнему мальчику сказочно-прекрасной. Уже тогда этот город выгодно отличался от многих городов России. Он стоял на оживленнейшей дороге из Москвы в Петербург, сияя отраженным блеском обеих столиц — старой и новой. Тут были трактиры, содержавшиеся иностранцами, модные лавки, веселые дома, где с утра до поздней ночи гремела музыка и пировали именитые купцы и богатые дворяне. Днем и ночью через Тверь катились кареты, коляски и рыдваны петербургских и московских помещиков, скакали курьеры и фельдъегери, тянулись бесконечные обозы с живностью, товарами, продовольствием.

Бойкий торговый город был приятен для тех, у кого водились деньги. У отца Крылова, Андрея Прохоровича, их не было. Сослуживцы удивлялись: коллежский асессор, второй председатель губернского магистрата жил хуже рядового чиновника. Его считали чудаком. И действительно, среди матерых приказных «крыс» отставной военный, грубоватый и простодушный, казался белой вороной. Брать взяток он не умел, льстить не привык. Начальство не выдвигало его, обходило вниманием. Он старался не унывать, хотя порой нуждался в лишнем рубле. Честная же бедность нигде, никогда и никем не уважалась.

Единственной радостью Андрея Прохоровича были, как и прежде, книги. Он читал их вслух жене и сынишке, которого учил грамоте. Учил он так, что грамота казалась мальчику непроходимыми дебрями. Андрей Прохорович был строг и крут на руку; он требовал от сына исполнительности, как от своих солдат. Ставить мальчика под ружье он не мог. Время от времени прилежание вколачивалось розгой. Мать обливалась слезами, не смея, однако, перечить мужу.

Жалея первенца, Мария Алексеевна решила приохотить его к ученью не наказанием, а поощрением. Она давала ему медную денежку за хорошо приготовленный урок. Вскоре у мальчика накопилось несколько рублей. Чтобы сынишка не дал им дурного направления — не растранжирил бы их попусту или, что еще хуже, не стал бы скаредничать и копить, мать убедила его тратить «свои деньги» на покупку нужных вещей. Мальчик любил красивые вещи и с радостью ходил в торговые ряды, покупал то хорошие перчатки, то картуз с блестящим козырьком, то мягкий нашейный шарфик.

С помощью Марии Алексеевны ученье пошло на лад. Да и сама она неприметно для себя выучилась читать.

Осилив грамоту, мальчик был вознагражден сверх всякого ожидания; награда была в тысячи раз больше маменькиных денежек. Это был новый мир — мир отцовских книг, населенный удивительными героями, полный страстей и приключений.

Сундук-библиотека на время отвлек мальчика от детских игр, заставив мечтать об иной жизни, какую вели герои иностранных романов. Безвестные молодые люди приезжали в свои столицы и добивались блестящих успехов, славы, богатства. Правда, талантливым молодым людям помогали знатные друзья, с которыми героя обычно сводил счастливый случай. Маленькому Крылову трудно было гадать о своем будущем. Он понятия не имел, есть ли у него какие-нибудь таланты, или нет. Но особенно смущало его одно обстоятельство.

Он уже знал, что у него не было обязательного качества, которым обладали все эти книжные герои, — красивой внешности. У них, если верить книгам, были какие-то особенные глаза, изливавшие очарование неизъяснимое, какая-то нежнейшая кожа, какой-то точеный кос, волнистые волосы, обязательно ниспадающие на высокий лоб белее снега, какие-то ало-вишневые губы, формой своей походившие на лук амура, какие-то особенные линии тела, необыкновенные руки и ноги и непременно благородная осанка. В таких героев с первого взгляда влюблялись красавицы, сходили с ума бедные девушки предместий и в мутных водах Сены или Тибра кончали с собою по причине неразделенной любви.

Что такое неразделенная любовь, было для него загадкой.

Широколицый, вихрастый и неуклюжий мальчуган с живыми любопытными глазами мало походил на этих книжных героев. Мария Алексеевна, глядя на первенца, вздыхала, приговаривая, что «не в красоте — счастье», и втайне надеялась, что сынишка со временем выправится, станет пригожим молодцом. Лишь был бы здоров. А здоровьем как раз Ванюшу природа не обидела.

Книги развили в нём интерес к жизни и к людям. Он казался гораздо старше своих лет. В этом не было, впрочем, ничего удивительного: ведь он не знал детства такого, как у большинства дворянских детей того времени — обеспеченного, беззаботного. К нему не ходили учителя, его не воспитывали гувернеры, не учили иностранным языкам, танцам, музыке, рисованию.

Но маленький Крылов уже видел больше, чем какой-нибудь дворянский сынок за всю свою жизнь. Это было, пожалуй, единственной положительной стороной бедности. Его никто и ничто не стесняли. Пользуясь домашней свободой, он с жадным любопытством присматривался к окружающему миру, бродя по площадям и улицам города, любуясь красивыми зданиями, знакомясь с новыми интересными людьми.

Особенно нравились мальчику шумные народные зрелища: качели и балаганы на ярмарках, кулачные бои, яркие базары, крикливые перебранки городских прачек на Тверце и Волге. Здесь он слышал меткие шутки, острые словечки, язвительные анекдоты о градоправителях, нажившихся на пожаре, о чиновниках-взяточниках, о бездельниках-дворянах и хитрых мужиках. В этих сказочных анекдотах всегда выходило так, как хотелось рассказчику: умный крестьянин брал верх над барином, хитрый мужичок обводил вокруг пальца ворюгу-чиновника, взяточники в конце концов разоблачались и несли наказание. Мальчик еще не мог знать, что в жизни таких сказочных концов почти никогда не бывало.

Время от времени он вместе с отцом ходил в семинарию. Это было единственное культурное учреждение города. В большом и светлом зале семинарии происходили диспуты, выступали певцы с пением божественных кантов (песен), местные поэты декламировали свои стихи, лицедеи-семинаристы разыгрывали веселые сценки, высмеивая взяточничество, волокиту, крючкотворство. Тут мальчик впервые познакомился с сатирой. И в ней также зло и порок обязательно наказывались, а добро и правда всегда торжествовали.

Мальчик был впечатлителен, скор и переимчив. Он подражал лицедеям, декламировал стихи, повторяя те же самые жесты, которыми поэты-семинаристы сопровождали чтение своих сочинений. Он пытался рисовать картинки из книжек, и выходило похоже; вторил матери, когда она певала за работой песни, и Мария Алексеевна похваливала его; изображал на голоса базарных торговок, будочников, прачек, купцов и приказных, выводя их в маленьких сценках, разыгрывая анекдоты в лицах. Маленькому актеру приходилось не только изображать сценки, но и присочинять их.

Почти вся куцая библиотечка отца была уже перечитана им. Страницы многих книг словно отпечатались в его молодой памяти: он мог наизусть читать их, не заглядывая в книгу. Он запинался лишь в тех местах, где стояли слова, составленные из нерусских букв.

Впрочем, это также длилось недолго. Тайну иностранной азбуки раскрыл ему какой-то безвестный итальянец. В те годы в Твери, как и во всех крупных городах России, было много иностранцев — французов, немцев, итальянцев. Они приезжали сюда на заработки.

Россия считалась золотым дном, потому что любого иностранного специалиста, мастера, ремесленника тут ценили на вес золота.

У маленького Крылова был истинный талант заводить знакомства. Его тянуло к людям любопытство; каждый новый человек был для него новой книгой. И особенно привлекали его люди, причастные к искусству.