Но из всех этих охотничьих подвигов бесспорно наибольший интерес представляла охота на кенгуру. Около четырех часов пополудни собаки вспугнули стадо этих любопытных сумчатых животных. Детеныши мигом залезли в материнские сумки, и все стадо гуськом помчалось прочь от охотников. Очень любопытно наблюдать огромные скачки кенгуру. Их задние лапы вдвое длиннее передних и растягиваются словно пружины.

Во главе стада несся самец ростом футов в пять, великолепный экземпляр исполина кенгуру. Погоня продолжалась на протяжении четырех-пяти миль. Кенгуру не проявляли признаков усталости, а собаки, не без основания опасавшиеся их могучих лап, вооруженных острыми когтями, не смели напасть на них. Но, наконец, выбившись из сил, стадо остановилось, и вожак, прислонясь к стволу дерева, приготовился к защите. Одна из собак с разбегу наскочила на него, но в тот же миг взлетела на воздух и свалилась с распоротым брюхом.

Ясно было, что и всей своре не справиться с этими могучими животными. Приходилось охотникам взяться за ружья — только пули могли уложить кенгуру-исполина.

В эту минуту Роберт едва не пал жертвой собственной неосторожности. Желая точнее прицелиться, он настолько приблизился к кенгуру, что тот одним прыжком бросился на него. Роберт упал, раздался крик. Сидевшая в экипаже Мери Грант в ужасе, не в силах произнести ни слова, протягивала руки к брату. Никто из охотников не решался стрелять в животное, опасаясь попасть в мальчика, но внезапно Джон Манглс, рискуя жизнью, выхватил из-за пояса нож, бросился на кенгуру и поразил его в самое сердце. Животное рухнуло. Роберт поднялся невредимый. Миг — и сестра радостно прижимала его к груди.

— Спасибо, мистер Джон, спасибо! — сказала Мери Грант, протягивая руку молодому капитану.

— Он был на моем попечении, — отозвался Джон Манглс, пожимая дрожащую руку молодой девушки.

Этим происшествием закончилась охота.

После гибели вожака стадо кенгуру разбежалось, а тушу убитого кенгуру-исполина увезли охотники.

Вернулись домой в шесть часов вечера. Охотников ожидал великолепный обед. Среди прочих яств гостям особенно пришелся по вкусу бульон из хвоста кенгуру, приготовленный по туземному способу.

После мороженого и шербета гости перешли в гостиную. Вечер был посвящен музыке. Леди Элен, прекрасная пианистка, предложила аккомпанировать радушным хозяевам, и те с большим чувством исполнили отрывки из новейших партитур Гуно, Виктора Маснэ, Фелисьена Давида и даже произведения непонятого Рихарда Вагнера.

В одиннадцать часов вечера подали чай, который сервирован был по-английски — изысканно. Но Паганель все же попросил, чтобы ему дали попробовать австралийского чаю. Географу принесли бурду, темную как чернила, которую приготовляют так: полфунта чаю кипятят в литре воды в течение четырех часов. Паганель попробовал, поморщился, но объявил, что напиток превосходный. В полночь гости разошлись по удобным просторным комнатам, и сновидения продлили столь приятно проведенный день.

На заре следующего дня они распрощались с молодыми скваттерами. Сердечно поблагодарив, с них взяли обещание посетить Малькольм. Затем фургон тронулся в путь, обогнул подножие горы Готтем, и вскоре домик, словно мимолетное видение, исчез из глаз путешественников.

Еще пять миль тянулись владения Патерсонов, и лишь в девять часов утра путешественники выехали за последнюю ограду и углубились в почти не исследованную область провинции Виктория.

Огромный барьер преграждал путь на юго-восток. Это была цепь Австралийских Альп — подобие гигантских крепостных стен, причудливо извивающихся на протяжении тысячи пятисот миль, задерживая движение облаков на высоте четырех тысяч футов.

Небо заволакивали облака, и солнечные лучи, проходя сквозь сгустившиеся пары, не были знойны, таким образом, жара не очень давала себя чувствовать, однако из-за все возраставшей неровности почвы продвигаться было все труднее и труднее. Там и сям начали попадаться холмики, поросшие молодыми зелеными камедными деревьями. Дальше потянулись высокие холмы. Это уже были отроги Альп. Отсюда дорога все время шла в гору. Это особенно заметно было по усилиям быков. Их ярмо скрипело под тяжестью громоздкого фургона, они громко пыхтели, и мускулы их ног так туго напрягались, что казалось, вот-вот лопнут. Фургон трещал при неожиданных толчках, которых не удавалось избежать, несмотря на всю ловкость, с которой правил Айртон. Путешественницы относились ко всему этому весело.

Джон Манглс с двумя матросами, обследуя путь, ехал несколько впереди. Они отыскивали среди неровностей почвы наиболее удобный проезд, точнее говоря, фарватер, ибо продвижение фургона вперед похоже было на движение корабля, плывущего по бурному морю между рифами.

Задача была трудной, а подчас даже опасной. Порой Вильсон прокладывал топором дорогу среди густой чащи кустарников. Глинистая и влажная почва словно ускользала из-под их ног. Путь удлиняли частые объезды непреодолимых препятствий; высоких гранитных скал, глубоких оврагов, не внушающих доверия лагун. Поэтому в течение целого дня едва прошли полградуса долготы.

Вечером расположились лагерем у подошвы Альп, на берегу горной речки Кобонгра, в маленькой долине, поросшей кустарником футов четырех вышины, со светло-красными листьями.

— Нелегко будет перевалить через эти горы, — проговорил Гленарван, глядя на горную цепь, очертания которой уже начинали теряться в надвигавшейся вечерней мгле. — Альпы! Одно название уже заставляет призадуматься.

— Не надо понимать буквально, дорогой Гленарван, — отозвался Паганель. — Не воображайте, что вам предстоит пересечь всю Швейцарию. В Австралии есть Пиренеи, Альпы, Голубые горы, как в Европе, но все это в миниатюре. Это свидетельствует только о скудости фантазии географа или о бедности нашего словаря собственных имен.

— Итак, значит, эти Австралийские Альпы… — начала Элен.

— Игрушечные горы, — ответил Паганель. — Мы не заметим, как переберемся через них.

— Говорите только за себя! — сказал майор. — Лишь рассеянный человек может перевалить через горную цепь и не заметить этого.

— Рассеянный! — воскликнул географ. — Нет, я больше» уже не рассеянный. Пусть это подтвердят наши дамы. Разве с тех пор, как я ступил на этот материк, я не сдержал слова? Бывал ли я хоть раз рассеян? Можно ли упрекнуть меня в каком-нибудь промахе?

— Ни в одном, господин Паганель! — заявила Мери Грант.

— Вы само совершенство! Даже чересчур совершенны! — смеясь, добавила Элен. — Ваша рассеянность была вам к лицу.

— Не правда ли, ведь если у меня не будет ни одного недостатка, то я стану заурядным человеком! — отозвался Паганель. — Надеюсь, что в ближайшем будущем я сделаю какой-нибудь крупный промах, который всех насмешит. Знаете, когда я ни в чем не ошибаюсь, то мне кажется, что я изменяю своему призванию.

На следующий день, 9 января, вопреки утверждениям простодушного географа, маленький отряд с большими трудностями совершил переход через Альпы. Приходилось идти на авось, через узкие глубокие ущелья, которые могли завести в тупик.

Айртон оказался бы в очень затруднительном положении, если бы после часа тяжелого пути по горной тропе перед ними неожиданно не возник жалкий кабачок.

— Не думаю, чтобы кабачок в подобном месте давал бы большой доход хозяину! — воскликнул Паганель. — Кому он тут нужен?

— Да хотя бы нам, здесь мы получим сведения о дальнейшем пути, в которых мы очень нуждаемся, — отозвался Гленарван. — Войдем!

Гленарван, сопровождаемый Айртоном, вошел в кабачок. Хозяин производил впечатление человека грубого, с неприветливой, отталкивающей физиономией, свидетельствующей о том, что он сам являлся главным потребителем джина, бренди и виски своего кабачка. Обычно его единственными посетителями были путешествующие скваттеры и пастухи, перегоняющие стада.