На задаваемые вопросы кабатчик отвечал очень неохотно, тем не менее благодаря его указаниям Айртон смог ориентироваться и сообразить, по какой дороге следует идти.

Гленарван отблагодарил кабатчика за его советы несколькими кронами и собирался уже уходить, как вдруг заметил наклеенное на стене объявление колониальной полиции о бегстве каторжников из Пертской тюрьмы и о награде за выдачу Бена Джойса: сто фунтов стерлингов.

— Несомненно, этот негодяй заслуживает виселицы, — сказал Гленарван боцману, прочитав объявление.

— Для этого нужно сначала поймать его! — отозвался Айртон. — Сто фунтов стерлингов — денежки немалые! Он не стоит их.

— Да и кабатчик не внушает доверия, хотя у него висит это объявление полиции, — добавил Гленарван.

— Это верно, — промолвил Айртон.

Гленарван и боцман вернулись к фургону. Отсюда отряд направился к тому месту, где дорога по направлению к Люкноускому перевалу уходила в узкий, извилистый проход, пересекавший горную щель. Начался трудный подъем. Не раз приходилось путешественницам выходить из фургона, а их спутникам — спешиваться. То приходилось поддерживать тяжелую колымагу, то подталкивать ее, то удерживать на опасных спусках, то распрягать быков на крутых поворотах, то подкладывать клинья под колеса, когда фургон катился назад. Не раз Айртон должен был прибегать к помощи лошадей, и без того утомленных подъемом.

Была ли тут виной чрезвычайная усталость или что-либо другое, но в этот день пала одна лошадь. Она вдруг рухнула, хотя ничто не указывало на возможность подобного несчастного случая. Это была лошадь Мюльреди, и когда он хотел заставить ее встать, то оказалось, что конь издох.

Айртон подошел к лежавшей на земле лошади, но, видимо, никак не мог понять причину этой внезапной смерти.

— По всей вероятности, у лошади лопнул какой-нибудь сосуд, — предположил Гленарван.

— Очевидно, — отозвался Айртон.

— Садитесь на мою лошадь, Мюльреди, — сказал Гленарван матросу, — а я сяду в фургон, к жене.

Мюльреди повиновался, и маленький отряд, оставив труп животного в пищу воронам, продолжал утомительный подъем.

Цепь Австралийских Альп не очень широка, и ширина подножия хребта не превышает восьми миль. Следовательно, если дорога, выбранная Айртоном, действительно вела к восточному склону, то двумя сутками позже маленький отряд должен был бы оказаться уже по ту сторону хребта, а там до самого моря шла совершенно гладкая дорога.

Днем 10 января путешественники достигли самой высокой точки перевала, на высоте двух тысяч футов. Они очутились на плоскогорье, откуда открывался широкий вид: на севере блестела зеркальная гладь спокойных вод озера Омео, над которым высоко в небе реяли водные птицы, а дальше расстилались обширные луга Муррея; к югу разворачивалась зеленеющая скатерть Джинсленда — его золотоносные земли, высокие леса, весь этот девственный первобытный край. Природа была здесь еще владычицей и над водами рек, и над огромными деревьями, еще не тронутыми топором. Скваттеры, встречавшиеся там, правда пока еще изредка, не решались вступать с ней в бой. Казалось, что цепь этих Альп отделяет друг от друга два совершенно различных края, из которых один сохранял всю свою первобытную красоту. Солнце в это время как раз заходило, и лучи его, пронизывая багровые облака, придавали более яркую окраску округу Муррей, тогда как Джинсленд, заслоненный щитом гор, был окутан смутной мглой, и казалось, что вся заальпийская область погрузилась в преждевременную ночь. Зрители, стоявшие между столь резко друг от друга отличавшимися областями, были сильно поражены таким контрастом и с волнением смотрели на простиравшийся перед ними почти неведомый край, сквозь который им предстояло пройти до самой границы провинции Виктория.

Здесь же, на плоскогорье, устроили привал. На следующее утро начался спуск. Спускались довольно быстро. Внезапно путешественников застиг жестокий град и принудил их укрыться под скалами. Собственно, это были даже не градины, а целые куски льда размером с кулак, падавшие из грозовых туч так стремительно, словно их выпустили из пращи, и, получив несколько основательных ударов, Паганель и Роберт поспешили укрыться под скалы. Фургон в нескольких местах изрешетило. Против ударов столь острых льдинок не устояли бы даже крыши домов. Некоторые градины врезались в стволы деревьев. Из опасения быть убитыми этим невиданным градом пришлось ждать, когда он прекратится. Это продолжалось час, затем маленький отряд снова двинулся в путь по отлогим каменистым тропам, скользким от таявшего града.

К вечеру фургон, сильно расшатанный, но еще крепко державшийся на своих грубых деревянных колесах, одолел последние уступы Альп среди высоких пихт. Горный проход заканчивался у равнин Джинсленда. Альпы были благополучно освоены, и отданы были обычные приказания расположиться на ночлег.

Двенадцатого с рассветом маленький отряд, охваченный неослабевающим воодушевлением, снова двинулся в путь. Все стремились скорее добраться до цели, то есть до того места на берегу Тихого океана, где произошло крушение «Британии». Только там можно было надеяться напасть на следы потерпевших крушение, а не здесь, в этом пустынном Джинсленде. Айртон настаивал, чтобы лорд Гленарван поскорее отправил «Дункану» приказ прибыть к восточному побережью, где яхта могла быть полезна при поисках. По мнению боцмана, надо было воспользоваться дорогой, ведущей из Люкноу в Мельбурн. Позднее послать гонца будет труднее, ибо со столицей не будет прямого сообщения.

Это предложение боцмана казалось разумным, и Паганель советовал обратить на него внимание. Географ согласен был с тем, что яхта могла быть полезна при подобных обстоятельствах, ибо в дальнейшем сообщение с Мельбурном станет невозможным.

Гленарван колебался и, вероятно, послал бы приказ «Дункану», чего так усиленно добивался Айртон, если бы этому очень энергично не воспротивился майор. Мак-Наббс доказывал, что присутствие Айртона необходимо для экспедиции, ибо он ведь знал окрестности побережья, и если отряд случайно нападет на следы Гарри Гранта, то боцман лучше всякого другого сумеет повести отряд по этим следам, и, наконец, только он, Айртон, может указать место крушения «Британии». Словом, майор настаивал на том, чтобы путешествие продолжалось без всяких изменений. Он нашел единомышленника в лице Джона Манглса. Молодой капитан полагал, что распоряжение Гленарвана легче будет переслать на «Дункан» из залива Туфолда, чем отсюда, откуда гонцу пришлось бы проехать двести миль по дикой местности.

Майор и капитан одержали верх. Решено было ничего не предпринимать до прибытия в залив Туфолда. Майору, наблюдавшему за Айртоном, показалось, что тот чем-то несколько разочарован. Но Мак-Наббс не поделился ни с кем своими наблюдениями, а, по обыкновению, оставил их при себе.

Равнины, простиравшиеся у подножия Австралийских Альп, шли еще заметным уклоном к востоку. Монотонное однообразие пейзажа кое-где нарушалось рощами мимоз, эвкалиптов и различных пород камедных деревьев, а также кустами растения гастролобиум грандифлорум с ярко окрашенными цветами. Не раз дорогу преграждали небольшие горные речки, точнее — ручьи, берега которых густо заросли мелким тростником и орхидеями. Эти ручейки переходили вброд. Вдали видно было, как при приближении отряда убегали стаи дроф и казуаров, а через кусты, словно пружинные паяцы, перепрыгивали кенгуру. Но всадники и не помышляли об охоте, да и для истомленных лошадей это было бы лишней нагрузкой.

К тому же стояла удушливая жара. Атмосфера насыщена была электричеством. Животные и люди ощущали это на себе. Все устали и молча продвигались вперед. Тишину нарушали лишь окрики Айртона, подгонявшего измученных быков.

От двенадцати часов до двух ехали по любопытному лесу папоротников. Будь путешественники менее утомлены, то они, конечно, пришли бы в восторг. Эти древовидные растения вышиной футов в тридцать были в полном цвету. И лошади и всадники свободно, не наклоняясь, проезжали под свисавшими долу ветвями этих гигантских папоротников, и лишь порой колесико шпоры всадника звякало, ударяясь об стволы. Под неподвижным шатром зеленой листвы царила прохлада, на которую никто не роптал. Жак Паганель, как всегда экспансивный, несколько раз удовлетворенно вздохнул, вспугнув целые стаи попугаев и какаду, поднявших оглушительную болтовню.