Семья капитана Топчиева с начала войны находилась Где-то в эвакуации. И, хотя капитан никогда не говорил об этом, мы все знали, что он очень грустит по детишкам, фотографии которых лежали под стеклом на его письменном столе. Когда, случалось, свободным вечером разведчики собирались, чтобы попеть, командир присаживался где-нибудь в сторонке, рядом с Абрамихиным или Цыган-ком, и внимательно слушал, как мы поем. А иногда даже просил:

— Если не устали, спойте-ка еще ту, которую прошлый раз пели. Помните?..

Нужно ли говорить, что, стараясь сделать приятное любимому командиру, мы пели куда с большим старанием, чем пернатые обитатели этой рощи, уступая им разве только в музыкальности исполнения.

Первые дни после сформирования отряда были заполнены заботами о получении оружия и различного полагающегося разведчикам имущества. Все это, а особенно последнее, оказалось не таким уж простым делом. Привлек к этой работе комиссар и меня, решив, как видно, что если я в недавнем прошлом был чем-то вроде интенданта, то мне, как говорят, и «карты в руки».

Поручено мне было, в частности, получить две автомашины — грузовую и легковую.

— Из-под земли выкопай, а найди. А то сколько же еще разведчики будут из города на своих плечах и продукты и все прочее носить? Не ближний край...

В городском военном комиссариате, куда, идя от инстанции к инстанции, я в конце концов попал вместе с приданным мне «специалистом по автомобильной части», тогда еще старшиной 1-й статьи, а теперь уже заслуженным мичманом Павлом Алексеевичем Дембицким, нам дали только «мандат» на мобилизацию нужных автомашин. [17]

— Где их взять, об этом уж подумайте сами. На то вы и разведчики...

Возражать против такого аргумента было трудно, да и гордость не позволяла.

Пользуясь полученными полномочиями, грузовую машину мы отыскали довольно скоро и отправили в отряд. А вот с легковой хлопот оказалось не в пример больше. После нескольких дней безуспешных поисков, кому бы можно было предъявить лежащий в кармане «грозный» документ, мы совершенно случайно узнали, что начальник одного из городских учреждений еще не сдал, как это требовалось, свою машину и поэтому ее можно мобилизовать. Но идти сразу к этому начальнику мы посчитали бесполезным, решив для начала выведать все необходимые нам сведения у старика сторожа, который, не расставаясь со своей берданкой, должно быть еще «времен Очакова и покоренья Крыма», дневал и ночевал на своем посту у ворот.

Сославшись на усталость, мы с Дембицким присели рядом со сторожем на лавочке и щедро распустили шнуровку кисетов, хвастаясь друг перед другом крепостью махорки. Под поднимающиеся к небу клубы сизого дыма мы разговорились сначала о фронтовых новостях, потом о различных местных севастопольских делах, искусно подводя увлекшегося беседой старика к интересующему нас предмету. Разоткровенничавшись, сторож не только подтвердил наличие у его начальника машины, но даже показал сарайчик, в котором она стояла, и место, куда, как видно, до лучших времен была припрятана снятая с нее резина.

Тогда, вынув «мандат», я направился к самому начальнику. Тот сначала попытался было все отрицать, но, когда я показал ему в окно на Дембицкого, уже вытащившего припрятанную резину и теперь трудившегося над открыванием сарайчика, безнадежно махнул рукой и с тяжелым вздохом подписал положенную перед ним бумагу.

— Вы, случаем, обо мне ничего ему не сболтнули лишнего? — спросил, когда я вышел во двор, обеспокоенный сторож, кося глазами на окно кабинета начальника. И, услышав, что о нем там речь не шла, сразу успокоился: — Ну и хорошо, хорошо... Поезжайте, сынки, как [18] говорится, с богом. Воюйте хорошенько этого распроклятого Гитлера...

Спустя полчаса при общем ликовании Павел Дембицкий лихо остановил «легковушку» у командирского домика.

Машины использовались в отряде не только для различных хозяйственных нужд, но и для учебы. Командир добивался, чтобы каждый из будущих разведчиков умел управлять автомобилем и мотоциклом. Некоторые даже ходили в соседнюю часть и учились водить танк. Кроме этого, нас учили рукопашному бою, приемам борьбы самбо. Среди личного состава отряда нашлись боксеры, борцы. Они тоже в свободное от плановых занятий время делились своим спортивным опытом с другими. Дневные походы скоро уступили место ночным, причем мы ходили без компаса. Наконец, мы изучали топографию, и, конечно, чуть ли не каждый день с нами проводились специальные уроки по немецкому и румынскому языкам.

За всеми этими хлопотами незаметно летело время. Минули сентябрь, октябрь... А грозный вал войны все ближе и ближе подкатывал к Севастополю. В конце сентября узкое горло перешейка, связывающего Крым с Большой землей, оказалось перехваченным врагом. Скоро жестокие бои с гитлеровцами завязались уже на Ишуньских позициях. 30 октября стали явственно слышны залпы наших береговых батарей, открывших огонь по передовым частям противника. За день до этого город был объявлен на осадном положении.

Война подошла вплотную к родному Севастополю.

Время учебы личного состава нашего отряда закончилось. Начиналась боевая страда...

В первый раз...

Старая пожелтевшая фотография... Группа наших разведчиков и среди них, в матросской шапке-ушанке, девушка... Миловидное лицо. Глаза — темные черешенки. Приветливая улыбка. Фамилию этой девушки я уже не помню, а звали ее Марусей. Наши острословы за ее постоянные заботы о разведчиках — она и покормить старалась каждого чем-то вкусненьким, и белье, бывало, постирает, как с задания вернешься, — называли Марусю еще «молодой мамой». [19]

Вспоминая историю появления Маруси в нашем отряде, я припоминаю также и свое боевое крещение, первого взятого «языка», первые практические уроки ведения разведки.

1 ноября 1941 года командиров взводов и их помощников, — а незадолго до этого я был назначен на эту должность, — вызвали к командиру отряда. Здесь был уже батальонный комиссар Латышев. Когда все уселись, кто на стулья и табуретки, а кто просто на корточки у стен, капитан Топчиев, более обычного серьезный и сдержанный, поднялся.

— Поздравляю вас, товарищи. Командование дало нашему отряду первое боевое задание.

И хотя сказано это было очень просто, однако все встали, и в небольшой комнатке установилась торжественная тишина. Стояли по стойке «смирно» и командир с комиссаром. Затем капитан Топчиев попросил всех подойти поближе. Перед ним на столе лежала карта, расчерченная цветными полукружьями и стрелками. Командир коротко объяснил обстановку на фронте. Прорвав ценой больших потерь ишуньские позиции, мотомеханизированные и танковые части противника устремились в глубь Крыма. За минувшие несколько дней передовые подразделения врага подошли уже к району Качи, где с ними вели бой наши тяжелые береговые батареи, были замечены неподалеку от Дуванкоя и Черкез-Кермена, а также пытались пробиться к Байдарам. Нашему отряду приказывалось отдельными группами разведать передовую линию фронта и при возможности захватить «языков». Капитан тут же назвал фамилии назначенных командирами групп и указал направления разведки. Моей группе, в частности, поручалось провести разведку из района Качи к Бахчисараю. Личный состав каждому командиру группы разрешалось отобрать по своему усмотрению.

— Вопросов нет?.. Ну, желаю всем вам боевой удачи. Выход на задание... — командир посмотрел на часы и назвал срок, времени до которого было в обрез.

Понимая, что это не обычное совещание, что предстоит выход, и теперь уже не учебный, весь личный состав отряда толпился возле командирского домика. И, когда мы появились на крыльце, в глазах у каждого можно было прочитать один и тот же вопрос: «Когда?.. А я иду?..» [20]

В свою группу я отобрал старых знакомых — главного старшину Шматко, коммуниста главного старшину Александра Горох — невысокого ладного подводника, ставшего надолго моим близким боевым другом, комсомольцев старшину 1-й статьи Сергея Дмитриева, получившего за свою меткую стрельбу кличку «снайпер», старшину 2-й статьи Буфалова, никогда не унывающего одессита, шутника, балагура и хорошего товарища, старшину 2-й статьи Шестаковского и других, сколько было положено.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: